Листая старые журналы…

Впрочем, с истинным почитанием и совершенною преданностью честь имею пребыть Вашего высокопреосвященства, благодетельнейшего архипастыря всепокорнейший слуга архимандрит Парфений».

Через месяц после этого, именно 25 августа, за №141? архимандрит писал к Зузину:

«Старик, начальник секты скопцов, содержащийся в Спасо- Евфимиевом монастыре в числе арестантов в течение сего месяца находился в положении здоровья, по старости лет его порядочном. 8-го числа сего же месяца, по моему совету и убеждению исповедался и причастился святых тайн, коего таинства, по собственному его признанию, не принимал он восемнадцать лет. Впрочем, в грубом и вредном своем расколе, как из обхождения его видно, еще не совершенно раскаялся. Со стороны единомышленников его заезжали в г. Суздаль с Макарьевской ярмарки 15-го числа сего месяца с.п.-бургский 2-й гильдии купец Солодовников и 20-го тамошний же 3-й гильдии купец Михайлов с каким-то крестьянином, кои под видом богомоления приходили в монастырь, просили у меня позволения посмотреть арестантов и раздать им милостыню по рукам. Я заметил из слов их, что они хотели узнать местопребывание начальника скопческой секты, того же часу выслал их вон из монастыря и г. суздальскому городничему в то же время дано знать о высылке их из города. Присылки денег и вещей ни откуда не было. О чем извещая вас, с истинным высокопочитанием и таковою же преданностью честь имею и проч.».

Тоже самое настоятель доносил, 3 ноября за №173, князю А. Н. Голицыну, мотивируя здесь склонность арестанта к раскаянию так:

«Я по должности своей и по обязанности моего звания посещая его (старика-арестанта) почти всякий день и по возможности моей беседуя с ним о истинных средствах ко спасению, осмеливаюсь надеяться, что он по времени раскается в богопротивном своем поступке; доказательно сие тем, что он чрез восемнадцать лет не имевши спасительной мысли быть причастником святых таинств, ныне сердечно возжелал удостоиться оных, почему августа 8 числа и приглашен был мною градский благочинный священник Петр Виноградов, назначенный от начальства для собеседования, по данным наставлениям, как с ним, так и с другими арестантами для совершения литургии, исповеди и святых тайн причастия»

20-го же декабря в донесении к преосвященному митрополиту Михаилу архимандрит Парфений выражался так:

«Посещаю его, как я уже и доносил вашему высокопреосвященству нередко; увещания слушает со удовольствием и раскаянием, называя себя великим грешником, и благодарит Бога, что остатки дней своих досталось ему проводить в безмолвном месте на покаянии».

Спустя ровно год после переселения Селиванова в Суздальскую крепость, архимандрит получил от министра духовных дел письмо, которым требовалось более подробное донесение о положении арестанта. Письма этого к сожалению при деле нет; но содержание его становится понятным по следующему на него ответу:

«Ваше сиятельство

милостивейший государь!

Получа собственноручное вашего сиятельства письмо от 11 июля, как знак отеческого расположения, спешу, по содержанию его, покорнейше донести с подробностью о всем том, что касательно известного вашему сиятельству старика по скопческой секте. Он в отношении к религии по-видимому усерден; в первый раз, по неоднократным моим внушениям, а более по содействию благодати Господней, решился принять духовника, исповедаться и приобщиться пречистым тайнам Искупителя нашего, а далее во все посты, по собственному желанию, удостоиван был приятия святых даров Господних. Время провождает он одинаково и, как он говорит, в уединении утешается токмо беседою с Богом. Но что касается до известной его ереси, то частое напоминание им о единомышленниках своих, о моленной, о надежде видеть последователей своих и даже жить с ними, заставляет сомневаться в искренности его рассказов. Об одном из таковых, хотя по-видимому нелепом, но с большим плачем рассказанном им мне, осмеливаюсь вашему сиятельству донести слово в слово.

На страстной неделе в великий пяток, по должности моей посещал я арестантов, вверенных моему надзору, в общих комнатах; наконец зашедши в Комнату и сего арестанта, нашел его горько плачущего. Вопрос мой был: – О чем ты, почтенный старец, плачешь? – Плачу, сказал, что Христа Спасителя безвинно распяли. Я ему сказал: так точно, он безвинно пострадал, единственно из любви к роду человеческому и проч. Наконец говорю, мы должны плакать более о своих грехах и очищаться от оных истинным раскаянием; а паче тебе в преклонных летах и во всю свою жизнь находившемуся в заблуждении и в делах, противных Богу и человечеству. Мне кажется, в своих поступках ты не совершенно раскаялся, часто вспоминаешь с воздыханием о своих единомышленниках, до сих пор ты не можешь мне сказать по справедливости, кто тебе был учителем и наставником, чтобы сделать над собою такой ужасный поступок? – Вздохнул он и сказал: – Ох, отец святой! видно пришло время сказать тебе всю правду. Мне было явление во сне, будто бы Господь Саваоф явился и говорит: ты имеешь грех, и если ты его не отбросишь от себя, то не будешь в царствии небесном. И показал мне нож большой, который лежал в сарае и был сильно раскален, и сказал: возьми сей нож, и проведи оным по телу своему, начиная от большого пальца правой ноги до тайного уда; и ежели нож остановится на тайном уде, то отрежь его, и будешь счастлив и спасен. Когда я проснулся, то пошел в сарай и нашел там нож, показанный мне во сне. Взяв его, пошел в ригу, которая в это время топилась с хлебом для молочения; положил нож в огонь и раскалил его так, как во сне видел; потом взявши его, провёл, начиная от большого пальца, по всей ляжке правой ноги своей до самого тайного уда; и как только до него ножом довел, то в туже минуту отрезал себе… и бросил их в огонь, которые в моих глазах и сгорели. Вот, сказал, сущая правда. Потом и над моими учениками такую же операцию делал; теперь сказал он, что уже оставил и давно не учит, и крайне, будто бы, сожалеет и раскаивается в своем заблуждении и прелести. – Сие обстоятельство не поставлено было прежде на вид вашему сиятельству, потому что в инструкции, на сей предмет данной, не изъяснено о донесении в таковых случаях. Ныне же решился на таковое представление по требованию вашему подробного известия о сем старике. Признания же его, что он выдавал себя за Искупителя и принимал от последователей своих служение, превышающее делаемое человеком, он по лукавству своему никак не сознается ни мне, ни отцу своему духовному, хотя неоднократно и разными образами старались доводить до сего признания. Об духовнике для него, по инструкции хотя и можно назначить из иеромонахов, но по неимению способных для такового предмета, с согласия начальства назначен из градских священников, в каковом качестве он и для других арестантов ныне находится. При сем ваше сиятельство преданнически осмеливаюсь уверить, что не токмо каждомесячно, как вы изволите требовать, но и при каждом значительном случае касательно сего арестанта не премину обстоятельно об всем уведомлять.

Впрочем с истинным почитанием и проч.

16 июля 1821 г.».

Затем в деле о Селиванове следуют отпуски с третных и месячных от архимандрита донесений – большею частью однообразной формы и содержания, что «старик находится в одинаковом положении», или: «тогда-то исповедался и причастился», или: «посылок к нему никаких ни от кого не было». Донесением же от 3 мая 1822 г. за №25 министр духовных дел был извещен о следующем:

«Сего мая 2 числа со стороны единомышленников его (арестанта) с. петерб. купец Степань Кузнецов был в городе Суздале под видом закупки товаров, приходил в здешний монастырь для любопытства и старался узнать о местопребывании начальника своей секты, спрашивал меня, не имеет ли он нужды в деньгах или вещах и просил меня принять на содержание его какую либо часть денег; но я отозвался на вопрос его неведением и не принял от него денег и немедленно выслал его из монастыря и в то же время дал знать о сем суздальскому городничему Макову, прося его о высылке помянутого купца Кузнецова из города».

Хотя по вышеприведенным донесениям архимандрита, надзор за коноводом скопческой секты был в высшей мере бдительный, но и сквозь железные темничные решетки, он, хотя изредка, имел общения с своими приверженцами, что подтверждается нижеследующею перепиской, возникшею по случаю появления скопческой секты в Нижнем Новгороде. Мая 5 дня 1823 года, архимандрит Парфений получил из Владимирской духовной консистории указ за №1711 такого содержания:

«Присланным к его преосвященству Парфению, епископу Владимирскому и суздальскому и кавалеру, отношением г. нижегородский губернатор Крюков, изъясняя, что в Нижегородском уездном суде производится дело об открывшейся в тамошнем уезде секте скопцов, коей участниками найдены крестьяне: экономического ведомства Ельнинской волости деревни Опалихи – Семен Игнатьев с женою, села Федякова Василий Степанов Балдин с семейством, деревни Никульской Николай Григорьев Шишин, совершенно уже оскопившийся с сестрою своею Прасковьею Григорьевою и живущими у него в доме работницами, заштатного города Перевоза с девкою Дарьею Денисовой, ее сестрою Аксиньею, деревни Кузнечики девкою Аксиньею Михайловой, нижегородский цеховой Кирила Удалов с женою и дочерью, о которых в исследовании между прочим значится показание, что они Христа Спасителя применяют к обыкновенной твари и почитают его ниже своего учителя, скопца старика, который содержится под присмотром во оном монастыре, от коего получили они, как сами говорят, таковые нелепые заключения, к которому сказанные скопцы ездят и получают маленькие финифтяные образа в знак благословения, каковой есть и у крестьянина Балдина, и какие-то небольшие пирожки и пряники, кои почитают и употребляют вместо просфор; и в знак мнимой сказанного скопца святости есть его рубаха и волосы, – требует уведомления, действительно ли в оном монастыре содержится вышеупомянутый скопец старик, за что именно? И буде он точно есть учитель секты скопцов: то не замечено ли за ним распространения такового учения и в чем оное состоит? Последовавшею на оном отношении от его преосвященства резолюцией предписано: предписать отцу архимандриту о доставлении потребного, по содержанию отношения, сведения и о том, чтобы неослабный употребляем был надзор за арестантом в отвращение дальнейшего распространения его зловредной и опасной секты и проч.».

На этот указ настоятель в консисторию не отписывался, а отвечал донесениями к местному преосвященному и министру духовных дел в следующих выражениях:

«Во время содержания старика в здешнем монастыре распространения им учения не замечено; да при строжайшем за ним наблюдении и быть сего не может; поелику содержится он под самым крепким караулом в особой комнате за замком, от коего ключ хранится у дежурного унтер-офицера и никто его, кроме духовника, дежурного унтер-офицера и одного рядового солдата, подающего ему пищу, видеть не может, и другие ни под каким видом до него не допускаются. О чем, сверх личного и частого мною посещения и надзора, дежурными унтер-офицерами доносится мне каждый день два раза словесно и по окончании недели, при смене их, письменно. А хотя к открытию сего арестанта местопребывания и были от его единомышленников покушения, но оные предотвращены строжайшими мерами. О чем в то же время было куда следует репортовано; со стороны же лиц, прописанных в отношении г. нижегородского гражданского губернатора Крюкова покушений никаких, не было. Маленьких финифтяных образов, как при доставлении, его сюда, никаких при нем не находилось, кроме имеющегося на нем серебряного позлащенного креста, который и ныне у него имеется, так и в последствии времени оных, равно пирожков и пряников не имелось и о передаче волосов никакого подозрения не было. Что же касается до рубахи его, то как рубаха, так и прочее платье его доставлено ко мне от препровождавшего его сюда с.-петербургского следственного пристава Путвинскаго по реестру; хотя некоторые из них и обветшали, но имеются и ныне все на лицо».

Закончился этот эпизод следующим (от 20 июня 1824 г. за №2423) указом Владимирской консистории на имя настоятеля архимандрита Парфения:

«Резолюцией его преосвященства Парфения, епископа Владимирского и Суздальского и кавалера, данною на указе Святейшего Правительствующего Синода с изъяснением в нем положения Комитета гг. Министров, последовавшего о возникшей в разных деревнях Нижегородского уезда секте скопцов, которые получают вредные учения от содержащегося в Спасо-Евфимьеве монастыре под стражею учителя и развратника Кондратьев Селиванова, предписано: отцу архимандриту Парфению предписать указом, чтобы принял всевозможные меры предосторожности к удержанию арестанта от распространения вредного заблуждения и от сообщения с единомышленниками».

Здесь мы встречаем в первый раз имя Кондратия Селиванова, обозначенное так в указе Святейшего Синода. Между тем и несколько ранее уже появляется в деле это имя. Так, в том же 1824 г., 3 марта, новый Владимирский губернатор граф Апраксин затребовал от архимандрита Парфения следующих о старике, начальнике скопцов, сведений:

«В котором году он родился, какой был ход его жизни, как допустил себя признавать за Искупителя. Есть ли успехи в обращении его к истине; и поведывается ли и верует ли он всем догматам нашей церкви; отрекся ли он от названия лже-Христа, как он проводит время, чем занимается и что читает?»

На этот запрос послан был, 26 марта 1824 г. за №22, следующий ответ:

«Честь имею сим, донести вашему сиятельству, по собранным мною в разные времена при разговоре с ним (арестантом) сведениям: уроженец он Орловской губернии, города Дмитровска из крестьян помещика, так им называемого Воловского. Время рождения ему не известно и помнит только то, что при императоре Петре I был уже лет пяти, и на четырнадцатом году жизни своей, в царствование императрицы Анны Иоанновны, сам себя скопил; почему и надобно полагать, что ему от роду теперь не менее ста четырех лет. За распространение скопческой ереси в других, из коих скоплено им самим более ста человек, в царствование императрицы Екатерины Второй был сослан в Сибирь где находился тридцать лет; при ныне царствующем же государе императоре (Александре I) освобожден и по 1820 год имел жительство в Петербурге у своих единомышленников и большею частью у купца Михаила Солодовникова. В успехе обращения его к истине по-видимому удостоверяют как усердное его желание, с каковым он принимает святые таинства покаяния и причащения, так и верование его в догматы нашей церкви: в беседах со мною называет себя грешником и благодарит Бога, что остатки дней своих досталось ему проводить в. безмолвном месте на покаянии, касательно же названия лже-Христа, по отзыву его, он никогда сего не принимал, и сектаторы его сим не признавали, а только почитали его, как старшего брата. И сколько раз я и духовник ни вызывали его на признание, как он выдавал себя за Искупителя – но не могли извлечь оного, а часто повторял, что сущность секты их состоит в целомудрии и воздержании. Время проводит ничем не занимаясь, по старости лет, слабости зрения и по болезни в ногах почти всегда находится в постели; чтением же не занимается потому, что он выдает себя незнающим грамоты, хотя в разговорах сего марта 18 проговорился, что учился самоучкою и читывал. Вот сущность собранных сведений. Относительно же дальнейшего разыскания не премину воспользоваться вашим наставлением».

Из следующей затем переписки в деле видно, что за отменою высшим правительством соединенной в одном лице должности министра народного просвещения и министра духовных дел и за назначением отдельного синодального обер-прокурора, князя Петра Сергеевича Мещерского, архимандрит Парфений испрашивал через местного преосвященного разрешения: к кому должен он представлять теперь ежемесячные рапорты о старике арестанте, как то требовалось инструкцией митрополита Михаила. Новый обер-прокурор отвечал владыке, что «он, не отыскав во вверенном ему отдалении духовных дел греко-российского исповедания никакого производства о показанном старике, относился к преосвященному Серафиму, митрополиту новгородскому и с.-петербургскому о сообщении сведений как о содержании инструкции, изданной по сему случаю в июле 1820 года, так и о том, кому именно, по мнению его, должен отец архимандрит доносить о положении упомянутого старика. Но преосвященный Серафим отозвался, что отпуска с таковой инструкции не оказалось в числе дел, в походной его конторе находящихся».

Поэтому затребован был от архимандрита с вышеозначенной инструкции засвидетельствованный список, который и отослан настоятелем во Владимирскую консисторию, согласно ее указу, 26 ноября 1824 г., за №91-м. От 6-го же марта 1825 года, за №609 консистория дала знать архимандриту:

«Святейшего Правительствующего Синода г. обер-прокурор и кавалер князь Петр Сергеевич Мещерский, на отношение его преосвященства Парфения, епископа Владимирского и суздальского и кавалера, коим требовал уведомления, кому доносить по третям года вместо бывшего г-на министра духовных дел и народного просвещения, о старике, начальнике секты скопцов, находящемся во вверенном вам монастыре под строгим присмотром, – таковым же отношением его преосвященство уведомил, что в разрешение сего государь император высочайше повелеть соизволил, чтобы об оном начальнике секты скопцов доставляемы были сведения к нему, обер-прокурору, точно на том же основании, как оные присылались к бывшему министру для представления их его императорскому величеству».

После того опять начались обычным путем и порядком срочные донесения в прежней форме; только в одном из них, именно от 31-го марта 1825 г. за №22, архимандрит писал несколько подробнее, по поводу заметного сильного одряхления старика:

«Арестант, с 26-го марта прошлого 1824 года доселе находился в положении здоровья по старости лет своих слабом и зрения вовсе лишился; обращения его к истине по-видимому удостоверяются усердным его желанием покаяния и причащения святых Христовых тайн, коих он и удостаивается во все четыре поста года, так и верованием его в догматы православные нашей церкви; в разговорах со мною признает себя грешником и благодарит Бога, что последние дни жизни своей довелось ему быть в таком безмолвном для него месте на покаянии».

Приводим здесь довольно замечательный случай во время нахождения арестанта в Суздале. В 1828 году, 26-го августа, архимандрит Парфений получил из С.-Петербурга от сенатора Горголи следующее письмо:

«Ваше преподобие!

В бытность мою у вас и при посещении с вами старца Селиванова осталось у меня в памяти о нуждах его, а потому и прошу покорнейше вас, милостивый государь, когда получите по тяжелой почте подушку, две пары рубашек, одни чулки теплые, и платок на шею, вручить ему оные от имени моего, если то не противно правилам, существующим у вас с заключенными, которые впрочем мне неизвестны, и в таком случае мне возвратить – о получении же оных меня уведомить.

Поручая себя благословению и молитвам вашим, с истинным почтением честь имею быть Вашего преподобия, милостивого государя, покорный слуга Иван Горголи, С.-Петербург, 17 августа 1828».

На самом ли деле сенатору неизвестны были строжайшие правила инструкции для надзора за арестантом, или письмо его было только пробным камнем устойчивости настоятеля против искуса, или же он принадлежал к почитателям сектатора – неизвестно. Ответ же на приведенное письмо от лица архимандрита был такой:

«Ваше превосходительство,

Милостивый государь!

Почтеннейшее письмо вашего превосходительства от 17-го истекшего августа я имел честь получить того же августа 26-го и посылку, прописанную в нем для доставления старцу Селиванову, сего сентября 2-го числа.

При сем вашему превосходительству честь имею донести, что старец Селиванов, под именем неизвестного, прислан по высочайшему повелению во вверенный мне Спасо-Евфимиев монастырь за большим секретом, и данными мне инструкцией и особенным предписаниями строго воспрещено доставлять к нему посылки, какого бы рода они ни были, в деньгах или вещах состоящие; и потому полученных от вас вещей доставить помянутому старцу я никак не мог. А согласно с вашим желанием те полученные мною с почты вещи как то: подушку, две пары рубах, одни чулки теплые и платок белый обратно к вашему превосходительству препровождаю. Касательно же вещей, в коих старец Селиванов имел нужду, оные мною все исправлены в точности.

С истинным высокопочитанием и совершенною преданностью честь имею пребыть и проч.».

Наконец престарелому, одряхлевшему, слепому узнику Кондратию Селиванову пробил роковой, без сомнения, давно желанный им час воли Божией. 1832 года с 19 на 20 февраля, в 1-мъ часу по полуночи, он, в последний раз удостоившись исповеди и св. причастия, умерь, имея от роду 112 лет, как донес о том подлежащим местам и лицам архимандрит Парфений.

В числе нынешних обитателей Спасо-Евфимиева монастыря живы три старца, помнящие похороны Кондратия. Старцы указывают на восточной стороне Николаевской церкви, что при арестантском отделении, могилу Селиванова; это простая земляная насыпь, но только огромного размера в длину и ширину: памятника нет никакого, тогда как над многими другими арестантскими могилами памятники существуют. Погребение совершал архимандрит. Рассказывали, что на первых порах после похорон наезжали иногородние купцы и в отсутствие архимандрита провожались послушниками к могиле, у которой проводили иногда целые ночи.

Заканчиваем настоящую выборку из Суздальского дела о Селиванове копиями с двух официальных бумаг, писанных чрез 12 лет после его смерти. Владимирскою епархией заведовал в это время прежний преосвященный Парфений, а монастырем – уже архимандрит Иоаким.

«Указ его императорского величества, самодержца всероссийского из Владимирской духовной консистории настоятелю Суздальского Спасо-Евфимиевскаго монастыря отцу архимандриту Иоакиму.

По указу его императорского величества Владимирская духовная консистория слушала отношение состоявшего при Министерстве Внутренних дел, действительного статского советника Липранди, коим объяснено, что из производства следственного дела о с.-петербургских скопцах видно, что бывший их учитель и наставник скопец Кондратий Селиванов за распространение скопческой секты и делание зловредных об оной поучений при многочисленных скопцов сборищах, в прошлом 1820 году удален из С.-Петербурга в Суздальский монастырь, в коем, как по слухам известно, впоследствии умер. А как по производимому им о сем, по поручению его высокопревосходительства господина министра внутренних дел следствию, встретилась необходимая надобность в сведениях:

1) которого числа и месяца 1820 года и при каком отношении был Кондратий Селиванов в монастырь привезен;

2) когда именно он умер и где погребен;

3) не сооружено ли ему и кем именно надгробного памятника и в каком виде;

4) не отправляется ли о поминовении его каких служб и панихид, и от каких именно лиц на сей предмет сделаны в Суздальский монастырь денежные вклады и пожертвования и в какой сумме;