Кривая речь

Сейчас поскользнется. Уже.

Людмила разбила колени.
Из губ вырывается текст.
Сказала о маме, о Бене,
О женщине, падкой на секс.

На белом капоте монетой
Царапает эти слова.
Разбила стекло сандалетой
С мерцающей лайбой «Нева»,

Пошитой на фабрике «Нистру».
Артикль, цена, магазин.
Людмила роняет канистру.
Из горлышка льется бензин.

Идет человечий заморыш.
Смердит непонятным дерьмом.
Семен Дермидонтович. Сторож.
На пенсии. Болен умом.

Заходит. Кричит почему-то.
Ударился. Начал хромать:
“Хорошая девочка Люда,
Зачем же ты, мать-перемать?”

Она не включилась в беседу,
Ругнулась и прочь побрела.
Он бросил в сердцах сигарету
Овальную, марки “Стрела”»

Рвануло, горело, дымило.
Брандспойт угольки полоскал.
Ударной волною Людмилу
Швырнуло на кучу песка.

Летит орбитальная груда
В кромешную звездную даль.
Хорошая девочка Люда
Жалеет сгоревший сандаль.

«Перестали жечь глаголы…»

Перестали жечь глаголы
Из глубокой старины,
Где иные номер школы
И название страны.

Там я глаженый, лощеный,
Недорезан, недобит.
Разум мой невозмущенный
Возмущенно не кипит.

А пройдя полжизни с гаком
Сообщу, сутуля стать,
Что, допустим, вурдалаком
Мне впоследствии не стать,

Комбайнером, сутенером,
Истребителем мышей,
Академиком, минером —
Эти выгонят взашей.

Тайн мадридских не скрывая,
Я добавлю, что вот-вот
Станет книжка трудовая
Толще, нежели живот.

И могу побиться на спор
(Так рублей на двадцать пять),
Что дадут мне новый паспорт.
Стану ягодкой опять.

Горьковатой, потому как
Сладость барышням грозит,
А пока – рожденный в муках
Ленинградский одессит.

Тридцать лет как из-за парты.
Поседел, наел бекон.
Кое-как упали карты.
Жребий брошен в Рубикон.

Не обучен гнуть фаланги,
Льстить себе, что знаменит,
А весьма приличный ангел
Опекает и хранит.

И прощает, слава богу,
Разгребая к свету путь,
Что учился понемногу
Как-нибудь, чему-нибудь.

Мысли о школе

Торя свой путь, навряд ли оглянусь,
Когда окликнет девочка, как муза.
Зато могу под вывеской: «Кому за…»
Трясти жирок, как гузкой резвый гусь.