Сон Брахмы
– Совершенно верно – подтвердил Слава. – Точка восприятия, возникающая при оплодотворении яйцеклетки, формируется одновременно с телом плода и прочно связана с ним. Каждый орган тела, со всеми предопределенными функциями, отражается в точке восприятия с наивысшим приоритетом. Вся остальная информация, приходящая в точку восприятия от зрения, слуха и других рецепторов, значительно слабее и не может вызвать реакции сопоставимой интенсивности. То, что мы воспринимаем как «Я», всего лишь отражение этого факта. Моя голова, моя рука, мои чувства, эти понятия – простое следствие преобладания интенсивности сигналов, приходящих от тела, над сигналами, приходящими из внешнего, по отношению к телу, мира.
– А что такое «кора и точка восприятия»? – машинально спросил я, размышляя над этим неожиданно простым и даже механистическим подходом к решению вопроса о природе «Я».
Признаться, лавина ощущений и информации, полученная мною, начиная с момента начала контактов с миром пастырей, была такой интенсивности, что пытаясь разобраться в ней, я долгое время не решался задать вопрос о природе точки восприятия. Отчасти потому, что это понятие было мне смутно знакомо из книг Кастанеды, отчасти от того, что я бессознательно опасался получения окончательного ответа.
– Следует различать природу точки восприятия ночью и днем Брахмы, – тоном лектора начал Слава и продолжил, – во время дня Брахмы точка восприятия, как часть сознания Брахмы, отражает локальную картину созидаемого мира, во время сна Брахмы точка восприятия отражает локальную картину потока воспоминаний о нем. Поэтому во время сна, то есть сейчас, возможны смещения точки, как в прошлое, так и в будущее. Днем Брахмы смещения в будущее невозможны, поскольку его еще нет. В любом случае, точка восприятия – крошечная часть сознания Брахмы. Будучи связана с телом, эта часть вынужденно становится в позицию «Я», поскольку, получает локальную картину мира через посредство связанных с ним органов чувств. Отрываясь от тела, точка восприятия сливается с единым сознанием и, следовательно, исчезает в нем.
Слава оставил свой менторский тон, немного помолчал, как бы вспоминая что-то, и продолжил, – Помнишь легенду о соляной кукле, которая захотела познать океан, вошла в него, и вместо познания океана, растворилась в нем? Это аллегорический ответ на твой вопрос. Поэтому важно, чтобы точка возвращалась, иначе тело не выйдет из комы.
Перемена тона Славы совпала с видимо одновременно возникшим у нас воспоминанием. Много лет назад, Слава часто пользовался этой легендой, правда, в совсем другом смысле. «Не будь куклой и не пытайся связываться с официальной наукой. Ты войдешь в неё и она растворит тебя без остатка, проглотит как миленького», – убеждал он меня, в ответ на мои планы сначала стать в науке на ноги, защитить диссертацию а потом… «Ничего потом, кроме безвозвратно потерянного времени и разочарования, не будет», – предупреждал Слава. Как он был прав! Однако обсуждать эту тему сейчас мне не хотелось.
– Что же происходит с телом после того, как точка восприятия покидает его, – спросил я, прикидывая, как мне построить разговор так, чтобы как можно дольше удерживать его в русле вопросов-ответов, уклоняясь от манипуляций с моей точкой восприятия типа путешествий по временной волне, воспоминания о котором до сих пор вызывали у меня спазмы в районе солнечного сплетения.
Слава внимательно посмотрел на меня. Ясно, что любая моя мысль или побуждение были для него очевидны. Но он не подал виду и голосом лектора, читающего нудную лекцию, произнес: «Голограмма тела достаточно автономна и позволяет поддерживать норму обмена веществ какое-то время и без точки восприятия. Разумеется, что это время невелико. Кто-то должен следить за ним. Обычно это делают родственники или другие близкие люди. С точки зрения постороннего наблюдателя, тело такого человека находится в бессознательном состоянии. Когда точка восприятия возвращается в тело, двойник оживает и обычно считает, что побывал в раю. При подходящих условиях двойник на основе воспоминаний об этом переживании может такого натворить, что ого-го, например мировую религию учредить. Правда, для этого он должен находиться в поле внимания влиятельного пастыря и обладать литературным даром, чтобы эти воспоминания соответствующим образом оформить…
– При чем тут влиятельность пастыря? Если дело обстоит так, как ты говоришь, то пастырь должен просто перестать брать с него взятку, а сам он должен родиться в зоне локализации пассионарного толчка, чтобы его воспоминания оформились в общественное движение.
– Это ты Льва Гумилева начитался и все трактуешь с точки зрения его учения, – с легким оттенком нетерпения ответил Слава, – а еще считаешь себя научником.
– Ничего я не считаю, просто он применил диалектический подход к этногенезу, и это мне импонирует. Правда, природа пассионарного толчка остается неизвестной, но многое в истории проясняется, если взглянуть на нее с точки зрения пассионарности, как двигателя этногенеза. Ты, конечно, скажешь, что пассионарность – следствие процессов, происходящих в мире пастырей, – начал было я, но спохватился и замолчал, взглянув на свое тело и вспомнив, о неуместности спора со Славой в его мире.
– Знаешь, мы уклоняемся от темы, – ответил он и нехотя продолжил, – Это самое рядовое явление, типа рекламной компании для оживления спроса. Ну, скажи, какова судьба пастуха, если он плохо ведет хозяйство? Правильно, он разоряется, а его пастбища захватывает более удачливый хозяин. Завозит туда племенных баранов, улучшает породу и т. д. Так же и в мире пастырей. Модифицируя сознание вновь рождающихся двойников, он создает пассионарных героев. Живут они недолго, но взятку дают по максимуму. Такая политика приемлема только для богатого пастыря, имеющего избыток взятки и много подчиненных пастырей, которые станут за него выращивать детей-пассионариев. Вот почему я сказал, что пастырь должен быть влиятельным, иначе не будет взрывного эффекта, ведь двойник-пассионарий должен за время своей короткой жизни еще успеть наплодить достаточное количество пассионарных детей. Если пастор не рассчитает своих сил в этой авантюре, весь труд пойдет насмарку. Ну, бог с ней, с пассионарностью, вернемся к нашим баранам, извини за каламбур, – усмехнулся Слава.
– Только два последних вопроса, – взмолился я: почему нельзя разбудить пассионарность у взрослого, и почему ареал распространения пассионарных толчков располагается вдоль меридианов?
Второй вопрос интересовал меня постольку-поскольку, но первый был моей головной болью все время, начиная с начала перестройки. «Ну почему, – спрашивал я себя вновь и вновь, – почему несокрушимая партия коммунистов СССР, организовавшая победу над объединенной Европой во Второй мировой войне, так бездарно и глупо отдала власть шайке аферистов, младших научных сотрудников и горе-экономистов, расколовших страну и отбросивших осколки на десятилетия назад. Гумилев очень осторожно говорил о новейшей истории, но из подробно описанных им исторических аналогий явно следовало, что причиной этого было уничтожение в Отечественной войне последних поколений пассионариев, рекрутированных из крестьян в ходе Гражданской войны и предвоенных пятилеток. Этот огромный, но невостребованный в царской России потенциал пассионариев, восстановив Российскую Империю в ходе гражданской и, даже расширив ее границы по итогам Отечественной войны, понес такие потери, что практически не мог уже обеспечить государство кадрами управленцев. Апатия и тупая покорность мародерам от власти, которую я видел вокруг, не давала мне покоя. Ясно, что такое настроение населения может закончиться переходом в финальную мемориальную фазу этногенеза, по классификации Гумилева. Если бы существовал способ восстановления активности людей…» – мечтал я.
– Конец и вновь начало, – Слава неожиданно процитировал название главы из книги Гумилева. – Любое общество – это организм. Организм состоит из по-разному дифференцированных клеток: нервных, эпителиальных, соединительных, мышечных. Это сообщество клеток образуется, рождается, достигает зрелости и умирает. Общество также состоит из единиц разной специализации. Если хочешь, то пассионарные личности, по классификации Гумилева – это аналог возбудимых клеток: нервных и мышечных. Они погибают раньше других. Увеличить их процент за счет зрелых субпассионариев, условно говоря – соединительных и эпителиальных клеток, невозможно. Но если, растратившее пассионарность, общество родит новое, то при определенных условиях, может возникнуть другое соотношение активных и неактивных личностей или общество с другой структурой. Этот новый организм будет расти среди старого и рано или поздно воскликнет: «Так больше жить нельзя!». Это и есть конец и вновь начало. А чтобы тебе было еще понятнее, то это похоже на рождение и взросление детей при живых родителях.
– Но неужели нет способа преобразования субпассионария в пассионария?
– Нет, такого способа не существует, – заверил меня Слава. – Параметры личности кодируются программой Вишну при оплодотворении яйцеклетки. Затем программа Шива начинает разрушать тело. Факт начала разрушения и его последующая динамика фиксируется сознанием Брахмы через индивидуальную точку восприятия. Что тут можно изменить? – он пожал плечами. – Ничего, тем более, что сейчас ночь Брахмы. Что касается расположения зоны пассионарного толчка, то это простое следствие географии мира пастырей, которую можно описать, как внутреннюю поверхность сферы, разделенную горными хребтами на узкие долины, идущие параллельно земным меридианам. Ты видел один из этих горных хребтов во время первого визита в мир пастырей. Как правило, в каждой долине существует своя иерархия пастырей, которая и организует периодически заварушки типа пассионарного толчка среди двойников.
– Что-то про жизнь на внутренней поверхности сферы я уже читал… Да – теория вечного льда в мифологии немецкого фашизма, – обрадовался я возможности вновь засыпать Славу вопросами
– Слушай, Старик, эдак мы с тобой никогда не закончим. Ты еще «Незнайку на Луне» вспомни, – с досадой сказал Слава, – это будет также уместно…
Прервав речь на полуслове, Слава запнулся и уставился на мое тело, которое вдруг повернуло лицо в нашу сторону, а затем с гримасой отвращения стало подниматься из за стола, повернувшись корпусом в сторону балконной двери, которая была у нас за спиной.
– Эге, – протянул Слава, – телу стало стыдно за твое малодушие и оно сейчас с горя выбросится с балкона.
– Ты что это, серьезно? – испугался я, – оно что, слышало наш разговор?
– Нечему там слышать, я пошутил. Просто тело всегда знает, в какой стороне находится точка сборки и старается к нему повернуться. Это что-то вроде фототропизма у растений. Но как бы то ни было, тебя сейчас втянет в тело. Пока, старик, в следующий раз будь серьезней! Времени, чтобы войти в роль, у тебя маловато осталось.
– А когда будет следующий раз? – спросил я, поворачиваясь к Славе, но вместо него увидел балконную дверь из положения сидя на диване. Я был снова в теле.
– Незнайка вернулся с Луны, – пробормотал я, вставая и расстилая постель.
Глава 11
«Неядение» – это архаическое слово, непроизвольно вырвавшееся из глубины бессознательного во время беседы со Славой, преследовало меня в последующие дни после его визита. В толковом словаре живого великорусского языка Владимира Ивановича Даля я обнаружил, что такое слово существует и его значение: НЕЯДЕНИЕ – воздержание от пищи, голодание, голодный пост. «Странно, – подумал я, – почему же я никогда не слышал этого слова?» В толковых словарях Ушакова и Ожегова я этого слова не обнаружил. Значение суффикса «не» очевидно, а вот корень «яде» что значит? Происходит ли он от архаического «яда» (еда) или от слова «яд» (отрава)? Вообще, почему слово «яд» и слова «яда» (еда) имеют почти идентичное звучание? Вряд ли такое совпадение случайно! А как обстоит дело в других языках? К сожалению, мои скромные познания иностранных языков не дали мне возможности провести дальнейшие исследования. «Спрошу у Славы во время следующей встречи», – решил я. Предыдущий визит оставил у меня смешанное чувство неудовлетворенности и раскаяния за свое малодушие. «Ведь какой интересный вопрос я заболтал!» – думал я, вспоминая загадочный намек Славы на способ модификации программы Вишну, позволяющий обходиться без пищи. Что он имел в виду? Неужели такой способ существует? Вспоминая отдельные фрагменты наших бесед об устройстве Вселенной, я пришел к выводу, что единственный способ восполнять потери вещества в теле может состоять только в самовоспроизводстве атомов, расходуемых в процессе жизнедеятельности. В первую очередь, это касается атомов водорода и кислорода, составляющих воду, потери которой при голодании слишком очевидны. Но как это возможно? Понятно, что современная наука отрицает такую возможность, поскольку самозарождение атомов противоречит закону сохранения вещества. Однако, если отталкиваться от представлении об атомах, как вычислительных объектах, способных к саморазмножению, то проблема восполнения атомов, покидающих тело при метаболизме, сводится к проблеме организации правильного, в соответствии с потребностями тела, копирования уже имеющихся вычислительных объектов в нужном количестве в нужном месте. Если бы я писал программу, которая в медиа-пространстве генерирует образ тела, я бы просто в разделе методов базового класса, под названием «атомы», зарезервировал бы функцию наследования, а в основной программе создал бы подпрограмму поддержания гомеостаза, для которой эта функция была бы открытой для доступа. Таким образом, эта компьютерная аналогия звучит так: гомеостаз, построенный на обмене веществ, то есть питании, – это гомеостаз, в котором функция наследования базового класса «атом» находится в разделе private, а гомеостаз, построенный на самовоспроизведении атомов – это гомеостаз, в котором функция наследования класса «атом» находится в разделе public, причем соответствующий флажок доступен для изменения специальной программы, поддерживающей этот гомеостаз. Может быть, в основной программе, формирующей тело человека, есть две подпрограммы гомеостаза: одна, построенная на взятке с нижележащего слоя, а вторая на функции наследования имеющихся атомов? У животных и у питающихся людей подпрограмма самовоспроизведения репрессирована, у неядящих, наоборот – репрессирована программа, построенная на взятке?
– Ты это имел в виду? – непроизвольно произнес я, впервые обратившись к Славе, как к реальному и постоянно присутствующему собеседнику.
– Приятно иметь дело с программистом. Привет, Старик! – вместо ответа, прогремел голос Славы.
Я растерянно стал оглядываться по сторонам. Славы нигде не было видно.
– Ты где и почему у тебя такой голос?
– Сейчас к тебе зайдет целая орава людей. Не хочу тебя ставить в неловкое положение своим присутствием. Публика подумает, что у тебя крыша поехала, если в их присутствии ты будешь на меня оглядываться, – со смехом объяснил Слава. – А голос… – это всегда так бывает, когда двойник общается с пастором, который отключает свою картинку в его сознании. Помнишь из Апокалипсиса: «И слышал я одного Ангела, летящего посреди неба и говорящего громким голосом: горе, горе, горе живущим на Земле…» Сенсорная система интерпретации при отделении картинки от аудиоканала завышает громкость. АРУ перегружается, так что не взыщи…
– АРУ? Автоматическая регулировка усиления? Ты совсем со мной, как с телевизором, обращаешься, – с досадой сказал я.
– А ты и есть телевизор, – захохотал Слава, – только необычный, телевизор, который смотрит сам себя. Впрочем, я тоже такой же телевизор – таково положение вещей во сне Брахмы.
За дверями раздался шум, и действительно, в мой кабинет один за другим стала входить группа сотрудников. «А, чтобы вас черт…» – подумал я.
«Неужели возможно по собственной воле активировать в своем теле систему гомеостаза, построенную на наследовании?» – напряженно размышлял я, механически отвечая на вопросы сотрудников, пытающихся в конце рабочего дня разрешить с моим участием внутренний конфликт в коллективе. Присутствие Славы меня также смущало, я невольно озирался по сторонам, опасаясь его внезапного появления. Сотрудники, недоуменно переглядывались. «Ты совсем не от мира сего стал», – с вызовом произнес один из них, особенно рассчитывавший на мою поддержку.
– А вы уверены, что сей мир от нас? – ответил я и сразу пожалел об этом. Сотрудники еще раз переглянулись и стали с преувеличенной предупредительностью прощаться.
– Напрасно ты так, – снова загремел голос Славы. – Знаешь, что они говорят сейчас?
– Знаю, говорят, что мою работу нужно поручить кому-то другому.
– Верно. Это никуда не годится. Тебя могут уволить с работы и вместо своей главной битвы ты будешь вести битву за выживание.
– А, это мелочи, не уволят, – отмахнулся я. – Так как же активировать программу гомеостаза, построенную на самокопировании атомов?
– Для начала нужно ослабить обычную программу саморегуляции, построенную на питании. Причем, до такой степени, чтобы твой пастырь стал подумывать о том, как бы тебя продать. При этом ты должен довести себя до такого состояния, чтобы тебя никто, кроме меня, не захотел купить. Зная, что покупатель уже есть, он станет обращать на тебя меньше внимания и ты будешь иметь больше времени для маневра. Я уже начал с ним переговоры относительно тебя.
– С кем это ты начал переговоры? Боже мой, почему я ничего не знаю?
– Видишь ли, я немного упростил ситуацию, когда говорил, что волна сна Брахмы, в которой ты живешь, – единственная, которая завершает этот сон. На самом деле, этих волн неисчислимое множество. Все они одновременно прекращаются, только во всех из них, кроме двух, это произойдет без всякой логики. Они прекратятся, как прекращается демонстрация фильма при выключении телевизора.
В моей памяти всплыла картинка из конца шестидесятых годов прошлого века: после выключения в центре экрана ламповых телевизионных приемников возникала яркая светящаяся точка, которая медленно погасала в течении нескольких секунд. Природа этого свечения состояла в том, что строчная и кадровая развертка прекращались мгновенно, а электронный луч, посредством которого формировалось изображение на экране телевизора, сохранял свою интенсивность еще какое-то время из-за того, что раскаленные катоды электронной пушки кинескопа и радиоламп телевизионного приемника не могли остыть мгновенно. В этой точке еще продолжалась демонстрация телепередачи, только ее уже нельзя было различить.
– Совершенно верно, именно так и будет выглядеть конец света для всех волн, – одобрил эту ассоциацию Слава. – Мир вдруг вспыхнет и станет ослепительно ярким, но одновременно он исчезнет, а его призрачные обитатели будут еще какое-то время растерянно озираться по сторонам, звать своих близких и кричать от страха. Это яркий свет, который описан в Тибетской Книге мертвых. Только в небольшой части этих волн, сюжет сна будет хоть как-то связан с надвигающимся концом сна. И твоя волна принадлежит к этому числу. Только сюжет твоего сна заканчивается тем, что ты все знаешь и пробуешь проскользнуть в день Брахмы, но не успеваешь это сделать.
«Вот и прекрасно», – подумал я, чувствуя как груз ответственности, который Слава пытался возложить на мои плечи, стал соскальзывать с них. Но это состояние продолжалось недолго. Дверь в стене, в которую я так боялся зайти, оказалась просто нарисованной на ней! Я чувствовал себя одураченным.
– Они знают, что я знаю, что они знают, – пробормотал я. – Чушь, какая-то, сапоги всмятку… Ничего не понимаю: если моя волна не та, то какой смысл тебе со мной возиться?
– То, что отображается в одной волне, реально существует и в другой. Ты должен совершить переход в другую волну сна, а моя роль состоит в том, чтобы указать тебе путь к ней.
– Это та волна, где живешь ты? – растерянно спросил я. – А как это возможно?
– Путь из волны в волну лежит через полный разрыв связей тела с волной. Что такое тело? Это система связанных друг с другом копий атомов. Оно принадлежит данной волне в силу того, что координаты атомов, составляющих его, привязаны к этой волне. Измени этот параметр, и ты мгновенно окажешься в другой волне или даже нигде, если ни одна из существующих волн не описывается таким значением координаты. Впрочем, это невозможно, потому что волн бесконечное множество и в какую-нибудь из них ты обязательно попадешь. Дело, однако, состоит в том, чтобы попасть в нужную волну. Я знаю, как нужно изменить этот параметр, но сделать это без тебя не могу. Дело в том, что, участвуя в метаболизме, атомы тела постоянно обновляются. Твое тело состоит из атомов других тел, которые ты съел или даже получил с дымом от сигареты. Вот они-то и держат тебя в этой волне. Все эти атомы, произошедшие из разных организмов, имеют разные пространственные параметры, поскольку каждый из них несет на себе печать пребывания в другом теле. Иначе говоря, перенести твое тело в другую временную волну – это значит перетащить с тобой вместе уйму тел, которых ты съел. Это мне не под силу. Если ты перестанешь есть, то с помощью специального приема сможешь постепенно выровнять значение пространственного параметра своих атомов и я смогу тогда изменить их все одновременно. Жизнь – это самореализация шаблона, полученного в детстве. Это очень важно – изменить этот шаблон, научиться рассматривать себя не внутри тела а снаружи. Представь себе этот череп с челюстью отвратительного вида, подвешенную на связках, этот столбик из позвонков со странными выростами, который укреплен на тазовой кости, длинные плечевые и локтевые кости, кости бедра и голени, со ступнями. И, наконец, обтяни все это кожей, а внутрь помести мешок желудка, соединенный с шестиметровой трубой кишечника для переваривания других существ, которых поймали с помощью ног и рук и перемололи зубами челюсти. Это автомат для сбора и поедания другой жизни, а также самовоспроизведения. Привыкни видеть эту картину постоянно и твоя точка восприятия автоматически начнет выходить из тела.
Пока Слава живописал эту отталкивающую картину, я вспомнил поразивший меня эпизод, когда один из наших сотрудников уронил себе на ногу металлическую раму, которая скользнув по ноге, содрала огромный лоскут кожи в области подъема стопы. Присутствовавшие при этом окружили пострадавшего и усадили его на стул. Сотрудник, скривив лицо от боли, снял ботинки, носки, и нашему взору представилась невероятная картина устройства стопы: плюсневые кости, сухожилия, приводящие фаланги пальцев – все это было видно, как на ладони. Пространство между костями и сухожилиями было совершенно пустым – ни кровинки, ни следа, какой либо жидкости. «Как у Терминатора», – вырвалось у одного из нас. Сходство со сценой, в которой голливудский герой сдирает синтетическую кожу на руке и показывает устройство своей металлической кисти, было поразительным. «Нога робота», – подумал я, и посмотрел на сотрудника. Его лицо было задумчивым. Вероятно, его тоже ошарашила картина строения части своего тела.
– Да, это ты к месту вспомнил, – сказал Слава. – Если бы человек постоянно осознавал, что собственно представляет собой его тело – человеческая культура была бы совершенно другой.
Несомненно, он был прав. Лично мне, смириться с тем, что я являюсь роботом-пожирателем живых существ и безобразным носителем их переваренных остатков, удалось только в старших классах школы. Вернее, я никогда с этим не смирялся, а просто научился вытеснять это обстоятельство и не думать о нем. Психические травмы, полученные в детстве при столкновении с настоящей и обычно скрываемой картиной постоянного массового уничтожения жизни ради жизни человека, постепенно рубцевались и затягивались. Но это не значит, что эти воспоминания перестали истощать мою психику. Малейшее напоминание о них немедленно вызывало хаотический и крайне болезненный фейерверк ассоциаций. «Кто такие черные маги?» – спрашивает Кастанеда у Дона Хуана. Прежде чем я успеваю прочесть ответ дона Хуана: «Окружающие нас люди являются черными магами», перед моими глазами встает картина, виденная в детстве: соседка рубит голову курице, а вырвавшаяся из ее рук курица бегает по двору, поливая землю пульсирующим фонтанчиком крови, который еще бьющееся сердце выбрасывает через перерубленную шею… «Да, черные маги, – машинально повторяю я, – черные маги. Ритуальное заклание курицы у алтаря Великого и страшного бога Пищеварения…» Следующая ослепительная вспышка фейерверка: бык, который вырвался из-под ножа убийц мясокомбината и бежит по улице… Орущая орава сотрудников бойни, преследующих несчастное животное, и разбегающиеся во все стороны обыватели городка, где я тогда жил… Следующая – учебный плакат в школе с изображением мышечной системы человека: художник старательно изобразил кроваво-красную плоть, натянутую на скелет. Особенно поражало обилие мяса мимических мышц на лице. «Так что, то мясо, которое мы едим, – это то же самое, из чего сами состоим? Как же тогда их можно есть?» – задал я вопрос учительнице. «Да, мясо такое же, но у животных нет разума. У них только рефлексы. Поэтому кушай и не обращай внимания. Все так делают», – ответила она. Да, «Все так делают», – в этом соль черной магии, которая исподволь и постепенно, через серию нервных кризисов преодолевает шок первых столкновений юного человека с темой смерти и страдания и готовит из него нового черного мага. Наше время создало новый тип черного мага – черный маг индустриальной эпохи. Благодаря конвейеру, такой маг правит черную мессу невиданного ранее размаха злодейства. В детстве я видел в действии технологический участок забоя кур современного птицекомбината. Главной жрицей этого храма смерти оказалась довольно миловидная молодая женщина, она деловито выкалывала глаза еще живым курам, которые в беспомощном положении, будучи привязанными за ноги, свисали вниз головой, с ленты конвейера, где она сидела. Помню, я спросил у нее, что она делает и зачем? С милой усмешкой, которая мне показалась дьявольской гримасой, она ответила: «Иначе курица не бросит перо, и ее будет невозможно общипать». Действительно, далее конвейер был засыпан перьями и пухом кур, которые периодически сметались метлами и рачительно упаковывались в мешки. «Это пойдет на подушки и одеяла», – пояснила мне женщина.