Золотая трясина

– Шах, – перебил его Лихой, – армию не тронь. Я не шпалы таскал, а воевал.

– Эх, Лихой, – усмехнулся Шах, – никак ты жизни этой не поймешь. Тебе приподняться дали, потому что Зубатого упрятали, а здесь бугор нужен. Чтоб присматривал за делами и за пропажу или запал ответ перед Седым держал. Понял? Не блатуй и на парней зубы не скаль. А вот с Соленым разберись, пора его на пенсию провожать.

– Я по мокрухе не пойду! – Лихой понял, что имеет в виду Шах.

– Прикажет Седой, так и маму родную… – Договорить ему не дал удар в подбородок. Лязгнув зубами, Шах упал в угол. Двое парней выхватили пистолеты и замерли.

– Бросьте пушки, придурки, – посоветовал им один из держащих их под прицелом небритых мужиков. – Пулю слопает тот, кто дернется.

– Запомни, Шах, – сказал Лихой, – за маманю свою я любому голову отпилю тупой ножовкой! – Он вышел. Двое, пятясь задом, держа под стволами карабинов охрану Шаха, выбросили свои карабины в открытое окно и неторопливо пошли по улице. Парни, подхватив пистолеты, бросились к двери.

– Сидеть, мать вашу! – процедил Шах. – Тут менты сейчас. Я с Лихим сам разберусь.

– А здорово тут у вас, – улыбаясь, проговорила вошедшая в комнату Марина. – Воздух какой-то другой. И вообще…

– Ты где была? – спросил, выходя из ванной, Иван Иванович.

– Бегала она, – улыбаясь, ответила выглянувшая из кухни Шура. – Марина, умывайся и завтракать иди.

Ягодное

– Да это влегкую можно сделать, – усмехнулся крепкий парень. – У меня там, кстати, знакомые есть. Вот с ними и перетереть.

– Это самим делать надо, – возразил плешивый мужчина. Он протянул руки в боксерских перчатках. Молодая женщина сняла с него перчатки и стала разбинтовывать ладони. – С Седым разговаривал, Поляк? – Плешивый посмотрел на курившего трубку вислоусого мужика.

– Да никак не удается договориться о встрече, – недовольно ответил тот. – Седой сейчас занят. Но мне Жук помочь обещал.

– Надо с Седым переговорить, а то, похоже, скоро война начнется. Парни Шаха вообще оборзели. Наших уже дважды на уши ставили. Парни говорили, что работают на Могилу, а им плевать. Ништяк до бойни не дошло. Но мужики заявили, что больше грамма не отдадут. Я Шаху звонил и предъявил ему сто двадцать пять граммов. А он…

– Шах отморозок, – сказал Поляк, – и блатует потому, что у него крыша есть, кто-то в Магадане в управлении. Участковый прижал приятеля Шаха с пушниной, но через пару дней отскочил. Кто крыша, неизвестно, но, сто пудов, есть. Поэтому и борзеет Шах. У меня среди его битков дятел имеется. Так вот, ходит слух, что Шах большую партию хочет на материк гнать. Как, никто не знает, но то, что партия собирается, точно.

– Поэтому он и перестал продавать. Мне Купчина базарил, что Шах уже месяц ни грамма не предложил. И цену ему хорошую давали, а он отказался.

– Скорее всего оптовика с вывозом нашел. Видно, богатенький Буратино этот покупатель, раз Шах перестал торговать. Хотя оптом всегда дешевле было, а если покупатель еще и вывоз на себя берет, то вообще…

– А это зависит от того, кому золото нужно. Если не для продажи в центре, а, например, цеховики берут, они и платят ништяк. В основном цеховики оптом и берут. Правда, с ними дело иметь стремно: малейший прокол – и завалят. Помнишь Угуру? Тот продал по хорошей цене около ста килограммов, а там кто-то запалился. И как раз из тех, кто договорился с Угуру. Через пару дней Угуру пропал. На следующий год среди десяти подснежников его опознали.

– Как это среди подснежников? – спросил худощавый мужчина в очках.

– Так трупы называют, которые после таяния снега находят, – объяснил Поляк. – Если Шах угрожает, то это ништяк…

– Значит, надо подставить его, – усмехнулся плешивый. – Неужели сидеть и молчать, пока он наших работяг обирает? Хрен ему на рыло. Еще раз кто-то скажет, что его шакалы хоть грамм возьмут, я ему такое устрою, и крыша хрен поможет. На Шаха армяне зуб имеют. Вот и столкнуть бы его с ними еще разок, тогда хана Шаху.

– Послушайте, мужики, – сказал очкарик, – а что, если взять проходнушку на Бурхале? Там трое на Армена Капуряна пашут. Вот их и треснуть, а базарок пустить, будто парни Шаха их отделали. И все. Надо, чтобы Капурян узнал, это я на себя возьму.

– Это мысль. Как думаешь, Штурман? – спросил плешивого Поляк.

– Вряд ли. Ведь это беспредел, и наши на такое не пойдут, хотя бы потому, что с работягами армянина многие в хороших. Да и слуху не поверят. Не будет Шах на территорию армян влезать. Там, кстати, менты куплены. Надо что-то другое мыслить. С Седым бы поговорить, он беспредел враз тормозит. И спрашивает жестко. Седой Кургана под ножи азикам отдал. Но Седой тоже иногда загуливает. В том году его парнишки погуляли в Сусуманском районе. А под конец загула в Берелехе какого-то делового обули. Разборка была, помнишь?

– Но Седой не при делах оказался, – усмехнулся Поляк. – Он не любит, когда про это вспоминают. И не стоит об этом при его людях толковать.

– Я ему самому об этом в глаза говорил, – заявил Штурман. – С Седым так и так говорить придется, иначе будет война с Шахом, значит, вмешаются менты, и кончится все очень плохо. А этого не хотелось бы. В общем, надо как можно быстрее выходить на Седого.

– Я могу помочь, – проговорил очкарик. – Я знаю его любовницу, Маргариту Петровну Сизову. В прошлом году я был ее адвокатом.

– А что? – посмотрел на Штурмана Поляк. – Пусть Вячик пошуршит. Он, в конце концов, тоже в деле, пусть хоть чем-то помогает.

– Я сейчас позвоню Маргарите Петровне, договорюсь о встрече, – Вячеслав вытащил сотовый, – и поеду в Магадан.

– Звони, – кивнул Штурман.

Сусуман

– Слышь, Барон, – сказал крепкий седой мужчина, – ты не кружи вокруг да около, ведь не просто так ты не ко мне приехал, а сюда пригласил. Я не гордый, вот и нарисовался. А ты что-то…

– Понимаешь, Седой, – вздохнул полный мужчина в дорогом костюме, – тут дела вот какие. В Усть-Нере завалили двоих питерских и взяли приличные бабки. Питерские очень желают…

– Ты, похоже, попутал рамсы. Я тебе что, частный детектив?

– Не гони гусей, Седой. Общак взял, и бабки на Омчак Питерскому Жоре шли. Или ты думаешь…

– Извини. Но я слышал, что этих двоих за наркоту вроде бы уделали, и бабки были…

– Менты так базарят, – перебил его Барон. – И еще какая-то падла подпевает. В натуре же бабки шли на Омчак…

– Понятно. Но странно, почему мне никто ничего не говорил. Криковой недавно ксиву прислал, и там ни хрена про это…

– Питерский не хочет хай поднимать.

– Я перетру про гастролеров кое с кем. Но если ты что-то кружанул, Барон, то, сам понимаешь…

– Ты думай, прежде чем говорить, – сдержанно посоветовал Барон.

– Да я почему-то про этот грев не знаю ни хрена. Но узнаю и перетру кое с кем. В общем, постараюсь выяснить.

Берелех

– Снова появился леший-то, – перекрестившись, проговорила одна из сидящих на скамейке у подъезда пожилых женщин. – Ходит как тень, чистый призрак, прости Господи.

– Точно говоришь, – согласилась соседка. – И чего только про него не говорят люди. Вроде бы он в тюрьме сидел за убийство женщины, вроде как жены.

– И милиционера, говорят, прибил в тайге, – вмешалась третья. – Только он здесь появился, а про него никто ничего не знает. И баб к себе не водит, и друзей у него нет. Бобыль бобылем. Вообще никого не замечает. Участковый, капитан Морозюк, тот, конечно, что-то о нем знал, но молчал. Тоже, как волк, все один был, так и помер наедине с собой. Его через три дня нашли, сердце остановилось. И с этим так же будет.

– Тихо, девки, – быстро проговорила первая. – Идет призрак-то.

Из подъезда вышел худощавый подтянутый бородач в потрепанном камуфляже. Он медленно прошел мимо замерших женщин.

– Видели? – прошептала первая. – И не посмотрел даже. А идет, и шагов не слыхать.