Оба Шармером одеты
С благородной простотой,
Оба прежде – в оны леты —
Всех дивили красотой.
Оба крепкого сложенья,
Оба в неге возросли,
Но здоровье и именье
В бурной жизни растрясли.
Оба люди молодые,
Но уж в долг давно живут;
Оба род свой от Батыя
С достоверностью ведут.
Оба спеси благородной
В сердце огнь святой хранят;
Оба смертию голодной
Жизнь окончить не хотят.
Брак с купчихой запятнает
Их могучий древний род;
Но геральдики не знает
Голодающий живот.
Много шуму, много срама
И бесславия их ждет;
Но не славится и яма,
Что у Иверских ворот.
С этой мыслью неприятной,
Потупляя нежно взгляд,
Пред купчихой необъятной
Оба фата предстоят.
А купчиха с папироской
Восседает. Дивный вид:
Ну точь-в-точь колосс Родосский
Или просто рыба кит!
Но на кончике дивана
С дивной ловкостью сидит;
От нее оделавана
Запах на версту разлит.
Много крупных бриллиантов
На серьгах ее горят
И сердца голодных франтов
Смертью раннею разят.
«Кто, скажи, любим тобою? —
Деве франты говорят. —
Кто из нас избран судьбою?
Чей удел кинжал и яд?»
Дева щурится лукаво
И, жеманясь, говорит:
«Я сама не знаю, право, —
Мне как тятенька велит».
Бич семьи патриархальной,
Сух и хладен как гранит,
Допотопно-колоссальный
Тут же «тятенька» сидит.
Чай из блюдечка спокойно
Он себе вприкуску пьет,
И довольно непристойно
Пот с чела его течет.
То вздохнет, то брови сдвинет.
Точно чем-то нездоров,
Точно вовсе он не видит
Двух приезжих молодцов.
Лишь порой украдкой взглянет
Подозрительно на них
И свой чай опять потянет:
«Нам-де надо не таких».
9 марта 1861
Похороны «Русской речи», скончавшейся после непродолжительной, но тяжкой болезни
Всё великое земное
Разлетается как дым;
Ныне жребий выпал Трое,
Завтра выпадет другим.
Жуковский
Пал журнал новорожденный —
Орган женского ума,
И над плачущей вселенной
Воцарилась снова тьма.
Важен, толст, как частный пристав,
Жертва злобной клеветы,
Пал великий Феоктистов
С двухаршинной высоты.