Валентина обомлела от его вопроса, не зная, как ей следует отвечать. Но затем заговорила быстро и вопросительно:
– Откуда ж ты такой нарисовался? Нешто не знаешь, что служить без священника, попа по-твоему, никак нельзя?
– Почему нельзя? У нас и щас так Богу молятся. Сами собой.
– Это кто ж такие? Беспоповцы что ль?
– Ага. В Сибири, далече отсюдова будет.
– Эк, занесло тебя, сердешный! Слушай меня внимательно, тебе б с нашим отцом Георгием поговорить! Умный он. Подойди, так, мол, и так, беспоповец я окаянный. Он тебе всё расскажет и как жить, присоветует!
– Нельзя мне. Грех ведь!
– Ну какой тут грех? Замороченный ты!..
– Я не замороченный, – нахмурился Порфирий, – поглядели б вы, Валентина, како ладно живут-то у нас. Ни замков, ни обмана. Трудом да молитовкой на всяк случай житейский. С зорькой встают, с вечерним божественным славословием ложатся. На зарядки бездельные, как у вас, не бегают, ноги поверх головы, прости Господи, не задирают.
– Милый ты мой! – вздохнула Валентина. – Да кто ж рассудит у вас, коли промеж двух разлад пойдёт? Нешто не бывает?
– Нет, не бывает, Валентина Степановна, – улыбнулся Порфир, – а уж коли случится такая напасть, да ляжет бесова тень меж кем, так на то на заимке сход есть. Он и порешает.
– А скажи мне, божий человек, как вы разумение церковное храните? Если я правильно поняла, все вы живёте трудом от рук своих. Но чтобы постичь Христову грамоту, надобно размышлять об том, книги читать, ум стеречь от крамолы. Это ж работа особая, не топорная. Не то придёт вертлявый умник, наговорит с три короба, да вас, чистых душою, и замарает. Как тогда?
– Не знаете вы сибирского мужика, Валентина. Ему что с топором, что с книгой едино под Богом быть. А кто под Богом, тому крамола…
Подошёл Степан.
– Пойдём-ка, Порфир, баиньки. Похоже, нам с тобой завтра силы потребуются.
Уже в дверях Степан обернулся и взглянул на стоящего в толпе богомольцев Ираклия. Тот совершал земные поклоны в ответ на возгласы дьякона перед иконостасом. Начиналось всенощное каждение.
Часть 5. Время закончилось вчера
Автору следует упомянуть вкратце разговор, который состоялся у Степана с «голубком» Ираклием.
Голубь долго сидел молча, опустив голову, будто что-то рассматривал средь половиц или принюхивался к собеседнику. «Нестор, он, конечно, фраер козырной, тёртый, – размышлял Ираклий, – да кто ж этого корешка малявого знает?» Степан же, чувствуя нутром Голубев рентген, не встревал, ждал.
– Этот Сергей – баклан без понятий, – начал Ираклий, – один шухер от него. Братва недовольна. Я перетёр кой с кем. Есть мнение: пора ему пообломать роги. А то ветвиться стал паче меры.
– Меня допустите? – спросил Степан.
– Как решит братва. Стрелку забили. Вот адресок, приходь к одиннадцати. Тебя увидят. Есть мнение разводилой тебя поставить. Не сдрейфишь, коли так?
– Нас двое.
– Сам вижу. Кто такой?
– Сибирячок-старовер.
– Такого можно.
В семь утра Степан и Порфирий были уже на ногах.
– Порфир, надень самое удобное. И чтоб ничего не болталось. Ремень приправь внутрь да повяжи на голову платок. Шевелюра у тебя знатная, платок сорвут, и ладно. – Степан тщательно готовил Порфира к поединку, о котором не имел ни малейшего представления:
– Как говаривал великий учёный Николай Иванович Пирогов: «Будущее принадлежит медицине предупредительной». Так что нам с тобой, Порфирушка, надобно крепко предупредиться.
В девять тридцать они вышли из квартиры.
Пульхерия Модестовна проводила их до двери и отпустила со словами: «Ну, голуби, летите и возвращайтесь». Уже на лестничной площадке Степан обернулся и спросил старушку: «Радость моя, что значит плач Ярославны в вашем исполнении?» Старушка посмотрела на него внимательно и ответила:
– Ах, Стёпочка, поди, не первый год живу, три войны насквозь проглядела. Если мужчины встают поутру и молча уходят, не выпив чая, – знать, беда на дворе.
Без пятнадцати минут одиннадцать ребята вышли из метро «Орехово» и направились по указанному адресу. В сквере около 22-го дома их окликнул хриплый мужской голос:
– Стволы, баллоны есть?
– Нет, – ответил Степан, оглядываясь вокруг.
Из-за полуразвалившейся кирпичной постройки отделился щуплый человечек в обвислой старомодной одежде и махнул головой, молча приглашая следовать за ним.
Степан тронул Порфирия за плечо и молча направился первым.
Человечек прошёл вдоль гаражей, свернул в парковую зону и наконец остановился у небольшого серого строения с выщербленной цементной штукатуркой. Старый брошенный особнячок окружал унылый кирпичный забор.
Провожатый зна?ком руки остановил Степана, а сам через приоткрытые ворота юркнул на огороженную территорию.
– Егор здесь, сердцем чую, – тихо сказал Стёпа, поворачиваясь к Порфиру.
Порфир сжал кулаки и кулаком же совершил на груди крестное знамение.
Из ворот показался провожатый. Оглядев округу, он ладонью поманил внутрь.
Степан и Порфирий один за другим протиснулись в воротную щель и оказались на большой, совершенно пустой дворовой территории. Чёрные проёмы окон первого этажа сверкали солнечными отражениями и немного разбавляли тягостную картину заброшенной пустоты.
– Канаете в залу на первой палубе и топорщитесь там, как бакланы. Мол, за чувака деньги башляете. Но предъяву тяните. Торгуйтесь.
Человечек сказал и растворился.
– Ну, Порфир, на всякий случай – прощай. Увидимся там – выпьем с Богом на троих за здоровье святой Троицы! – крякнул Степан.
– Стёпа, и ты прощай. Жизнь вечная – увидимся опосля как-нибудь, – Порфирий грустно улыбнулся и обнял Степана.
Они вошли в проём единственного подъезда. Как только сырая темнота сомкнулась за их спинами, откуда-то из-под лестничного марша выпорхнули два огромных человека и с быстротой молнии прошмонали наших героев по вертикали от воротника до шнурков.
– Полегче! – вспылил Степан. – Эй, вы там!..
Не успел он договорить фразу, как один из двух шмональщиков ударил его кулаком в лицо. Падая, Степан шепнул Порфиру: «Молчи!» Вышибала подскочил к упавшему Степану и принялся было работать ногами. Но Стёпа изловчился и подъёмом стопы цепанул ногу нападавшего за ахиллесово сухожилие. Ребром стопы другой ноги он что есть силы ударил нападавшего прямо в коленную чашечку. Раздался неприятный хруст, и вертухай с диким рёвом провалился в цементную черноту подъезда. Второй, как тигр, кинулся на Степана, но тут Порфир нижним взмахом огромной ручищи (так снизу режут медведю горло специальным медвежьим ножом) вдавил кадык в гортань зверюге-вертухаю.