Фельдмаршал должен умереть

– Заставить замолчать самого себя мне нетрудно, – заверил его Сольнис. – Вопрос в том, как заставить забыть о конвое фельдмаршала всех остальных?

– Не волнуйтесь, заставим. Забудут. Все, кто что-либо помнил, обязательно забудут. А теперь всё, гауптман, всё! Вы свободны!

7

Когда в кабинете остались только Гиммлер и Бургдорф, фюрер вновь усадил их за стол и несколько минут молча вышагивал за спинами.

«Роммель! – всё убийственнее осеняла его догадка. – Вот откуда исходит опасность! Англичане, очевидно, немало подивились тому, что один из наиболее прославленных заговорщиков до сих пор ожидает окончания войны в своём поместье. Живя спокойно, без каких-либо ограничений, без слежки, он принимает у себя давнишних друзей, обсуждает – и, конечно же, осуждает, – карательные операции гестапо и СД против путчистов и выжидает, выжидает…».

– Так что вы скажете по этому поводу, Гиммлер? – наконец остановился вождь нации напротив сидевших рядом, через стул, рейхсфюрера и генерала.

Гиммлер мельком взглянул на Бургдорфа, словно ожидал подсказки, но тот слишком дорожил своим отсутствующим видом.

– Вы правы, мой фюрер, – Генрих понял, что вождь задал вопрос, вытекающий из его размышлений. А о том, что в последнее время Гитлер всё чаще теряет грань между своими мысленными экзальтациями и реальностью – в рейхсканцелярии знал уже каждый, кому приходилось с ним общаться. – Пора принимать решение. Нельзя оставлять без последствий то, что оставлять без последствий попросту невозможно.

– У вас есть доказательства того, что Роммель действительно принимал самое непосредственное участие в заговоре?

– Их более чем достаточно.

«Он что, решил подстраховаться? – почти с презрением спросил себя Гиммлер. – Или же захотелось подставить меня в образе злодея-губителя “любимца армии?”».

– Я имею в виду не поддакивание «народного фельдмаршала»[5 - «Народным фельдмаршалом» Роммеля нарёк обер-пропагандист рейха – Геббельс; именно так его чаще всего называли в газетных публикациях и по радио. Он был единственным в рейхе, кто удостоился такого звания. – Примеч. авт.] чьему-то мнению за рюмкой коньяку. Не вольномыслие на подпитии… Чтобы обвинить в измене Лиса Пустыни, героя Африки, понадобятся очень серьезные аргументы. Надеюсь, вы понимаете меня.

– Германцы уже смирились с тем, что в числе заговорщиков оказались высокопоставленные военные рейха. Поэтому их не очень удивит, что среди них оказался и Роммель. – Фюрер недовольно покряхтел: аргумент показался ему слишком сомнительным, и потом этот намёк на то, что против фюрера восстала вся военная элита… – Тем не менее, я и начальник Главного управления имперской безопасности Эрнст Кальтенбруннер отдаём себе отчёт в том, что речь идёт о «герое Африки», командире Африканского корпуса, командующем группой армий и всё такое прочее. Да, мой фюрер, я готов официально заявить: имперская служба безопасности располагает достаточным материалом, чтобы дать добро на арест фельдмаршала Роммеля. Если же вы позволите провести хотя бы беглое расследование с правом допроса фельдмаршала…

– Никаких допросов, – болезненно поморщился Гитлер.– Только никаких официальных арестов и допросов. Хватит с нас Штюльпнагеля. Но тот хоть сам стрелялся. Этот же ранен в бою. Да и славу Штюльпнагеля не сравнить со славой «героя Африки» Роммеля.

– Понимаю, мой фюрер.

– Нет-нет, Генрих, – вспыльчиво отреагировал на его согласие Гитлер. – Я решительно протестую против каких-либо санкций. Арест, пытки, казнь… Этого заслуживает любой предатель и заговорщик. Но когда подобные действия коснутся Роммеля, мы лишь деморализуем значительную часть нашего генералитета и офицерского корпуса.

– …Которая и так уже деморализована, – цинично напомнил ему рейхсфюрер СС.

– Однако оставлять Роммеля не у дел тоже крайне опасно, – заметил Бургдорф.

– Генерал прав, – поддержал его Гиммлер.– Очень скоро англо-американцы найдут его слишком удобной фигурой для переговоров с внутренними врагами рейха, для организации переворота и планов послевоенного переустройства Германии. Пусть даже планов несбыточных, но в наше время крайне нежелательных.

Фюрер наконец-то перестал вышагивать, уселся, но не в своё кресло во главе стола, а чуть сбоку, на которое во время заседаний обычно усаживался Мартин Борман. Этим Гитлер как бы подчеркивал, что не намерен диктовать свою волю, а всего лишь хочет посоветоваться, как бы лучше выйти из создавшейся ситуации.

– Посудите сами, мой фюрер: фельдмаршал почти не сражался на Западном фронте. Он принимал участие в боях во Франции, но по существу сдал англичанам всё французское побережье. Увешан всеми наградами, а потому, попадая в среду солдат, чувствует себя эдаким Бонапартом. К тому же не следует забывать, что из Африки Роммель вывез несметные сокровища.

– Вот именно, и сокровища… – пробормотал себе под нос Гитлер.

– …Большая часть из которых покоится на дне Средиземного моря, часть – в хранилищах в Южной Германии… Но не исключено, что какую-то часть драгоценностей фельдмаршал припрятал где-то неподалеку от своего поместья.

– Припрятал?! – спросил Гитлер с таким искренним удивлением, словно и мысли не допускал о подобной возможности.

– Не исключено. Скорее всего, припрятал. И в нужное время они могут быть использованы во вред рейху.

– То есть, точных сведений у вас всё ещё нет?

– Однако их можно получить. Судя по всему, Роммель уже сейчас откровенно рассчитывает на благосклонность к нему если не англичан, то хотя бы американцев. Не говоря уже о русских. К тому же известно, что он давний приятель Паулюса. А уж «герой Сталинграда», конечно же, замолвит словечко перед Сталиным по поводу «героя Африки», ничем не насолившего русским.

– …И даже сражавшегося против их естественного врага – Великобритании, – с видом первооткрывателя подхватил его мысль Гитлер, хлопнув при этом ладонью по столу.

– И что странно: над этим мы как-то совершенно не задумывались, – по-холуйски признал вселенскую мудрость хозяина командующий войсками СС. – Чтобы так, всерьез…

Гиммлер умолк, рассчитывая, что фюрер вновь поддержит его и четко сформулирует приговор. Однако Гитлер задумчиво молчал. Причем рейхсфюрер СС не был уверен, что вождь осмысливает ситуацию или хотя бы ощущает себя присутствующим здесь.

«Чего он ждет? – возмутился он наконец. – Что я предложу убить фельдмаршала из-за угла? Взорвать вместе с его деревенским особняком?!».

– Что же будем делать? – вернулся из своих душевных блужданий Гитлер. Он спросил это, ни на кого не глядя, отведя взгляд куда-то в сторону.

– Можно лишь сожалеть, что у Роммеля не хватило мужества последовать примеру фельдмаршала фон Клюге или того же Штюльпнагеля, – вновь дождался своего часа Бургдорф.

Адъютант прекрасно понимал, что фюрер не случайно оставил его здесь. Такие вопросы, как убийство фельдмаршала, в присутствии адъютанта – пусть даже это адъютант фюрера – как правило, не обсуждают. Но если уж их посвящают в подобные тайны, то рассматривают при этом только в одной роли – исполнителей. А потом предпочитают убрать, чтобы не оставлять в качестве свидетелей.

Подумав об этом, генерал-майор поежился и передёрнул плечами: «…Только не в убийцы Роммеля!» – мысленно взмолился он.

– Роммель на самоубийство не пойдет, – резко, нервно возразил Гиммлер.

– Почему? Если с ним настойчиво поговорить на эту тему, он, возможно…

– Роммель только что оправился от боевого ранения, которое оказалось весьма кстати. Он только-только вернулся из госпиталя, и весь нацелен на то, чтобы выжить. К тому же это опытный солдат, привыкший выкручиваться из любых, казалось бы, самых сложных, безысходных ситуаций. А ситуация, в которой он теперь оказался, не вызывает у фельдмаршала даже чувства досады, поскольку непосредственного участия в покушении не принимал…

– Но ведь… – попытался возразить Бургдорф, однако Гиммлер не дал ему договорить:

– Я имею в виду – самого непосредственного участия, кем-то засвидетельствованного. – А ранение к тому же списывает все его мелкие грешки и прегрешения. Госпиталь дарует ему алиби, а слава и награды – индульгенцию на бессмертие. Вот и сидит Роммель в своем Герлингене, как в бункере, и с высоты своей славы взирает на агонию, – как он наверняка считает, – вермахта, агонию Третьего рейха, агонию национал-социализма.

– Значит, вы утверждаете, что на добровольный уход из жизни фельдмаршал Роммель не согласится? – постучал костяшками пальцев по столу Гитлер.

– Уверен в этом, мой фюрер. Понимаю, что один-единственный выстрел помог бы нам решить множество проблем, но, судя по всему, добровольно за пистолет Лис Пустыни не возьмётся.

– А вы что скажете, Бургдорф? – поинтересовался Гитлер, отводя при этом взгляд куда-то в сторону.

– Считаете, что его следует убить? Что нужно подослать убийцу?

Гитлер и Гиммлер разом повернули головы в сторону Бургдорфа. Тот мог поклясться, что только что они подумали именно о таком исходе «дела Роммеля», однако, услышав его вопросы, дружно возмутились:

– Разве речь шла о том, чтобы убить его? – напрягся Гиммлер.

– Кто вам сказал, что Роммеля должен убрать наёмный убийца? – меланхолично как-то возмутился Гитлер, хотя обычно всякое своё возмущение он «играл» довольно артистично, даже в тех случаях, когда внутренне оставался невозмутимым.

– В таком случае, – не стал оправдываться Бургдорф, прекрасно зная, как болезненно реагирует фюрер на подобные попытки, – следует убедить его, что его «уход» – лучший выход для всех нас, для рейха.

– На Роммеля это не подействует, – стоял на своём Гиммлер.

– Значит, следует поставить его перед выбором: смерть во славе, со всеми надлежащими фельдмаршалу почестями, или же гибель в облике предателя рейха и подлого заговорщика, сообщника полковника фон Штауффенберга. И если уж он решительно откажется от почётного ухода, тогда следует принять все меры, чтобы он не стал вождём ещё одного путча.