Путь воина

– Я несколько запоздала к его началу. В силу своего возраста. Зато мой род пожертвовал для чешской освободительной армии несколькими офицерами, которые в 1619 году вели чешских воинов к предместьям Вены [2 - В 1619 году повстанческая армия чехов действительно достигла предместий австрийской столицы Вены и готовилась к штурму, однако выступление Польши на стороне Габсбургов, как и относительная слабость чешской армии, не позволили повстанцам приступить к штурму мощных укреплений Вены.]. Столицу Австрии взять им не удалось, как и выиграть войну, поскольку очень некстати против нас выступили Речь Посполитая и молдавский господарь Грациани [3 - Молдавский воевода Грациани претендовал на земли Трансильвании. Кроме того, задавался целью свергнуть трансильванского правителя Бетлена Габора. Однако осуществить эти планы ему не удалось.].

– Не говоря уже о том, что австрийских Габсбургов поддержали военной силой Габсбурги испанские, а также баварцы во главе со своим герцогом Максимилианом [4 - Баварский герцог Максимилиан возглавил образовавшуюся в ходе Тридцатилетней войны Католическую лигу, в которую вошли Австрия, Испания и Ватикан. При этом лига пользовалась поддержкой Польши.] и, наконец, Ватикан. В то время как у Чехии оставался один-единственный реальный союзник – Трансильвания.

– Да вы, оказывается, неплохо знакомы с историей нашего освободительного движения! Не ожидала.

– Поскольку оно стало частицей истории Тридцатилетней войны. Ведь началась-то она с ваших полей сражений.

– Вы… опытный воин.

– Хотели сказать: «старый воин».

Стефания мягко улыбнулась и, слегка подавшись в сторону Хмельницкого, который сидел справа от нее, едва притронулась пальцами к его руке.

– Вы правы. Хотелось сказать именно так, мой старый воин. – Ямочки на смуглых щеках стали еще привлекательнее. Улыбка буквально преображала лицо княгини, делая его невероятно красивым. По крайней мере так казалось в эти минуты самому Хмельницкому. – Достаточно старому для того, чтобы принимать участие в этой, затеянной вами, войне. И таким образом хоть как-то влиять на ход событий в Чехии. Вряд ли я ошибусь, предположив, что в Тридцатилетней войне вы участие тоже принимали. Если это не тайна, на чьей стороне? Слуга наполнил бокалы вином, и они понемногу отпили, не дожидаясь возвращения Карадаг-бея. Вино оказалось терпковато-сладким, совершенно непохожим на шелковистые напитки, взлелеянными богами на холмах Греции, которыми угощал его в «Византии» князь Кремидис.

– Какое прекрасное венгерское вино, – развеяла его сомнения Стефания. – Однако о вине – потом. Признавайтесь, признавайтесь, мой старый воин. На чьей стороне вы сражались в Тридцатилетней войне?

– Вы не должны требовать этого рассказа, поскольку догадываетесь, что сражаться я мог только в составе польской армии. А она поддерживала вассала польского короля, господаря Грациани, которого, в свою очередь, ненавидел турецкий султан, добивавшийся, чтобы на молдавский престол взошел воевода Радул.

– Какое счастье, что мы с вами не сражались, находясь во враждебных лагерях.

– Однако султан действовал очень решительно. В 1621 году он двинул в Молдавию свои войска во главе с Искандер-пашой. Объединившись с белгородской ордой, турки предстали перед нами сильной армией, которая разгромила нас под деревней Цецорой, что неподалеку от Ясс.

– Так вы сражались под Цецорой?! Я слышала об этом жесточайшем сражении. Наше отношение к Турции, – чуть приглушила Стефания голос, – вам, конечно, известно, тем не менее следует признать, что под Цецорой они сражались храбро и умело.

– Настолько умело, что в этом сражении погиб мой отец, сотник, то есть капитан реестрового казачества. Сам же я оказался в турецком плену. Но откуда вам, женщине, знать о подобных битвах?

– Нет-нет, самой мне водить полки в бой не довелось. О Ц?ецоре известно всего лишь по рассказам отца и дяди. Они очень радовались поражению Польши. Не потому, что считали турок своими союзниками, а потому, что Грациани, поддерживаемый Турцией, был врагом нашего союзника Бетлена Габора, на которого чехи готовы были молиться.

– В какую странную завязь сплелись все те пути, которые свели нас в столице Крыма! – задумчиво молвил Хмельницкий. – Ваше знакомство с князем Тибором Ракоци конечно же является продолжением союза моравских князей с трансильванской династией Ракоци? – он спросил об этом не только из желания выяснить политические мотивы знакомства Бартлинской с князем Тибором. Куда больше полковника интересовало, что конкретно связывает лично Стефанию с этим молодым авантюристом.

– Не скрою, если нам удастся добиться, чтобы на трон Трансильвании взошел князь Тибор, то Чехия получит надежного союзника в будущей борьбе. Но только, знаете, о чем я сейчас подумала? Князю Тибору не хватает той уверенности и решительности, с которыми начинаете свое движение в Украине вы.

– Но за ним нет и той могучей воинской силы, которая сможет поддержать меня, то есть силы, подобной Запорожской Сечи, – попытался полковник быть справедливым в отношении своего соперника. – Это-то и сказывается на его положении, его неуверенности в успехе.

Стефания едва заметно улыбнулась, давая понять, что сумела оценить благородство собеседника. Но тотчас же огорчила Хмельницкого, не пожелав больше рассуждать по поводу своих отношений с опальным венгерским князем.

3

Князь Тибор был разочарован. Приезд княгини Стефании Бартлинской почти не сказался на отношении к нему при дворе Ислам-Гирея, где, несмотря на ужин с ханом в «Византии», его по-прежнему воспринимали со скептической снисходительностью как человека, за которым никто и ничто не стоит.

Он был бы еще больше разочарован, если бы точно знал, почему оказался тогда в «Византии». Когда в конце вечера, во время которого немало было молвлено о союзе Крыма и Украины, гетман Хмельницкий поинтересовался, почему на нем присутствует опальный трансильванский князь, Карадаг-бей, со свойственной ему загадочной откровенностью, объяснил:

– Чтобы при дворе турецкого султана узнали от этого странствующего рыцаря, удостоенного моего приема, о чем в действительности шла речь во время встречи атамана казаков с крымским ханом.

– То есть здесь было сказано только то, что достойно ушей султана?

– Не сказал бы, – возразил Карадаг-бей. – Но то, что их недостойно, очень часто оказывается выгодным для тех, кто не желает укрепления Ислам-Гирея на бахчисарайском престоле.

– Разве сейчас в «Византии» присутствуют и враги Ислам-Гирея?

– А разве непрочность ханского престола обязательно доставляет удовлетворение только лютым врагам хана? Очень часто шаткость важна как непрочные, но все же ступени, ведущие в дальновидную политику.

Но, даже не догадываясь, кто именно является «невольными ушами турецкого султана» и «одной из шатких ступеней» обманчивой политики, неискушенный в государственных делах князь Тибор имел все основания молчаливо обижаться. Это он, узнав из письма, переданного ему трансильванским посланником в Крыму, о прибытии княгини, по существу, подготовил Бахчисарай к ее приему. Стефания удостоила его лишь очень краткой аудиенцией в замке Карадаг-бея, где временно размещалась ее «походная», как она выразилась, резиденция.

– Я удивлена, князь. Оказывается, вы избрали Турцию страной своего изгнания? – покровительственным тоном сочувствующей императрицы спросила Стефания, избегая какого-либо светского вступления в беседу. И даже не поинтересовавшись, как он оказался в Татарии.

– Меня никто не изгонял, княгиня.

– Я сказала: «добровольного изгнания».

– Это не изгнание. Я отправляюсь в Стамбул, чтобы просить помощи и поддержки для того дела, которое задумал в Трансильвании.

– И кого же, по вашему замыслу, должен будет поддерживать султан?

– Меня, естественно.

– Понимаю, – снисходительно улыбнулась княгиня. Она была значительно старше Тибора и могла позволить себе даже эту улыбчивую снисходительность. – Султан и все его министры будут весьма удивлены, узнав, что род Ракоци осчастливлен еще и таким, столь дерзким, его представителем.

«Да она попросту издевается надо мной! – закралось в Тибора подозрение. – Или же решила не рисковать, связываясь с опальным князем из рода Ракоци».

– Но в Стамбуле тут же поинтересуются, кто, собственно, стоит за вами. Кроме меня, естественно, – поспешила она исключить себя из этого разговора.

– За мной пока никто не стоит, вам это известно. Однако со временем там будут стоять весьма влиятельные личности.

– А почему это за вами до сих пор никто не стоит? Ведь замысел ваш возник не в день отъезда из Трансильвании.

– Так поступают все претенденты. Вначале они ищут поддержки при дворе одного из влиятельных соседей, который мог бы поддержать его золотом и саблями, а затем уже… К п римеру, вместе со мной здесь находится полковник Хмельницкий, прибывший от запорожских казаков. Так он ищет поддержки даже не в Стамбуле, а в Крыму.

Стефания рассмеялась.

Их встреча происходила на смотровой площадке башни, с которой открывался вид на горное ущелье. Перевал гасил холодные ветры, прорывавшиеся с моря, и хотя там, наверху, верхушки деревьев гнулись под его напором, здесь, в уютном подковообразном каньоне, царило солнце, бредили ранней зеленью жидковатые кустарники и настраивали голоса на свадебные концерты взволнованные теплом и инстинктами птицы.

– Что вас так рассмешило, княгиня? – едва сдерживал горделивую обиду князь Тибор. Несмотря на разницу в возрасте и на то, что княгиня Бартлинская когда-то спасла ему жизнь, он все же требовал, чтобы с ним держались на равных.

– Конечно же ваши неубедительные аргументы, Тибор.

– Какие именно?

– Вы ведь сами сказали, что Хмельницкий представляет здесь казаков. Вам нужно объяснить, что такое запорожское сечевое воинство? В Стамбуле вам разъяснят сие намного лучше. К тому же вы назвали его чин – полковник. Причем полковник, имеющий большой военный и дипломатический опыт. А главное, он – Хмельницкий! – неожиданно добавила Стефания, стараясь произносить эти слова чуть тише и задумчиво всматриваясь в склон горы.

– Он Хмельницкий, а я – князь Тибор Ракоци.

– Увы, пока что вы только Тибор. Ракоци – тем, настоящим князем Ракоци, от одного имени которого вздрагивает вся Трансильвания, – вам еще только подлежит стать. Поэтому мой вам совет: возвращайтесь в свою Трансильванию и начинайте восхождение оттуда. Стамбул принимает тех, кого принимает его собственная страна, ее королевский двор. За кем уже возвышается воинская сила. Но стоит ли какая-либо сила за вами, Тибор? – умышленно избегала Стефания употреблять слово «князь».

Венгр удрученно промолчал. Что-то произошло с этой чешской авантюристкой. Он ожидал увидеть ее совершенно иной, слышать совершенно иные речи. Мало того, князь даже надеялся, что ему удастся уговорить княгиню вернуться с ним в Стамбул, чтобы потом вместе, но уже через Боснию и Сербию, прибыть в Трансильванию, попутно собрав под свои знамена трансильванских эмигрантов и хотя бы небольшой отряд турок.

Но, самое главное, на что рассчитывал Тибор, – что ему удастся жениться на княгине. Разница в возрасте его совершенно не смущала. Именно эта разница и должна была толкнуть Стефанию в его объятия. Тибор знал, что политические страсти в Чехии более или менее улеглись и что там княгиню ждет имение в Западной Моравии и небольшой замок возле Градца-Карлового. Оказавшись владельцем этого замка и превратив его в настоящую крепость – уж об этом Тибор позаботился бы в первую очередь, – он мог бы постепенно подступаться не только к престолу Трансильвании, но и к чешскому. Его высокородная кровь вполне позволяла претендовать на любой трон Европы. Ведь был же в свое время трансильванский князь объявлен польским королем Стефаном Баторием! И поляки до сих пор чтут его как великого правителя.