Путь воина

– Много людей погибло тогда?

– Немало, князь. Но княгиня ваша с дочерью живы. Мы боялись только за них.

Гяур признательно похлопал его по плечу. Он тянул с этим вопросом, побаиваясь услышать нечто страшное.

– Так они сейчас в замке?

– Отбыли к себе, в имение Ратоборово.

– Но ведь здесь безопаснее.

– Княгиню Власту почему-то угнетают наши мрачные стены, бойницы, подземелья… Чудились какие-то привидения и духи. Даже утверждает, что беседовала с вашим предком.

– Ты понимаешь, о чем говоришь, Эриксон?! Власта действительно беседовала с духом князя Одара?

– Об этом вам лучше расспросить Ярлгсона или ее саму. У меня создалось впечатление, что прекрасная княгиня способна общаться не только с духами, но и с позеленевшими в этих стенах камнями.

– Ты прав, Эриксон. Эта женщина способна беседовать даже с камнями. Особенно когда, глядя на нее, люди теряют дар речи.

Эриксон удивленно взглянул на Гяура и пожал плечами. Он был не из разговорчивых и воспринимал вещи такими, какими они есть. И слова тоже, так, как они сказаны.

Ярлгсон появился во внутреннем дворике замка, когда Гяур уже с удивлением осматривал обновленную стену, заново вымощенную брусчатку, восстановленный верхний этаж флигеля. Он помнил, что, уезжая во Францию, оставлял здесь не замок, а руины. И теперь с радостью подмечал, что все бойницы и башни восстановлены, появились новые хозяйственные пристройки.

– И все-таки вы вернулись, князь?! – мрачно обрадовался Ярлгсон. Он был чуть пониже ростом, чем его земляк Эриксон, зато непомерно выпяченная грудь казалась прикрытой толстыми латами. И ступал он, словно закованный в броню рыцарь, который только что сошел с коня. – Этот замок истосковался по вам, по хозяину, господин князь. С тех пор, как от нас ушел Януш Корчак, последний его владелец, он совсем осиротел.

– Мы возродим его, Ярлгсон. Вижу, вы зря времени не теряли. Почти весь замок обновлен.

– Здесь еще много работы. Но я всегда считал, что замок «Гяур» должен быть достойным своего князя.

Вместе они обошли все строения, поднимались на крепостные стены, спускались в подземелья. И наконец, оставшись только вдвоем, через тайный ход вошли в подвал, в котором хранились драгоценности. Ключом от этого тайника, его секретом, а следовательно, и доступом к драгоценностям, владел только Ярлгсон.

– Значительная часть вашего состояния была истрачена, – предупредил норманн, открывая перед князем заветный сундук. – Реставрация замка, осада, содержание обитателей…

– Странно, что здесь вообще что-либо осталось, – довольно равнодушно заметил Гяур.

– Но мы многое сэкономили. Когда польские войска прижали повстанцев к стенам замка, Джафар, литовский татарин, ночью провел через тайный ход десятерых из них. Мы не выдали пленных войскам, а разоружили и спрятали их в подземелье. В благодарность за спасение они потом полгода отстраивали замок только за питание и одежду. Вместе с теми двумя разбойниками – Орчиком и Гутой.

– Они все еще в замке?

– Отправились вместе с княгиней Властой в ее имение, чтобы оградить крепостной стеной хотя бы ее дом. С ними же поехало четверо оставшихся у нас повстанцев.

– Уж не ввели ли вы здесь рабство, Ярлгсон?

– Эти остались сами. Боялись возвращаться в родные края. Стали нашими, то есть вашими, извините, слугами. Кроме того, у нас появился еще один работник, германец Кюргер из Померании. С его помощью мы отремонтировали принадлежавшую вам мельницу, купили довольно большой участок пашни – тут один местный помещик разорился, и часть леса. Надеемся, что к нынешней осени наш померанец сумеет не только окупить расходы на землю, но и получить небольшую прибыль.

– Я тронут, Ярлгсон, – обнял его за плечи Гяур. – Вы непревзойденный управитель. Мне стыдно, что мое появление в замке не принесет вам ничего, кроме убытков. Во Франции мои дела тоже вроде бы процветают, но кошелек мой полнее от этого не становится. Скорее наоборот, – рассмеялся князь.

– Вы пополните его, насколько сочтете нужным. Никакие богатства не стоят того, чтобы вы, князь, хоть в чем-то ощущали нужду. Тем более что мы надеемся разбогатеть еще и за счет нашего заезжего двора.

– Какого еще двора? – не понял князь.

Швед вывел его на крепостную стену, выходящую в сторону села, и указал на три появившихся у нее строения.

– Владения Джафара, – объяснил он. – Сразу после восстания, пока по окрестностям еще слонялись группы гайдуков, мы устроили небольшой, временный заезжий двор прямо здесь, в крепости. Но потом поняли, что дело это выгодное. Теперь там, – кивнул он в стороне строений, – расположены гостиница, конюшня и трактир. Но родовитые аристократы по-прежнему могут ночевать в нескольких комнатах замка, на осадном дворе. Только за более высокую плату.

Гяур был поражен. Он понимал, что его собственной фантазии не хватило бы ни на одно из этих предприятий. Находись он все это время в замке, так и жил бы посреди руин.

– Я пробуду здесь три дня, – проговорил генерал так, словно испрашивал у Ярлгсона разрешения остановиться в собственном доме. – Всего три. Нужно привыкнуть к этим стенам, пейзажам, открывающимся из окон и бойниц замка. К мысли о том, что у меня тоже есть свое пристанище.

– Здесь красивые места, князь Гяур. Воздух, как в Швеции. Нигде в этой болотной стране не найдете вы такого чистого и здорового воздуха – это я вам говорю. Оставайтесь здесь не на время, навсегда.

– Я давно подозревал, что ты мечтаешь замуровать меня в одной из башен моего же замка, Ярлгсон. И теперь понимаю, что подозрения мои оправданы.

19

Теперь Хмельницкому уже окончательно стало ясно, что первый натиск штурмового отряда оказался отбитым, и пора отводить людей от крепости, чтобы не нести ненужных потерь. Распорядившись об этом, он продолжал осматривать Кодак с высоты прибрежного холма, не обращая при этом внимания на вспенивавшие днепровский плес ядра, коими крепостные бомбардиры пытались взорвать командующего повстанцами вместе с Казачьей Могилой, на которой гарцевал сейчас его конь.

Неудачу своих штурмовых сотен Хмельницкий воспринял с тем же философским спокойствием, с каким воспринимал бездарную пристрелку бомбардиров. Он и не рассчитывал на быстрый успех двух своих рот. Ликуя на стенах крепости, насмешливо потрясая над головами оружием и улюлюкая вслед откатывавшимся казакам, польские пехотинцы и германские рейтары еще, очевидно, не поняли, что первый штурм был всего лишь разведкой боем. На нее гетман Хмельницкий бросил две свои тыловые сотни, в которые были собраны стареющие, почти не обученные воинскому мастерству крестьяне да обозники, жаждавшие, однако, доказать всему славному рыцарству, что их воинские потуги явно недооценивают.

– Ну что, гетман, – показался на склоне возвышенности полковник Кривонос, – после разведывательного натиска за этими стенами тайны для нас уже не существует? – осадил он коня в нескольких метрах от командующего. – Пора бросать в бой казачью гвардию.

Хмельницкий осматривал в подзорную трубу башни и валы крепости и молчал. Ему вдруг вспомнилось, как он впервые оказался в этой крепости. Это случилось еще в те дни, когда он появился под стенами Кодака в свите тогдашнего великого коронного гетмана Станислава Конецпольского, по поручению и под присмотром которого фортификатор де Боплан возводил сию крепость.

Вместе с французским инженером и еще несколькими казачьими офицерами реестра Хмельницкий почти час осматривал этот выстроенный из красноватого гранита в виде пятиугольной звезды укрепленный замок. Окаймленный мощными наружными башнями и артиллерийскими бастионами, грозно возвышавшимися над высокими каменистыми валами и широким рвом, он, наверное, казался тогда Конецпольскому совершенно неприступным.

Когда осмотр был завершен, гетман и де Боплан неожиданно подошли к стоявшему чуть в стороне от остальных офицеров Хмельницкому и, словно бы не замечая его, коронный гетман самодовольно сказал французу:

– Абсолютно уверен, господин де Боплан, что взять штурмом это ваше творение казаки так никогда и не смогут. Не говоря уже о татарах, которые вообще не решаются приближаться к подобным крепостям.

– Разве что прибегнут к длительной осаде, – скромно согласился фортификатор.

– Ну, слишком долго осаждать эту крепость мы им попросту не позволим. Запасы пороха и продовольствия в ней всегда будут таковыми, что их хватило до прибытия подкрепления.

– Это очень важно, – согласился де Боплан, пребывавший в прескверном настроении. Потом он признался Хмельницкому, что в подобной мрачности находился всегда, когда завершал строительство крепости или реконструкцию какого-либо замка. В очередной раз оказавшись не у дел, он начинал чувствовать себя никому не нужным. – Поскольку весь мой опыт подсказывает, что подкрепления, идущие к осажденным крепостям, в большинстве случаев опаздывают.

– Слушая ваши мрачные пророчества, можно подумать, что вы возвели не мощную крепость, а лагерь из казачьих повозок, – недовольно пробрюзжал Конецпольский, гордившийся крепостью так, словно это он начертил план и собственноручно возвел на днепровском берегу гранитное чудо, становившееся отныне самым южным форпостом Речи Посполитой.

– Иногда лагеря из повозок бывают не менее неприступными.

– Давайте лучше попытаемся взглянуть на этот замок глазами будущего казачьего гетмана, – напомнил Конецпольский французу о стоявшем рядом Хмельницком. – Что скажете, господин генеральный писарь, как вам эта крепость? Небось повнушительнее, чем Каменец? Рискнули бы взять ее штурмом?

– Не только бы рискнул, но и взял бы.

– С казачьей пехотой да против двадцати восьми крепостных орудий и нескольких тысяч ружей и фальконетов?

– Видите ли, господин коронный гетман, – ответил Хмельницкий, с пренебрежительной улыбкой перейдя на латынь. – Как говорили в таких случаях древние, «что руками сделано, то руками и будет разрушено».

Конецпольский подозрительно оглянулся на маявшихся в невостребованности казачьих офицеров, будто подозревал, что эти несколько человек ринутся на приступ замка сейчас же.