Черный легион

«Только не надо жевать седло, Родль. Житие грешников требует Божественного прощения грехов».

Так, почивая в кресле и закрыв глаза, Скорцени запоминал «на слух» вдвое быстрее и втрое основательнее. Адъютант давно убедился в этом. А потому старался.

– Из того, что может представлять непосредственный интерес… – начал Родль. – В национал-социалистическую рабочую партию вступил в 1926 году. Личным пилотом фюрера назначен в тридцать четвертом, по рекомендации Гиммлера, поддержанной Гессом. Оба познакомились с ним за несколько лет до этого назначения. Спустя два года стал командиром правительственной эскадрильи. Лично управлял самолетом, доставлявшим фюрера на Восточный фронт: в частности, в города Винницу, Николаев, Сталино, Херсон, Запорожье, Смоленск, а также в район озера Ильмень.

– Озера Ильмень? – переспросил Скорцени, нарушив собственное правило: никогда не перебивать Родля до полного ознакомления им со «святым писанием».

– Так точно, штурмбаннфюрер. Озеро Ильмень. В данном случае никакой город не указан. Очевидно, речь идет о полевом армейском аэродроме в районе этого озера.

– Не ерзайте, Родль, – поморщился Скорцени.

«Ильмень, Ильмень…» – он пытался припомнить, попадалось ли такое озеро на его пути, когда в составе дивизии «Рейх» наступал на Москву.

Каждый раз, когда Отто приходилось слышать какое-либо русское наименование, он обязательно стремился вспомнить, не приходилось ли бывать там. Но Ильмень? Нет, очевидно, осталось где-то в стороне. Нужно будет взглянуть на карту. Странно, он почему-то не знал, что фюреру приходилось бывать в районе этого озера. Столько полетов на Восточный фронт! Зачем же фюреру рисковать своей жизнью? Для этого существуют фельдмаршалы, генералы, солдаты…

– Озеро расположено неподалеку от Новгорода, – понял причину его мучений адъютант. – Я уточнял. Ленинградское направление.

«Значит, севернее. Мы-то двигались на Москву. Какое прекрасное это было время – лето 41-го! Лето, в которое мы наступали на Москву. Впрочем, возможно, меня тоже до сих пор не посылали с особым диверсионным заданием в Россию, чтобы не рисковать. Для этого находятся десятки других. Пока что находятся…»

– Золотой значок члена НСДАП фюрер вручал бригадефюреру лично, – очень точно уловил Родль паузу в его размышлениях. – По заданию фюрера Бауэр доставлял в Берлин или в ставку в Восточной Пруссии Антонеску, Хорти, Лаваля, Маннергейма.

– А Муссолини? – вновь не сдержался Скорцени.

– Муссолини – тоже. Дважды.

– Ну это я так, из любопытства, – признался Скорцени.

– И еще одна деталь: в пилотской кабине самолета бригадефюрера всегда находится «Майн кампф». В разговорах и спорах Бауэр часто цитирует фюрера. Цитирует, как отмечается в агентурных донесениях, «безукоризненно точно».

– Вот как? – только теперь открыл глаза Скорцени. – Послушайте, партайгеноссе Родль, вы не могли бы вспомнить: ваш друг Скорцени цитировал когда-нибудь «Майн кампф»? Или одну из речей фюрера? С «безукоризненной точностью»?

– Простите, – растерялся Родль. – Не могу вспомнить.

– Никогда, Родль! По всей вероятности, именно это и записано сейчас в досье на Скорцени, с которым, возможно, в эти же минуты знакомится Гиммлер. Или Борман. Хорошо помня при этом, что рекомендовали-то меня не они, а Кальтенбруннер. Это ж надо: «С безукоризненной точностью»! Вы хорошо помните: именно так и было написано: «цитирует с безукоризненной точностью»?

– Так мне было сообщено. Из того, вторичного, досье, которое…

– Не надо напоминать мне, из каких досье это почерпнуто, – грубо прервал его Скорцени. – Представляю себе, какие сведения о несчастном пилоте имеются в том, первичном, досье. И вот что, Родль: я никогда не цитирую фюрера. Так и подтвердите это, если понадобится.

– Что вы, штурмбаннфюрер!

– Никогда. Даже с укоризненной неточностью. Точно так же, как не терплю идиотизма в агентурной работе. Хотя и считаю, что в агентурных сведениях мелочей не бывает. Мелочей – нет. Но полицейского идиотизма ищеек – сколько угодно. А ведь досье – это как исповедь перед Богом.

– Или во всяком случае перед гестапо.

– Но исповедь.

26

Едва Штубер успел ознакомиться со своим новым кабинетом, расположенным на втором этаже старинного особняка недалеко от центра Подольска, как на столе его ожил телефон. Звонил начальник местного отделения гестапо оберштурмбаннфюрер[15 - Оберштурмбаннфюрер – подполковник войск СС.] Роттенберг.

– Господин Штубер? Ходят слухи, что вы со своими людьми наконец оставили в покое стены и башни старой цитадели и прочно обосновались во вполне цивилизованном особнячке.

– Можете считать, что под вашим крылом. Запоздалое признание, господин оберштурмбаннфюрер. Полагаю, что о моем переходе на «зимние квартиры» вам известно с минуты его замысла.

– Ну уж: «с минуты замысла». Служба гестапо всесильна – спора нет. Но не настолько. Не вам ли знать об этом, Штубер? Кстати, о всезнайстве… Фамилия такая, русская, Рашковский, вам известна?

Просто так фамилии не возникают. Из любопытства о них тоже не спрашивают. Но если назвали – уверены, что знакома. Штубер помолчал время, вполне достаточное для того, чтобы память перемолола сотни известных ему фамилий – тайных агентов, полицаев, партизан, подпольщиков, старост.

«Что за идиотская манера: выдавать фамилию, не привязывая ее к обстоятельствам?!»

– Не имею чести, как говаривали в таких случаях русские дворяне. Какой-нибудь несостоявшийся поручик, из бывших белогвардейцев?..

– Напротив, из бывших красных. Только что прибыл к нам из Ровно, из ставки гаулейтера, с отличной рекомендацией, в звании майора вермахта. На должность начальника областного управления полиции. До этого он уже несколько месяцев был начальником районной полиции.

– Начальниками районных полиций теперь становятся русские майоры вермахта? Что-то новое.

– Не сказал бы, – спокойно, с ленцой возразил Роттенберг. – Вся беда ваша в том, что вы никогда не чувствуете недостатка в информированности. А между тем времена меняются. Многие русские давно стали немецкими офицерами, командуя охранными ротами и батальонами, награждены орденами за службу в зондеркомандах, полиции и далее гестапо. Лично я знаю уже троих русских, которым присвоили чины офицеров СС.

– Вот как? Теперь они политруки СС? – злорадно хохотнул Штубер. – Такой информации мне явно не хватало. Однако вернемся к Масловскому, господин оберштурмбаннфюрер, – жестко предложил он, не опасаясь показаться некорректным.

– Рашковскому, – недовольно уточнил гестаповец.

– Я знаю, что уже пятые сутки подряд вы отказываете себе в удовольствии допросить этого самого Беркута. Хотя и требовали никому не отдавать его, никуда не увозить и даже не переводить в гестапо, а главное – не отправлять на виселицу. Попытаетесь хоть как-то объяснить свою привязанность к партизану?

– Все рассчитано. Беркут ждет встречи со мной. Надеется, что в последний момент его старый знакомый Штубер вмешается и спасет. При этом готовится к моим допросам. Я же, в свою очередь, изматываю Беркута ожиданием и неведением. При этом внимательно слежу за его настроением. Так что пусть ждет моего появления, как второго пришествия Христа.

– Ну да, на харчах рейха, – проворчал Роттенберг. И Штубер не воспринял его слова как шутку. Он знал, что Роттенберг вырос в семье обедневшего многодетного помещика. И «дармоедство» кого бы то ни было воспринимал очень ревностно. Иное дело, что в дармоедстве он склонен был подозревать большую часть мира.

– Ничего, хлеб наш – да окупится, – успокоил его Штубер. – Обрабатывайте Беркута основательно. Только без уродств. И постоянно держите при себе… Он нам еще понадобится, этот горький плод войны.

– Будем надеяться. Но уже сейчас всплывает интересная деталь. Знакомясь с личным делом майора Рашковского, я, к своему удивлению, обнаружил, что в прошлом он, тогда еще старший лейтенант Красной армии, был командиром роты прикрытия тех самых дотов, в одном из которых держал оборону ваш Беркут, то есть лейтенант Громов.

– Что-что?! Командир роты прикрытия? Простите, господин оберштурмбаннфюрер, но… этого просто не может быть.

Роттенберг терпеливо промолчал, однако по его нервному кряхтению Штубер определил, что оберштурмбаннфюрер еле сдерживается, чтобы не одернуть его.

– Но согласитесь, господин оберштурмбаннфюрер, слишком уж это неожиданно.

– Вам приходилось встречаться с ним?

– Если это тот самый командир роты, который упустил меня при переправе через Днестр. После неудавшейся операции по захвату моста.

– Ну да, я должен помнить все проваленные вами операции начиная с 1939 года!

Теперь уже помолчал Штубер. Оберштурмбаннфюрер своего шанса не упустил.

– Давно он в наших краях, этот Рашковский?