Воскресший гарнизон

– В том-то и дело, что в папке собраны все донесения, которые имелись по данному вопросу в его ведомстве. Так что вряд ли генерал способен чем-либо удивить нас. Впрочем, последние из них месячной давности.

– Вот видите, месячной.

– Вряд ли в такой мощной базе, каковой является «Регенвурмлагерь», что-либо может измениться в течение месяца. Ну, еще на один полк увеличат гарнизон, состав которого нам все равно не известен.

– …И потом, важно знать, к каким выводам приходит сам генерал, – не стал полемизировать с ним Черчилль.

Услышав это, Роберт Критс искривил губы в иезуитской улыбке: «Генерал О’Коннел?.. К каким-то серьезным выводам?.. Стоит ли рассчитывать на глубокую аналитику, когда речь идет о генерале О’Коннеле?».

Для премьера не была тайной та снисходительность, с которой Критс воспринимал заслуги генерала О’Коннела перед английской разведкой, поэтому он понимал, какие чувства одолевают сейчас его личного секретаря, однако разубеждать иезуита не намеревался.

Иное дело, что в сознании Черчилля все сильнее укоренялось подозрение: «А ведь Критс всячески пытается отдалить от меня генерала, хотя прекрасно знает, что именно этот человек является моим доверенным лицом в разведке, именно ему я поручал самые ответственные и секретные операции, как, например, операцию по выяснению судьбы моих довоенных писем дуче Муссолини. По нынешним понятиям, откровенно компрометирующих меня».

– Я знал, что вы решите посоветоваться по этому вопросу с генералом, – молвил тем временем Критс, – о чем предупредил его еще позавчера, чтобы у него хватило времени для подготовки к разговору.

– Надо бы и в самом деле пригласить его.

– Это было сделано полтора часа назад. Генерал прибудет через десять минут. – Черчилль удивленно взглянул на секретаря. – Если только вы не отмените визит, – с традиционной вежливостью склонил свою плешину Критс.

Генерал прибыл с тем незначительным опозданием, которое ему мог простить даже Черчилль, особенно с учетом того, что ездить все еще приходилось по разрушенным улицам, на которых не далее как вчера слышны были мощные взрыва германских ракет «Фау». Этот рослый, с едва заметными сединами в редеющих волосах блондин мог бы слыть образцом английского спокойствия и чопорности, если бы не странная смущенность, а то и растерянность, которые он испытывал всякий раз, как только оказывался наедине с Черчиллем.

Это был даже не страх перед руководителем страны, от которого во многом зависела армейская карьера сэра О’Коннела, а признание того, что, благодаря своему жизненному опыту и проницательности, премьер явно переигрывал его, буквально вскрывая все те заготовки, с которыми начальник европейского отдела разведки по тому или иному поводу представал перед ним. Подмечая при этом любую ложь или фальшь.

– Эти разрушения, которые доставляют нам «Фау»… – еще с порога начал извиняться О’Коннел, однако, иронично посматривая на шефа европейской разведки, Черчилль решительно прервал его.

– Вы не опоздание свое пытаетесь оправдывать в эти минуты, генерал, а бессилие своей разведки. Из-за бездействия которой мы так толком и не знаем, ни где эти «дьявольские сигары Фау» производят, ни откуда их запускают, а главное, какова их конструкция. Лондонцам приходится благодарить Господа за то, что до их города долетает лишь каждая четвертая ракета[21 - На самом деле Лондона достигала каждая третья ракета, которая была признана в Берлине в качестве оружия устрашения. Известно, например, что в целом, согласно германским данным, с середины июня 1944 года в сторону Лондона было выпущено около 23 тысяч ракет «Фау-1» и свыше 10800 более усовершенствованных ракет «Фау-2», однако значительная их часть взрывалась на старте или же, по указанным мною причинам, не достигала территории английской столицы. Целью этой атаки было заставить английское правительство пойти на сепаратные переговоры с рейхом.], остальные сами отклоняются от курса и падают в море или же их сбивают наши пилоты и зенитчики.

О’Коннел метнул взгляд на личного секретаря, словно подозревал, что это он специально испортил настроение Черчиллю, а затем молчаливо, с какой-то обреченностью в глазах, уставился на премьера.

– К изучению производства «Фау» мы подключаем сейчас польскую агентуру, которая сумела закрепиться в тех местностях, где эти ракеты производят и где испытывают. Уже сейчас некоторые фрагменты этих снарядов …

– Если речь идет об осколках ракет, то самыми большими коллекционерами их становятся английские школьники, – произнес Черчилль, попыхивая сигарой. – И не пытайтесь убедить меня, генерал, что вы всерьез рассчитываете на успех своей польской агентуры на этом поприще, а не тянете время, молясь на фронтовые и дипломатические победы русских. Не сомневайтесь, генерал, – перехватил он очередной взгляд О’Коннела в сторону Критса, – мой секретарь того же мнения.

Услышав это странное, совершенно не свойственное Черчиллю, заверение, Критс одарил генерала такой ухмылкой, словно только что ему было милостиво дозволено поджечь поленья у подножия инквизиторского костра, на который вот-вот возведут О’Коннела.

– Понимаю, сейчас вас больше интересует судьба «Регенвурмлагеря», сэр.

– Тогда какого дьявола, – буквально выдернул изо рта сигару Черчилль, – мы столько времени ходим вокруг да около, генерал?!

В течение нескольких минут О’Коннел излагал все, что ему было известно о подземном лагере СС. Хотя значительную часть информации сэр Черчилль уже получил из лежавшей на его столе папки, он, из деликатности, ни разу не перебил генерала. Во время всего этого рассказа премьер сидел, откинувшись на спинку, – в облике старого, уставшего человека, задремавшего в кресле с погасшей сигарой во рту у давно охладевшего камина.

– Да вы беллетрист, генерал! – проворчал Черчилль, когда О’Коннел наконец-то исчерпал свое красноречие. И только теперь предложил ему одно из кресел у журнального столика.

Черчилль всегда считал, что докладывать военные должны стоя. Как только позволяешь им садиться, они забывают о его неармейском чине и позволяют себе расслабляться. Не догадываясь при этом, что, наоборот, генералы более уверенно чувствуют себя только тогда, когда стоят перед ним навытяжку, которая привычно порождает у них ясность ума и краткость речи.

– Простите, сэр?..

– Я по-прежнему не в состоянии зрительно уяснить, что собой представляет этот их «Лагерь дождевого червя» и каково его истинное предназначение, однако рассказом о подземной гидроэлектростанции, подземных станциях железной дороги, заводах, лабораториях и обо всем прочем вы меня увлекли.

– Благодарю, сэр.

– Хотя и предвижу, что все эти объекты, плод умозаключений, а не зрительной разведки, и вряд ли кто-либо из ваших агентов способен нанести их на карту-схему «Регенвурмлагеря».

– У нас нет такой схемы, – признал О’Коннел.

– Именно поэтому лично мне благодарить вас пока не за что, генерал. А те объекты, которые вы только что перечислили… Любому школьнику понятно: для того, чтобы этот подземный город СС существовал, необходимы электростанция, госпиталь, хлебопекарня и подземная железная дорога, которая неминуемо должна пролегать под Одером. И еще. Я не стану благодарить вас до тех пор, пока не получу ответ на предельно простой вопрос: «А все-таки, на кой черт германцам понадобился этот лагерь? Да к тому же, на правом берегу Одера?!».

С монашеским благоговением выслушав сэра Черчилля, его секретарь озарил свое лицо той иезуитской улыбкой, в которой уже и в самом деле угадывались отблески костров инквизиции.

– Готовясь к этой войне, фюрер, очевидно, решил…

– Позвольте, – теперь уже довольно резко прервал генерала премьер, – из ваших материалов следует, что возводить этот подземный монстр начали задолго до появления Гитлера на политической арене.

– Вы правы, но именно Гитлер, исходя из концепции покорения России…

– Порой у меня создается впечатление, генерал, что создавалась эта огромная подземная база не для той войны, из которой мы благополучно выходим, а для той, которая еще только предстоит, когда и германцы, и русские, а также, даст Бог, и мы с вами, станем реальными обладателями того сверхмощного оружия, которым пока что лишь запугиваем друг друга.

– Судя по тому, какие усилия прилагал фюрер, чтобы завершить строительство лагеря, свою «сверхмощную» войну он рассчитывал начать еще в разгар нынешней.

16

Черчилль впал в одно из тех молчаний, в которые впадал в самых неожиданных ситуациях. При этом он не предавался размышлениям, нет, это было некое состояние интеллектуальной прострации, во время которого он словно бы выпадал из времени и обстоятельств, из всего того пространственно-временного мира, в котором в принципе должен был существовать.

– Что мы можем предпринять, генерал? – с трудом возвращался в реальный мир премьер.

– Чтобы овладеть «Регенвурмлагерем»? – поморщился О’Коннел, пытаясь уловить ход его мыслей. – Это невозможно. Русские уже на Висле и вскоре лагерь окажется в их руках. Даже если бы отрядам союзной нам Армии Крайовой удалось на какое-то время захватить эту базу, продержаться сколько-нибудь долго они не смогли бы.

– Но это в принципе возможно, чтобы отряды союзной нам партизанской армии хоть на какое-то время захватили эти подземелья?

– Уже вряд ли. Все большая часть поляков склоняется на сторону Армии Людовой, созданной в России. Поскольку ее части наступают вместе с частями Красной Армии.

Черчилль задумчиво кивнул, закурил новую сигару и вопросительно взглянул на портьеру, за которой должен был находиться его личный секретарь.

– Теперь уже не столь важно знать, для чего этот лагерь был создан германцами, сэр, – словно по магическому велению, материализовался из-за этой портьеры Критс. Каждое слово он произносил с таким глубокомыслием, словно читал пастырское послание Папы Римского. – Куда важнее знать, как его станут использовать русские, которые поляков туда вряд ли допустят. Поэтому уже сейчас нужно готовить человека, который бы со временем внедрился в русский гарнизон этого лагеря или же в группу, которая будет заниматься обследованием «Регенвурмлагеря».

Черчилль и генерал многозначительно переглянулись.

– То есть мы должны готовить агента, способного внедриться в командный состав Армии Людовой, – попытался развить его мысль О’Коннел.

– Среди командиров Армии Людовой наших людей должно быть не меньше, чем находится их сейчас в Армии Крайовой, этот вопрос обсуждению не подлежит, – согласился с ним Критс. – Однако влиять на судьбу этой базы мы сможем только тогда, когда наши люди окажутся на соответствующих постах в будущем правительстве Польши и в руководстве того административного района, на территории которого окажется «Регенвурмлагерь» после войны.

– Ну, это общие предпосылки, которые, конечно же, следует учитывать при формировании… – начал было генерал, однако личный секретарь премьера резко прервал его:

– Сейчас эта база нам не страшна. Пусть ее штурмом занимаются русские. Но после того, как она кажется в их тылу, останется только один способ обезвредить ее – сделать так, чтобы русские и поляки попросту законсервировали ее, на десятилетия перекрыв туда доступ всем – саперам, военным исследователям, специалистам по фортификациям, туристам, вообще всем.

– Любопытно, любопытно, – проворчал премьер.

– То есть военные и гражданские власти России и Польши, – вдохновила Критса скупая похвала патрона, – должны будут сделать все возможное, чтобы их народы на многие десятилетия попросту забыли о существовании этого уникального подземного города войск СС, их «Лагеря дождевого червя». Они должны сделать все возможное, чтобы тайну архитектуры и технического оснащения «Регенвурмлагеря» хранить с такой тщательностью, какая военному командованию Германии, ее абверу, гестапо и СД даже не снилась[22 - Парадоксально, но факт: службы безопасности и правительства Польши и Советского Союза настолько рьяно охраняли тайны «Регенвурмлагеря», что до сих этот подземный город СС остается закрытым и за все послевоенные годы не было создано ни одной правительственной или международной комиссии, которая бы занялась изучением этих подземелий. При том, что, исходя из частных свидетельств некоторых советских военнослужащих, во время своих самовольных проникновений в отдельные части этой базы через много лет после войны, они обнаружили, что силовой электрокабель, выходивший из глубин «Регенвурмлагеря», оставался под мощным напряжением. Точно таким же закрытым и до сих пор неизученным остается и многоэтажный бункер фюрера «Вервольф», расположенный под Винницей в Украине.].