Ветер богов

– Нужно создавать отряды за Байкалом, – придурковато улыбался Куроки, указывая корявым пальцем куда-то в пространство, словно бы и не слышал объяснений командующего. – Семеновский корпус там… создавать. Когда начнет воевать корпус, армия Семенова тоже пойдет за Амур. Вы ведь этого хотите, генераль? – слово «генерал» Куроки так по-настоящему и не освоил, хотя в последнее время – видно, благодаря общению с белоэмигрантами – русский его стал намного чище и богаче. Вот только «генераль» по-прежнему получалось на французский манер.

– И что мы там станем делать, позвольте вас спросить? Пока мы поднимем восстание, Советы разделаются с Гитлером и перебросят к Амуру столько дивизий, что те сапогами нас затопчут. Фронтовиков бросят, прошедших всю Европу. Победителей. Какие силы я смогу противопоставить им, если ваша Квантунская до сих пор ни одного брода через Амур не прощупала?

– Мы вам поможем, господин генераль, мы вам… Мы дадим вам оружие. Вы сможете мобилизовать свой русский резерв…

«Да они же предают тебя, в соболях-алмазах! – вновь вспылил Семенов, поняв, к чему клонит Куроки. – Они вышвыривают тебя за дверь, как шелудивого пса на съедение голодной волчьей стае – вот чем они платят тебе за всю твою службу! Сабельно, азиат вашу мать, сабельно…»

– Коль уж выступать за Амур, то выступать вместе, господин генерал, – впервые назвал Семенов тот истинный чин, в котором пребывал мнимый переводчик.

– Генераль? – удивленно переспросил Куроки.

– Да, вы – генерал Судзуки. Мне это прекрасно известно. И впредь давайте говорить как генерал с генералом.

Какое-то время Судзуки оцепенело смотрел на командующего, не зная, как ему следует реагировать на это признание. Затем неожиданно взорвался:

– Правильно, я – генераль Судзуки. Но впредь вы, генераль, будете знать только то, что вам надлежит знать.

– …Если же Квантунская армия, – продолжал выплескивать свой гнев Семенов, уводя Судзуки от болезненной для него темы конспирации, – не собирается воевать с Россией, тогда не спешите изгонять нас. Куда нам теперь? На погибель, что ли? Мы еще понадобимся вам здесь. Нам еще вместе придется сражаться и на Амуре, и на Сунгари. И не надейтесь, генерал, что, разгромив германцев, большевики позволят вам, союзникам Гитлера, хоть полгода продержаться в Маньчжурии и вообще в Китае. Так что вы еще молиться будете на моих казачков-рубак, потому что ни в одной рубке-схватке с русскими вам не устоять. Это я вам говорю, русский казачий генерал Семенов.

– Когда русские разгромят германцев, мы с ними уже заключим мирный договор, когда русские разгромят… – в улыбке Судзуки не осталось уже ничего такого, что свидетельствовало бы о вежливости и традиционной сдержанности японцев. – Сталин не решится переходить Амур и начинать вторую великую войну – теперь уже в Азии. Так же, как мы не переходили Амур, когда он отступал к Москве.

– Просто вы еще не поняли, господин генерал, что имеете дело с коммунистами, в соболях-алмазах. Для которых понятие слова чести и верности договору абсолютно ничего не значит.

– То есть вы считаете, что они нападут на нас в любом случае? – предельно сузились глаза Судзуки, когда, перегнувшись через стол, он приблизил свое лицо к лицу атамана Семенова.

– Я в этом уверен, в соболях-алмазах. И не хотелось бы дожить до того дня, когда придется вспоминать о моем предупреждении, уже находясь в плену у красных. В одном лагере с вами.

Судзуки нервно рассмеялся и откинулся на спинку кресла. Пророчество относительно лагеря красных показалось ему на удивление забавным.

«А ведь он не понимает, что это не так уж смешно выглядит, как ему кажется», – с грустью подумал Семенов, вновь убеждаясь в том, что и в штабе Квантунской армии, и в самом Токио так до сих пор и не уяснили, какую непростительную глупость они совершают, пытаясь отсидеться за Амуром, словно юродивые на пепелище.

14

Пока в Генуэзском зале виллы собирались приглашенные на это секретное совещание, Скорцени сидел в глубоком кресле в отведенной ему комнатке с окном, выходящим на озеро, и просматривал изданную на итальянском и немецком брошюрку «Ветер богов» о японских камикадзе.

В переводе с японского, говорилось в ней, «камикадзе» означает «ветер богов», или «священный ветер». В японском языке это понятие появилось более семисот лет назад.

Зная, что к берегам Японии приближается огромная эскадра монгольского императора, японцы молили богов, чтобы они спасли их страну от нашествия и разорения. И боги услышали их молитвы. Налетевший тайфун оказался такой страшной силы, что многие корабли были почти мгновенно потоплены уже неподалеку от японских берегов, остальные основательно потрепаны и разбросаны по морю. Этот тайфун был назван ветром богов.

Помня о Божественном покровительстве императору, несколько лет назад японское командование основало на острове Формоза специальную военную базу, на которой начало формировать отряды военных летчиков-смертников. Всякий такой отряд насчитывает двадцать четыре пилота, каждый из которых является добровольцем и принимает обет воина-самурая с клятвой пожертвовать жизнью во имя императора.

«Жизнь человеческая легка, как перо, а долг перед императором тяжелее горы», – вот та философская истина, в постижении которой японские камикадзе поднимаются в воздух на начиненных взрывчаткой самолетах, чтобы уже никогда больше не вернуться.

«Жизнь человеческая легка, как перо, а долг перед императором тяжелее горы»… – повторил Скорцени, швыряя брошюру на столик и решительно поднимаясь. – Не мешало бы сформулировать нечто подобное и для германских камикадзе. Попутно убедив наших смертников, что японская саке ничуть не священнее смертоубийственного германского шнапса. Уж относительно шнапса сомнений у них точно не возникнет.

Когда Скорцени вошел в Генуэзский зал, получивший свое название в связи с тем, что стены его были увешаны полотнами, с которых представали виды Генуи, все присутствовавшие там встали.

– Доктор фон Ультех, – назвал себя полукарлик в гражданском, и кирпичное гипертоническое лицо его обагрилось до такой степени, что, казалось, вот-вот самовозгорится. – Я представляю здесь интересы группенфюрера СС Ганса Каммлера[11 - Группенфюрер Ганс Каммлер являлся личным особым уполномоченным фюрера по производству ракет «Фау». Возглавляемая им особая команда «Дора» занималась проектированием ракет и выработкой стратегии их использования.].

– Точнее сказать, особую команду «Дора», которую этот группенфюрер возглавляет, – избавил Скорцени доктора от ненужных объяснений. – Вы обладаете достаточными полномочиями, чтобы вести переговоры?

– Достаточными для того, чтобы командир особой команды мог прислушиваться к моим советам.

– Он иногда прислушивается к ним? – вежливо сбил с доктора спесь Скорцени.

– Можете не сомневаться, – неожиданно потускнело лицо фон Ультеха.

– Вы ознакомились с идеями князя Боргезе и его диверсионной школой? – кивнул Скорцени в сторону остановившегося чуть позади итальянского полковника, вошедшего в зал вместе с ним.

– Как и все остальные прибывшие сюда.

– Вам следует сделать это с особой тщательностью.

Доктор фон Ультех по-армейски щелкнул каблуками.

– Штандартенфюрер Ротергель, – с учтивостью официанта склонил квадратную, обрамленную сединой голову здоровенный детина, на котором мундир обвисал, словно мантия на судье. – Из проектного бюро в Пеенемюнде.

– Если я верно понял, личный представитель инженера фон Брауна?

– Оказывается, о научно-техническом штабе рейха вы осведомлены значительно лучше, чем мы предполагали, – метнул Ротергель взгляд в сторону доктора Ультеха, давая понять, что высказывает их общее мнение.

– Все вы теперь в той иди иной степени будете находиться в распоряжении особой Секретной службы СС по созданию новых видов оружия особого назначения, которую фюрер приказал возглавить мне, – резко объяснил ему штурмбаннфюрер. – И мне неприятно слышать, что кого-то удивляет мое знание ситуации, а также технического и людского потенциалов.

– Совершенно справедливо, – поспешно согласился штандартенфюрер, еще не успевший привыкнуть к тому, что существуют такие области, в которых подчиненность определяется вовсе не воинскими чинами. – Хотел бы заметить, что господин Браун с интересом воспримет любое дельное предложение и готов осваивать любой проект, способный служить рейху[12 - Вернер фон Браун – известный германский инженер и конструктор. Являлся техническим директором проектного бюро в Пеенемюнде, которое занималось разработкой ракет, изготовление которых, как известно, производилось в основном заключенными концентрационного лагеря «Дора», располагавшегося вблизи города Нордхаузена, что в Южном Гарце. После войны фон Браун, вместе со значительной частью научно-инженерного состава своего бюро, занимался конструированием ракет в США, где его штаб-квартира располагалась в городе Хантовилле, штат Алабама. Именно с его именем американцы связывают свои успехи в военном, а в какой-то степени и космическом ракетостроении.].

– В скором времени мне понадобятся и его предприятие, и его «любимцы смерти». Тем более, что фюрер не в восторге от темпов производства «Фау-2», не говоря уже об их техническом совершенстве.

– Мы знаем, что многие наши ракеты становятся неуправляемыми, господин штурмбаннфюрер. Но, говорят, вы способны подчинять своей воле даже эти страшилища, – несколько заискивающе улыбнулся Ротергель.

– И пусть кто-либо решится заявить, что это не так. Вы, конечно же, командированы сюда имперским министерством авиации? – грозно уставился Скорцени на худощавого неказистого офицера в мундире подполковника авиации.

– Теодор Беннеке, с вашего позволения.

– Лю-бим-цы смер-ти! – воинственно рассмеялся Скорцени, оглядывая подполковника с такой вызывающей пренебрежительностью, словно перед ним выстроили весь офицерский корпус люфтваффе, на которое фюрер все чаще возлагал основную вину за поражения на Восточном фронте. – Что, наконец-то и люфтваффе решило создать эскадрильи смертников? Стыдно стало перед японцами?

– Во всяком случае военные летчики имеют свои взгляды на новые виды оружия особого назначения.

– Понятно, в смертниках-камикадзе вы не нуждаетесь, поскольку все ваши пилоты и так давно чувствуют себя смертниками.

Совершенно не интересуясь реакцией летчика, Скорцени скользнул взглядом по двум типам в гражданском, явившимся сюда вместе с вице-адмиралом Хейе. Он уже знал, что эти яйцеголовые представляли конструкторские бюро, работающие на надводный и подводный флоты. Но что представляли из себя они сами – этого он пока не ведал. Разве что так, в общих чертах.

Предложив всем сесть, «первый диверсант рейха» почти с минуту молча стоял перед ними, всматриваясь в свое внутреннее «никуда».

– С известных вам пор война приобрела новые очертания и новый характер, – неожиданно взорвался он резкой гортанной речью. – Чтобы достичь перевеса на том или ином участке фронта или хотя бы на время деморализовать противника, мы бросаем на смерть тысячи наших парней. То, что вы видели на базе «Икс-флотилии» и здесь, на озере, – всего лишь начало. Но мужество итальянских и немецких добровольцев, которые готовятся к выполнению своей высшей миссии, указывает нам иной путь борьбы. Путь, уже избранный отрядами наших союзников, японских камикадзе.

В зале становилось душновато, однако все старались не замечать этого. И лишь когда в приоткрытое окно проник освежающий ветер с озера, рванули на себе воротники кителей и узлы галстуков, словно лихорадочно ослабляли удушавшие их петли. Пара чаек, из тех, что Бopгезе специально приказал завезти сюда еще детенышами, дабы они прижились на озере, носились туда-сюда мимо окна-бойницы, гортанно копируя речь «первого диверсанта рейха», словно глашатаи, объявлявшие его волю для всех тех обитателей «Эмилии», которые не могли лично слышать Скорцени.

– Это путь, позволяющий одному добровольцу, отдающему жизнь во имя вечного рейха, спасти жизни сотен своих товарищей, забрав с собой жизни сотен врагов. Он дает возможность уничтожить важный объект противника – надводный корабль, субмарину, военный завод, – которые при иных условиях уничтожить было бы крайне сложно да к тому же пришлось бы достигать этого ценой больших потерь.