Черный легион

– Разберемся как-нибудь на досуге. Без германских фельдфебелей.

– Грубовато. Зебольд может обидеться.

17

До Берлина доктор фон Герделер добирался целую неделю. Пассажирские поезда были отданы военным чинам, в воинские эшелоны его как лицо гражданское не впускали, тем более что Герделер не очень-то и стремился привлекать к себе внимание. В конце концов ему с большим трудом удалось забраться в вагон товарного состава, идущего в Силезию. Да и то оказался в нем лишь благодаря майору Унге, сумевшему договориться с начальником охраны – тощим получахоточным фельдфебелем, подкармливавшим его в дороге своим солдатским пайком. За хорошую плату, естественно, и за обязанность выслушивать его казарменно-окопные байки.

Впрочем, Герделер настолько был признателен фельдфебелю, что не только простил ему все это, но и записал фамилию. Он теперь старался запоминать каждого, кто помогал ему или, наоборот, пытался помешать. Доктор тешил себя надеждой, что очень скоро сможет по справедливости воздать каждому за его деяния. О, он сумеет воздать, в этом пусть не сомневаются ни друзья его, ни враги. Особенно те, кто презирает его сейчас, пытаясь унизить или, что еще хуже, просто-напросто не замечать.

Только это мстительное ощущение будущего превосходства помогло фон Герделеру превратить свое полутаборное цыганское существование в вагоне, среди ящиков и каких-то тюков, в дни размышлений о будущем Германии. Будущем Четвертого рейха.

Сидя на тюке у небольшого окошечка, из которого мог обозревать сосновые перелески Белоруссии и скудные болотистые пейзажи Польши, он время от времени ловил себя на мысли: «Может ли прийти кому-либо в голову, что в этом грязном вагоне добирается до Берлина будущий рейхсканцлер Германии? Нет, об этом, похоже, не догадывается пока даже господь Бог. Иначе не допустил бы такого надругательства надо мной».

Но каждый раз, когда Герделер задумывался над ничтожностью своего дорожного бытия, он вспоминал… фюрера. Того, кого, казалось бы, должен более всех остальных ненавидеть. С чего, черт побери, начинал этот вывернувший наизнанку не только Европу, но и весь мир ефрейтор? Разве начинал он не с пивных, не с тюремной камеры, не с унизительных приемов в домах баварской аристократии, где на него, в лучшем случае, смотрели сочувственно, как на юродивого, провозглашающего праведные, но совершенно неосуществимые истины? Ибо изреченные юродивым истины тоже становились юродивыми.

«Ненавидя – учись, – приказывал себе Герделер. – Учись даже у него, даже у того, кто не достоин ничего, кроме ненависти и презрения. Ибо к величию своему злые гении проходят через те же тернии ненависти и презрения, через которые проходишь сейчас ты. Разве не с них начинал Бонапарт?»

Именно с мыслью о бессмертии славы Бонапарта он ночью, тайком, где-то посреди Силезии, пересаживался на другой товарняк, рискуя при этом быть обнаруженным военным патрулем и, если не застреленным, то по крайне мере арестованным. Жалкий и ничтожный, он все еще видел себя в ореоле славы великого корсиканца, надеясь при этом, что когда-нибудь миллионы немцев будут видеть себя в ореоле славы Герделера.

Когда фон Герделер оказался наконец в столице еще ничего не ведавшего рейха, внешний вид его был таким, что он уже опасался попадаться на глаза не столько военным патрулям, сколько обычным полицейским. Уж теперь-то его могли принять за кого угодно: бродягу, дезертира, бежавшего из концлагеря политического узника.

К счастью, прямо на вокзале ему удалось взять такси.

Услышав, что странному пассажиру понадобилось попасть на Бендлерштрассе, 13/14, водитель удивленно оглянулся на него – Герделер предусмотрительно сел на заднее сиденье – и с некоторой тревогой в голосе спросил:

– Вы уверены, что вам нужно именно туда?

– Меня не было в Берлине неделю. Проведывал сына, находящегося в госпитале в Польше, – воспользовался возможностью оправдать свой внешний вид фон Герделер. – За это время в столице что-то изменилось?

– На Бендлерштрассе, 13/14 находится «Бендлерблок», штаб командования армией резерва. Мне часто приходится доставлять туда господ военных. Но вы, насколько я понял… К тому же, простите, ваш вид…

– В таком случае можете считать, что вы еще ни-че-го не поняли, – угрожающе наклонился к нему фон Герделер, поклявшись, что, как только придет к власти, сразу же отправит этого любопытствующего идиота на трудовой фронт. – Немедленно к «Бендлерблоку»!

– Это я к тому, что уже поздновато, около шести вечера. Вряд ли вы кого-либо застанете там, – попытался оправдываться водитель. Но, натолкнувшись на зловещее молчание пассажира, умолк, не проронив больше ни слова.

Заметив это, Герделер подумал, что, возможно, таксист догадывается: «Рядом со мной находится тот, знакомством с которым, пусть даже случайным, я через несколько месяцев смогу гордиться».

18

Полусонный часовой минут пять бесцельно вертел его пропуск, подписанный самим генералом Ольбрихтом, и недоверчиво хмыкал. Вызванный им офицер, знакомый Герделера, вначале не узнал доктора и хотел звонить адъютанту Ольбрихта или полковнику Мерцу фон Квиринхейму[10 - Полковник Мерц фон Квиринхейм – начальник штаба Общеармейского управления, возглавляемого генералом Ольбрихтом. Один из активных участников заговора против Гитлера. 20 июля, в день покушения на фюрера, расстрелян во дворе штаба армии резерва по приказу генерала Фромма.].

– Вы с ума сошли, майор Гронц? – прорычал Герделер. – Может, вы еще станете испрашивать разрешения у самого генерала Фромма? Я – доктор фон Герделер. Мне срочно нужно повидаться с генералом Ольбрихтом.

– Простите, доктор. В таком виде, – искренне извинился майор. – Полковник фон Квиринхейм как раз интересовался вами. Не появлялись ли. Судя по всему, вас ждут.

– «Судя по всему», – раздраженно передразнил его фон Герделер. – Черт знает что у вас здесь происходит.

– Пока ничего особенного, – бесстрашно зевнул майор.

– А пора бы.

Гронц был одним из тех офицеров, кто, благодаря усилиям Квиринхейма, если и не собирался непосредственно участвовать в заговоре, то по крайней мере и не собирался мешать тем, кто желает видеть своих врагов только на Востоке и ни в коем случае – за Ла-Маншем или на Сене.

В кабинете Ольбрихта – нечто напоминающее военный совет. Генерал-полковник Бек, полковник фон Квиринхейм, генерал Геппнер, командующий округом Берлин – Бранденбург генерал фон Кортцфлейшн, еще два-три офицера из штаба армии резерва. Они сидят за столом, и испещренные стрелами карты за их спинами предстают перед Герделером видением мира, замершего в ожидании чего-то необычного.

Увидев Герделера, все молча поворачивают к нему голову. Гонец к фельдмаршалу Клюге обводит их поминальные лица радостным взглядом. Только сейчас он по-настоящему осознал, что сумел сделать для этих людей: он преподнес им командующего группой армий «Центр»! Другое дело – смогут ли оценить его жертвенную услугу сами генералы.

– Это оказалось крайне трудной миссией, господа, – упал он на стул, вежливо подставленный ему зятем Ольбрихта майором Георги[11 - Перед казнью Фридрих Ольбрихт передал портфель с важными документами майору Георги, которому удалось вырваться из «Бендлерблока». Благодаря этому стали известны многие факты, связанные с подготовкой операции «Валькирия».]. – В первый день фельдмаршал даже слушать не хотел о сотрудничестве с нами. Я чувствовал себя ужасно. В какие-то минуты мне казалось, что он вот-вот вызовет охрану и передаст меня гестапо.

Герделер оказался в конце стола, напротив генерала Ольбрихта, восседавшего в своем привычном рабочем кресле. Поймав на себе взгляд заместителя командующего, доктор запнулся на полуслове. Странно: взгляд показался ему сочувственным. Не хватало только, чтобы, поморщившись, Ольбрихт великодушно изрек: «Доктор неважно чувствует себя, выведите его, дайте воды и вообще приведите в чувство».

А взгляды других сообщников? Пустые взоры уставших, растерянных людей, которых его рассказ «о русских скитаниях» совершенно не интересует.

– Что произошло? – наконец спрашивает Герделер.

– То есть? – интересуется Ольбрихт.

– Что случилось? – спрашивает Герделер еще резче, однако терпения выслушать кого-либо из собравшихся у него не хватает. – Вам не интересен мой рассказ?

Штабисты рассеянно переглянулись.

– Ну почему же… – промямлил кто-то из них. Герделер даже не обратил внимания – кто именно.

– Лишь на второй день мне же удалось убедить Клюге. Когда он понял, что все это действительно серьезно. Что за мной стоят такие люди, как генерал Фромм, вы, господин Ольбрихт, фельдмаршал Витцлебен…

– Короче, вы умудрились назвать имена всех, кто рискнул довериться вам, – глухим осевшим голосом констатировал генерал Геппнер. – Дай-то Бог, чтобы фельдмаршалу хватило рыцарского мужества не перечислить наши имена в донесении на имя Гиммлера. А то и самого фюрера.

– О чем вы, генерал?! – изумился Герделер, пораженный его неблагодарностью. Его циничной неблагодарностью.

– Кстати, генерал Фромм к нашему делу имеет пока что весьма косвенное отношение, – заметил фон Кортцфлейшн. – Насколько я понимаю ситуацию. Что тоже весьма прискорбно.

– Мы не о том говорим, господа.

– Клюге должна была интересовать прежде всего судьба Германии, а не имена людей, решившихся на отчаянный шаг ее спасения, – несколько запоздало замечает Геппнер. Он явно не в духе. Как, впрочем, и все остальные. Ведут себя так, словно только что узнали о полном провале операции.

– Если вас не интересуют подробности, господа, скажу кратко: командующий группой армий «Центр» отныне находится в нашем полном распоряжении.

– Как бы не так, – угрюмо, вполголоса бормочет майор Георги. – «В нашем полном»…

Однако Герделер не обращает внимание на его реплику. Они здесь с ума все посходили от сидения в кабинетах.

– Фельдмаршал дал согласие сотрудничать – чего вам еще?! Он готов выполнить любой приказ, который последует в рамках операции «Валькирия». Правда, при одном непременном условии. – Герделер вновь обвел взглядом присутствующих и, достав из кармана измятый грязный носовичок, победно, хотя и натужно, высморкался. Он простыл, чувствовал, что температурит. Если бы не важность события, давно нежился бы дома в постели. «Дома в постели…» Мысль о домашнем уюте до сих пор кажется доктору несбыточной мечтой бездомного бродяги. – Да, господа, он требует выполнения условий, при которых чувствовал бы себя освобожденным от присяги, данной, как и каждым из нас…

Ольбрихт демонстративно поморщился. Он понимал, что вся эта витиеватость понадобилась Герделеру только для того, чтобы не упомянуть имя фюрера. Конечно же, речь идет об устранении Гитлера. От власти. А еще лучше – из жизни. Происходит черт знает что: одни требуют поклясться, что в ходе операции «Валькирия» ничего не будет предпринято против личности самого фюрера. Гитлер, мол, должен будет предстать перед фактом и уйти в отставку. Другие, наоборот, с первых слов дают понять, что и пальцем не пошевельнут до тех пор, пока не будут избавлены от клятвенности присяги, данной фюреру. Избавлены, само собой разумеется, известным путем.

– Господин Герделер, – мрачно спросил будущего рейхсканцлера Ольбрихт, – когда вы в последний раз встречались с фельдмаршалом Клюге?

Генерал спросил это тоном следователя гестапо. Герделер ощутил, как по затылку прошел холодок, словно над его головой уже занесли секиру палача.