Антарктида: Четвертый рейх

– Понимаю: его немедленно выдадут, – подвергаясь магии какой-то астральной силы фюрера, проговорил Скорцени.

– Поручаю эту операцию, имеющую большое значение для дальнейшего ведения войны, вам. Конечно же, вы обязаны хранить это задание в полной тайне. Знать о нем могут только пять человек. Только пять, включая вас. Причем вы лично отвечаете передо мной за строжайшее сохранение этой тайны.

Скорцени уже не мог гарантировать, что воспроизводит сказанное фюрером дословно, но что смысл его задания и напутствия были именно такими, мог ручаться.

Впрочем, дело, собственно, не в словах. Папка – вот что не давало ему покоя! Когда пришла пора мучительных поисков того места, где итальянцы содержали Муссолини, – а, как оказалось, место это они постоянно меняли, – Скорцени не раз вспоминал об этой папке в руках фюрера, словно о некоей несостоявшейся подсказке.

«Кто знает, – размышлял он, – возможно, содержащиеся в ней данные, уже добытые германскими разведчиками и итальянскими осведомителями, как раз и помогли бы мне в поисках следов дуче, навели на какие-то его связи, на имена доверенных людей…»

Ну а потом… Потом был итальянский аэродром «Пратика де Маре», отчаянная высадка его парней из планеров на вершину Абруццо, где Муссолини под охраной почти двух сотен карабинеров содержали в туристическом отеле «Кампо Императоре», и, наконец, двухместный самолетик «Физелер Шторьх», который, предельно утяжеленный самим Муссолини и его наполненным всевозможной писаниной чемоданом, лишь каким-то непостижимым чудом сумел взлететь с небольшого каменистого пятачка.

Действительно, только чудом, да еще потому, что, когда летчик заявил, что самолет перегружен и, исходя из своих технических характеристик, взлететь не способен, Скорцени в ту же минуту ткнул пистолетом в его затылок.

Один из помощников Геббельса, набивавшийся к Скорцени в биографы, вскоре вручил ему текст того, первого важного правительственного сообщения, которое под звуки фанфар прозвучало по германскому радио: «Ставка фюрера сообщает: германские парашютные войска, служба безопасности и войска СС под командованием одного венского фюрера СС осуществили сегодня операцию по освобождению дуче, захваченного в плен кликой изменников. Внезапный налет увенчался успехом. Операция стоила больших потерь. Дуче находится на свободе».

Какой убийственный, воистину достойный первого диверсанта рейха лаконизм!

«Если бы у вас, Скорцени, были завистники, их бы очень устроила та секретность, с которой “внебрачные сыны Геббельса” из “Германского радио” преподнесли народу ваш подвиг», – с присущим ему мрачным юмором заметил командир дивизии «Дас рейх» бригадефюрер Пауль Хауссер; той самой дивизии, в рядах которой в свое время Скорцени дошел почти до Москвы[34 - Эсэсовская дивизия «Дас рейх», в составе которой воевал Скорцени, была остановлена в нескольких километрах от северо-западной окраины Москвы. Перед этим значительную часть своего состава дивизия потеряла в боях под Ельней.].

«А что, у меня завистников нет? Мне они не положены?».

«Теперь их уже действительно нет. Когда офицера начинают именовать самым страшным человеком Европы, у него появляются не завистники, а подражатели и последователи. Вы слышите меня, Скорцени: подражатели и последователи! Я, старый солдат, понимаю это именно так!»

«Впрочем, даже если бы они и появились, – взбодрился Скорцени. – Как говорили древние: “Упаси нас господь от друзей, а с врагами мы как-нибудь сами справимся”».

«Вы недооцениваете себя, Скорцени. После всех этих итальянских дел ваша слава достигла такой святости, что завидовать вам может решиться разве что фюрер. А фюрер, как известно, не завидует. Он открывает перед каждым из нас такое поле славы, на котором каждый может пройти весь путь, от Рыцарского креста[35 - Имеется в виду германский орден «Рыцарский крест».] – до могильного и от могильного – до Рыцарского. Я, старый солдат, понимаю это именно так…»

Впрочем, сам Хауссер не стал ждать, когда при произношении фамилии бывшего унтершарфюрера[36 - В дивизии «Дас рейх» Скорцени начинал службу в чине унтер-шарфюрера СС, то есть унтер-офицера войск СС. В этом чине весной 1940 года он участвовал в походе на Францию и лишь спустя почти год был произведен в офицеры, получив чин унтерштурмфюрера (лейтенанта) войск СС.] его дивизии начнут изощряться фанфары. Узнав, что спасенный от виселицы Муссолини всего лишь наградил Скорцени орденом Ста мушкетеров, который после его, дуче, свержения ровным счетом ничего не значил и приколоть который на грудь своего спасителя дуче тоже не сможет, поскольку не запасся им, бригадефюрер СС Пауль Хауссер, располагавшийся в то время со своим штабом в Северной Италии, воинственно расхохотался. Он был поражен.

«Подвиги моих офицеров так не отмечают! – орал он в телефонную трубку, беседуя с Гиммлером, который, как поговаривали, и сам побаивался этого напористого фронтового генерала. – И я никому не позволю забыть, что свой первый офицерский чин герой нации Скорцени получил в дивизии “Дас рейх”. И что получил он его не за охрану женских концлагерей, как некоторые, а доблестно сражаясь под Москвой!»

А в телеграмме, которую комдив велел своим штабистам срочно направить Скорцени, сообщалось, что он, Хауссер, дарит «своему старому фронтовому товарищу мечту настоящего германца» – спортивный автомобиль новейшей модели. Тоже, естественно, реквизированный у итальянцев в виде контрибуции за спасение их дуче.

Наверняка Скорцени так и остался бы строго засекреченным «одним венским фюрером СС», если бы сам вождь нации не решился рассекретить своего личного агента, превратив из безымянного СС-диверсанта в национального героя, кавалера Рыцарского ордена, пример которого способен вдохновлять не только многие тысячи воинов, но и целые поколения германской молодежи.

Первой нарушить «обет молчания на пятерых» позволено было газете «Фолькишер беобахтер», которая писала:

«Всю свою жизнь Скорцени был политиком и солдатом. Еще на школьной скамье он стал членом «Германского союза», который в 1922 году выступил под черно-бело-красным флагом[37 - Флаг Германской империи.]. Будучи студентом, он прошел подготовку в штирийском добровольческом корпусе и молодым буршем приобщился к национал-социалистическому мировоззрению…

Из добровольческого корпуса он со временем перешел в СС и в качестве, так сказать, дипломной работы, положившей начало его теперешнему мастерству, арестовал в 1938 году австрийского федерального президента, которого бдительно охраняла гвардейская рота».

Дальнейшее служебное восхождение Отто действительно началось с того, что фюрер лично повесил ему на шею Рыцарский крест и объявил о повышение в чине до штурмбаннфюрера СС[38 - Штурмбаннфюрер СС – чин, приравниваемый к общевойсковому чину майора. Однако при встрече майор вермахта обязан был первым приветствовать штурмбаннфюрера СС.]. Но при этом как бы между прочим обронил:

– Во время освобождения дуче вы прошли испытание не только на храбрость и отчаянную решимость диверсанта, но и на умение хранить тайны рейха. Очень скоро вы получите новое задание. Но прежде чем выполнить его, вам придется ознакомиться с материалами, с которыми до вас ознакомлены были только два человека: я и Гиммлер.

– Я выполню любой ваш приказ.

– Сейчас я говорю не о приказе, который вы как солдат, конечно же, выполните, а о сохранении величайшей тайны рейха.

– У меня нет ничего более святого, чем тайна рейха, мой фюрер.

Скорцени еще не успел выдвинуть какое-либо предположение относительно характера нового задания фюрера, как присутствовавший на церемонии чествования героя нации рейхсмаршал Геринг снял со своего парадного френча Золотой почетный знак летчика и, приколов его на грудь первого диверсанта рейха, не менее загадочно произнес:

– Когда фюрер решит, что сотне-другой ваших парней следует высадиться в Антарктиде, я позабочусь, чтобы вам досталось что-нибудь понадежнее, нежели планеры ДФС-230, на которых вы штурмовали вершину Абруццо, и погибельно устаревший «Физелер Шторьх», которым мы вас оттуда снимали.

– В Антарктиде? – переспросил тогда Скорцени, полагая, что рейхсмаршал шутит. И был удивлен, когда тот ответил:

– Что вас так смущает, Скорцени?

– Да в общем-то ничего. Если приказано будет взять штурмом Южный полюс, мои парни готовы.

– Именно такого ответа я и ожидал услышать от вас, штурмбаннфюрер: Антарктида – так Антарктида! Не исключено, что и оттуда нас тоже вскоре попытаются выбить. Вполне возможно, что последние редуты войскам СС придется отстаивать в тех местах, где располагались полярные стоянки Амундсена и Скотта.

Скорцени и предположить тогда не мог, что слова рейхсмаршала Геринга окажутся вещими. И что он не раз будет мысленно возвращаться к ним после телефонного разговора с фюрером.

11.

Октябрь 1943 года. Берлин.

…А позвонил ему фюрер вчера, в конце дня; вождь любил прибегать к таким неожиданным звонкам, которые, возможно, служили для него еще и определенной психологической разрядкой. Дела на фронтах обстояли плохо, доклады командующих группами войск и полевых армий попросту раздражали его. Вот почему – исходя из тех сведений, которыми Скорцени обладал, – Гитлер все охотнее общался теперь с конструкторами то ракет Фау, то принципиально новых, по типу своему самонаводящихся, акустических торпед Т-5, разрабатывавшихся в рамках секретного проекта «Королевское заграждение».

Откладывая предельно важные фронтовые дела, фюрер охотно принимал у себя то последователей учения Ганса Гербигера из тайного Общества «Врил», то теоретиков из не менее засекреченного Общества «Фуле», объявившего себя единственным носителем высших знаний о современном мире, то каких-то медиумов, которые обязаны были бы заинтересовать всякого уважающего себя психиатра.

– Скорцени, – негромко, но властно проговорил вождь Великогерманского рейха, как только Отто представился. – Завтра же вы отбудете в замок Вебельсберг, и хранитель архива «Аненербе» доктор Ридэ познакомит вас с материалами досье «Базы-211».

– Материалы досье, – повторил Скорцени, стоя у телефона навытяжку.

– Папку, которую он вам вручит, вы должны изучить очень внимательно. Послезавтра мы, то есть я, вы и группа наших товарищей по борьбе, соберемся в этом святилище СС, чтобы обсудить одно очень важное дело. Я хочу, чтобы вы были готовы к этому обсуждению, готовы к тому, чтобы взять создание «Базы-211» под свой контроль. Самолет будет ждать вас в восемь ноль-ноль.

– Яволь. – Скорцени был одним из тех немногих высших чинов рейха, которые позволяли себе крайне редко прибегать к обращению «мой фюрер». Не смутило его даже то, что личный телохранитель Гитлера бригадефюрер СС Раттенхубер обратил внимание своего шефа, что Скорцени «не придерживается общепринятой формы обращения к фюреру». А ведь, учитывая все прогрессирующую подозрительность и мстительность Гитлера, это было небезопасно. – Завтра утром я вылетаю.

Услышав о папке «Базы-211», Скорцени тотчас же вспомнил о той таинственной папке, которая уже однажды появлялась в руках фюрера. Так, может быть, именно она и есть двойником того досье, которое лежит сейчас на огромном массивном столе, стоящем посреди отведенной ему комнаты в Рыцарском флигеле замка Вебельсберг, в котором в старину обычно находили приют прославившиеся на турнирах странствующие рыцари?

– Я хочу, Скорцени, чтобы вы честно сказали мне, что вы обо всем этом думаете.

Скорцени чуть было не переспросил, о чем «обо всем этом»: он всегда требовал, чтобы, определяя задание, Гитлер, Гиммлер или кто-либо иной выражались с предельной ясностью. Однако на сей раз его остановил голос фюрера – поникший, удрученный; голос человека, разочаровавшегося во всем, ради чего он до сих пор жил, и всеми, на кого рассчитывал.

– Попробую разобраться.

– Гиммлер в курсе моей просьбы.

– Геринг, надеюсь, тоже, – как бы между прочим, проговорил Отто, помня, что отношения с рейхсмаршалом люфтваффе у фюрера в последнее время осложнились. Однако помнил он и то, что именно Геринг руководил операцией по исследованию Новой Швабии.

– Считаете, что Геринг может препятствовать? – все тем же тоном вождя, разуверившегося в своем племени, спросил фюрер.

И только теперь, поняв, как фюреру нужна сейчас сильная рука, как ему нужна поддержка, Скорцени вдруг решительно заявил:

– Геринг не станет препятствовать нам, мой фюрер. Не решится. И никаких псалмопений по этому поводу у него не будет, мой фюрер, – вдруг разразился Отто своей любимой поговоркой, которая всем высшим чинам рейха уже была знакома и которую все воспринимали как выражение крайней решительности личного агента фюрера, – никаких псалмопений!