По соседству

Хлои сделала, как ее спросили. Она позволила себе откинуться в кресло. Это было очень удобное кресло из искусственной кожи. Она чувствовала, что все еще напрягает плечи – неловко было показывать уязвимость перед почти незнакомым человеком. Она глубоко вздохнула и почувствовала, как ее плечи опускаются. Мягкость кресла и тихий гул кондиционера вытеснили все остальное. Она кивнула доктору. Она была готова.

«Хорошо», – сказал Скиннер. «Выйдите на то крыльцо со своей сестрой. Теперь, даже если вы не можете вспомнить обувь, которая была на вас в тот день, я хочу, чтобы вы представили себе, что смотрите на свои ноги. Посмотрите на свои туфли. Я хочу, чтобы вы сосредоточились на них и ни на чем другом – только на обуви, которую вы носили, когда вам было десять лет. Вы с сестрой выходите на крыльцо. Но не сводите глаз с туфель. Опишите их мне».

«Кеды «Чак Тейлорс», – сказала Хлои. «Красные. Потрепанные. Широкие длинные шнурки».

«Отлично. Теперь разглядывайте шнурки. Сфокусируйтесь на них. Затем я хочу, чтобы ваше десятилетнее «я» встало, не отрывая взгляда от этих шнуркоа. Я хочу, чтобы вы встали и вернулись туда, где вы были до того, как увидели кровь на ковре у лестницы. Мне нужно, чтобы вы вернулись на несколько часов назад. Продолжайте смотреть на шнурки. Сможете?»

Хлои понимала, что ее не гипнотизируют, но инструкции были такими простыми. Так легко было их выполнять. Она встала и мысленно вернулась в квартиру, в момент, когда увидела кровь, увидела свою мать.

«Мама лежит прямо у лестницы», – сказала она. «Много крови. Даниэль где-то плачет. Папа ходит взад-вперед».

«Хорошо. Смотрите на свои шнурки», – сказал Скиннер. «А теперь попробуйте вернуться еще дальше. Вы можете это сделать?»

"Да. Легко. Я с Бет… Это моя подружка. Мы только что вернулись из кино. Ее мама нас возила. Она выпустила меня из машины и ждала на тротуаре, пока я не вошла внутрь. Она всегда делала – следила, чтобы я благополучно зашла в дом».

«Хорошо. Смотрите на шнурки, когда выходите из машины и поднимаетесь по лестнице. И расскажите мне пошагово, что было дальше».

«Я вошла в дом, поднялась на второй этаж, где была наша квартира. Когда я подошла к двери и вытащила ключи, я услышала, что папа дома. Поэтому я просто вошла, закрыла дверь и пошла в гостиную, но наткнулась на мамино тело. Оно лежало рядом с нижней ступенькой лестницы. Ее правая рука была прижата к ней. У нее был разбит нос, и вокруг растеклась кровь. Лица от крови почти не было видно. Кровь по всему ковру под лестницей. Думаю, папа пытался перетащить тело …»

Хлои замолчала. Ей было трудно сосредоточиться на старых истрепанных шнурках. Она слишком привыкла вспоминать ту сцену определенным образом и не могла от этого отделаться.

«Даниэль стоит прямо там, прямо над ней. У нее кровь на руках и на одежде. Папа громко кричит в телефон и говорит кому-то быстро прийти, потому что произошел несчастный случай. Он кладет трубку, видит меня и начинает плакать. Швыряет телефон через всю комнату – тот разбился о стену. Идет к нам, садится на корточки. Начинает просить прощения… Он сказал, что скорая помощь уже едет. Затем он посмотрел на Даниэль, и опять заплакал – мы едва разбирали его слова сквозь слезы. Он сказал, что Даниэль должна подняться наверх. Ей нужно было переодеться».

«Она послушалась, я пошла за ней. Я спросила ее, что случилось, но она не говорила со мной. Она даже не плакала. В конце концов, мы услышали сирены. Мы сидели с папой и ждали, что он объяснит нам, что будет дальше. Но он этого не сделал. Приехала скорая помощь, затем полиция. Дружелюбный полицейский вывел нас на улицу и стоял там с нами, пока на папу надевали наручники. Пока выносили мамино тело…»

Внезапно шнурки исчезли. Хлои опять сидела на ступеньке крыльца и ждала, когда бабушка их заберет. Толстый полицейский стоял рядом, и с ним она чувствовала себя безопасности, хоть и видела его в первый раз.

«Вы в порядке?» – спросил Скиннер.

«Да», – отозвалась Хлои с нервной улыбкой. «Часть о папе, бросающем телефон… Я совсем забыл об этом».

«Какие чувства вызвало это воспоминание?»

Это был трудный вопрос. Ее отец всегда был несдержанным, но, увидев, как он себя ведет после того, что случилось с матерью, сделало его слабым и уязвимым в глазах Хлои.

«Мне его жаль».

«Вы вините его в смерти матери?» – спросил Скиннер.

«Если честно, по-разному бывает. Зависит от моего настроения."

Скиннер кивнул и наконец-то сменил свою скульптурную позу. Он встал и посмотрел на Хлои с обнадеживающей улыбкой.

«Думаю, на сегодня достаточно. Пожалуйста, позвоните мне, если опять столкнетесь с подобной реакцией на место преступления. И я хотел бы увидеть вас снова. Мы можем назначить встречу?»

Хлоя подумала и кивнула. «Можем, но у меня скоро свадьба, и у нас куча встреч с флористами и пекарями… Это кошмар. Могу я позвонить вам и назначить дату?»

«Разумеется. А до тех пор… Держитесь рядом с агентом Грином. Он хороший человек. И он был прав, когда направил вас ко мне. Пожалуйста, поймите, что прийти ко мне в начале карьеры, чтобы разобраться с проблемами – это не страшно. Это не преуменьшает ваших способностей».

Хлои кивнула. Она сама все знала, но было приятно услышать подтверждение от Скиннера. Она встала и поблагодарила его за потраченное время. По пути обратно в приемную, она опять увидела, как отец швыряет в стену телефон. И услышала фразу, которую до сих пор скрывала от нее память.

Отец посмотрел на Даниэль и торопливо сказал: «Даниэль, милая… Пойди переоденься. Они скоро будут здесь».

Этот комментарий не шел у Хлои из головы весь остаток дня. У нее шли мурашки по коже от того, что она наконец-то заглянула в щелку двери, которую держала запертой семнадцать лет.

Глава седьмая

Даниэль проснулась в восемь часов, с ощущением, будто совсем не спала. Она пришла с работы в 02:45 и упала в постель в 3:10. У нее обычно не было проблем спать до одиннадцати – иногда даже дольше – но этим утром ее глаза открылись в 08:01, и больше уснуть не удалось. По правде говоря, она плохо спала с тех пор, как узнала, что Хлоя возвращается в город. Ей казалось, что ее прошлое медленно идет за ней, и не остановится, пока она не проглотит ее целиком.

Дерганая и усталая, Даниэль приняла душ, а затем съела завтрак – все под альбом «Toy Dark Park» Skinny Puppy в колонках. Сложив посуду в раковину, она поняла, что сегодня придется идти в магазин. Обычно ее это не беспокоило, но иногда ей казалось, что выходить на улицу было ошибкой … что люди следят за ней, ожидая, что она что-то непременно что-то испортит, и будут показывать на нее пальцами.

Она также опасалась, что в любой момент, за ней может последовать автор таинственных записок. На днях ей пришло в голову, что ему скоро надоест играть с ней, и он просто убьет ее. Может быть, сегодня был именно тот день.

Она поехала в продуктовый магазин, уже понимая, день так или иначе будет неудачным… В такие дни она боялась собственной тени и постоянно оглядывалась через плечо. Она даже проехала на красный свет, лишь бы поездка поскорее закончилась.

С тех пор, как под дверью Даниэль начали появляться тревожные записки, она обнаружила, что не может долго находиться в общественных местах. Было слишком легко представить, как человек, который писал эти письма, идет за ней по пятам. Даже на работе она задавалась вопросом, не сидит ли «писатель» в баре, попивая приготовленный ею напиток. Или, может, он дожидался, пока она заберет свою китайскую еду по пути домой, чтобы наконец-то прыгнуть на нее, пока она возвращается к машине?

Даже благополучно добравшись до пункта назначения, она не смогла избавиться от тревоги, и побежала между полок, выжимая максимум скорости из старой тележки со скрипучим колесом. Автор писем мог быть рядом с ней, зеркально повторять ее шаги в соседнем проходе, и даже пристально разглядывать ее сквозь промежутки между пачками хлопьев или кочанами капусты.

Настоящий страх завладел ею на следующий день после неожиданного поворота свидания с Мартином. Паранойя проникала все глубже в сознание, вынуждая Даниэль сутулиться и вжимать голову в плечи. Если бы кто-то захотел увидеть ее лицо, ему пришлось бы очень постараться: остановить ее и заглянуть снизу.

Она ненавидела себя за свои чувства. Подобные приступы были для нее нередки, поэтому большинство ее знакомств редко длилось более месяца. Она знала, что в ее первый период жизни в Пайнкресте за ней закрепилась репутация шлюхи, но вовсе не потому, что ей нравилось спать с кем-попало. Просто к тому времени, когда ей становилось достаточно комфортно с парнем, чтобы спать с ним, она начинала воображать все его худшие возможные черты. Вскоре она обрывала отношения, давала себе время оправиться, и начинала снова.

Ей стало немного лучше, когда вернулась в Пайнкрест несколько лет назад. Побег из Бостона казался ей поражением, но… так оказалось лучше. По крайней мере, она возвращалась к чему-то родному и знакомому. Самым сложным оказалось привыкнуть, что выбор парней здесь был гораздо меньше, а она по-прежнему продолжала разрушать все отношения в зародыше. Именно поэтому ссора с Мартином стала таким ударом.

Конечно, у Пайнкреста были и другие недостатки. Слишком много людей помнили их с Хлои. Они помнили, как бедные маленькие сестрички Файн переехали к бабушке с дедушкой после того, как их мать погибла, а отца посадили в тюрьму.

«Даниэль, это ты?»

Она испуганно обернулась на голос. Мысли унесли ее так далеко, что, дотягиваясь до пачки с фруктовыми кольцами, она нечаянно открыла лицо. Перед ней стоял призрак из прошлого –смутно знакомая женщина, о которой Даниэль не помнила ровным счетом ничего.

«Ты меня не помнишь?» – спросила женщина, не то шутливо, не то обиженно. Ей было лет сорок пять или пятьдесят. И нет, Даниэль ее не помнила.

«Значит, не помнишь», – сказала женщина. «Тебе было лет тринадцать-четырнадцать в последний раз, когда я тебя видела. Я Тэмми Уайлер. Мы дружили с твоей мамой».

«Ах, да, конечно», – сказала Даниэль. Она совсем не помнила эту женщину, но имя звучало знакомо. Даниэль предположила, что она была одной из тех подруг семьи, которые навещали их бабушку с дедушкой примерно год после смерти ее матери.

«Я с трудом тебя узнала», – сказала Тэмми. «У тебя волосы… потемнели».

«Ага», – подтвердила Даниэль без энтузиазма. Вероятно, в последний раз они с Тэмми Уайлер виделись еще до того, как у нее начался подростковый бунт. В тринадцать-четырнадцать она предпочитала красить волосы в неоново-розовый с черными полосками. Теперь они были цвета воронова крыла – старомодно и затаскано, она и сама этого знала, но ей подходило идеально.

«Я давно знала, что ты вернулась, но… Не знаю. Как-то не доходили руки тебя найти. Ты жила в Бостоне какое-то время, да?»

«Да, было такое».

«А еще я слышала, что Хлои тоже снова в городе. Купила новый дом недалеко от Левендер-Хиллз?»

«Да, она вернулась», – сказала Даниэль, которая уже с трудом терпела эту светскую беседу.