Исповедь

18. Если тела угодны тебе, хвали за них Бога и обрати любовь свою к их Мастеру, чтобы в угодном тебе не стал ты сам неугоден. Если угодны души, да будут они любимы в Боге, потому что и они подвержены перемене и утверждаются в Нем, а иначе проходят и преходят. Да будут же любимы в Нем, увлеки к Нему с собой те, какие сможешь, и скажи им: «Его будем любить, Он Создатель и Он недалеко (Деян. 17, 27)». Он не ушел от Своего создания: оно из Него и в Нем. Где же Он? Где вкушают истину? Он в самой глубине сердца, только сердце отошло от Него. Вернитесь, отступники, к сердцу и прильните к Тому, Кто создал вас. Стойте с Ним – и устоите, успокойтесь в Нем – и покойны будете. Куда, в какие трущобы вы идете? Куда вы идете? То хорошее, что вы любите, от Него, и поскольку оно с Ним, оно хорошо и сладостно, но оно станет горьким, и справедливо, потому что несправедливо любить хорошее и покинуть Того, Кто дал это хорошее.

Зачем вам опять и опять ходить по трудным и страдным дорогам? Нет покоя там, где вы ищете Его. Ищите, что вы ищете, но это не там, где вы ищете. Счастливой жизни ищете вы в стране смерти: ее там нет. Как может быть счастливая жизнь там, где нет самой жизни?

19. Сюда спустилась сама Жизнь наша и унесла смерть нашу и поразила ее избытком жизни Своей. Прогремел зов Его, чтобы мы вернулись отсюда к Нему, в тайное святилище, откуда Он пришел к нам, войдя сначала в девственное чрево, где с Ним сочеталась человеческая природа, смертная плоть, дабы не остаться ей навсегда смертной, и откуда Он вышел, как жених, выходящий из чертога своего, радуясь, как исполин, пробежать поприще (Пс. 18, 6). Он не медлил, а устремился к нам, крича словами, делами, смертью, жизнью, сошествием, восшествием крича нам вернуться к Нему. Он ушел с глаз наших, чтобы мы вернулись в сердце наше и нашли бы Его. Он ушел, и вот Он здесь, не пожелал долго быть с нами и не оставил нас. Он ушел туда, откуда никогда не уходил, ибо мир создан Им и Он был в этом мире (Ин. 1,10) и пришел в мир спасти грешников (1 Тим. 1,15). Ему исповедуется душа моя, и Он излечил ее, потому что она согрешила пред Ним (ср. Пс. 40, 5).

Сыны человеческие, доколе будет отягощено сердце ваше? Жизнь спустилась к вам – разве не хотите вы подняться и жить? Но куда вам подняться, если вы высоко и положили на небо главы свои (ср. Пс. 72, 9). Спуститесь, чтобы подняться, и поднимайтесь к Богу, вы ведь упали, поднявшись против Него.

Скажи им это, пусть они плачут в долине слез (ср. Пс. 83, 7), увлеки их с собой к Богу, ибо слова эти говоришь ты от Духа Святого, если говоришь, горя огнем любви.

XIII

20. Я не знал тогда этого, я любил земную красоту, я шел в бездну и говорил друзьям своим: «Разве мы любим что-нибудь, кроме прекрасного?» А что такое прекрасное? И что такое красота? Что привлекает нас в том, что мы любим, и располагает к нему? Не будь в нем приятного и прекрасного, оно ни в коем случае не могло бы подвинуть нас к себе. Размышляя, я увидел, что каждое тело представляет собой как бы нечто целое и потому прекрасное, но в то же время оно приятно и тем, что находится в согласовании с другим. Так отдельный член согласуется со всем телом, обувь подходит к ноге и т. п. Эти соображения хлынули из самых глубин моего сердца, и я написал работу «О прекрасном и соответствующем», кажется, в двух или трех книгах.

Тебе это известно, Господи, у меня же выпало из памяти. Самих книг у меня нет, они затерялись, не знаю, каким образом.

XIV

21. Что побудило меня, Господи, Боже мой, посвятить эти книги Гиерию, римскому оратору, которого я не знал лично, но которым восхищался за его громкую славу ученого? Мне сообщили некоторые его изречения, и они мне нравились. Еще больше нравился он мне потому, что очень нравился другим, и его превозносили похвалами, недоумевая, как сириец, умевший сначала прекрасно говорить по-гречески, стал впоследствии мастером латинской речи и выдающимся знатоком во всех вопросах, касающихся философии.

Человека хвалят, и вот его заглазно начинают любить. Разве эта любовь входит в сердце слушающего от слов хвалящего? Нет! Любящий зажигает любовью и другого. Поэтому и любят того, кого хвалят другие, веря, что хвала ему возглашается не лживым сердцем, а это значит, что хвалят, любя.

22. Так любил я тогда людей, доверяясь суду человеческому, а не Твоему, Господи, которым никто не обманывается.

Почему, однако, хвалы ему воздавались совсем иные, чем знаменитому вознице или цирковому охотнику, прославленному народной любовью? Они были серьезны и важны, такие хотел я услышать о себе самом. Я ведь не хотел бы, чтобы меня хвалили и любили так, как актеров, хотя я сам расхваливал их и любил, но я избрал бы полную неизвестность, даже ненависть к себе, но не такую славу, но не такую любовь. Какими гирями одна и та же душа развешивает разную, столь несходную любовь? Почему я люблю в другом то, что одновременно ненавижу? Я ведь гнушаюсь этим для себя и наотрез от этого отказываюсь. А мы оба, и он и я, люди! Хорошую лошадь можно любить, не желая стать ею, даже если бы это было возможно. С актером случай другой: он нашего рода. Значит я люблю в человеке то, что для меня в себе ненавистно, хотя и я человек? Великая бездна сам человек, чьи волосы сочтены (Мф. 10,30) у Тебя, Господи, и не теряются у Тебя, и, однако, волосы его легче счесть, чем его чувства и движения сердца.

23. Что же касается Гиерия, то он принадлежал к тому типу ораторов, который мне так нравился, что мне самому хотелось быть одним из них. Я заблуждался в гордости своей, был носим всяким ветром (ср. Еф. 4, 14), и совершенно скрыто от меня было руководство Твое. И откуда мне знать и как с уверенностью исповедать Тебе, что я больше любил его за любовь и похвалы, чем за те занятия, за которые его хвалили? Если бы те же самые люди не хвалили, а бранили его и рассказывали о нем то же самое, но с бранью и презрением, я не воспламенился бы любовью к нему, хотя ни занятия его, ни он сам не стали бы другими, другими были бы только чувства рассказчиков.

Вот куда брошена немощная душа, не прилепившаяся еще к крепкой истине. Ее несет и кружит, бросает туда и сюда, смотря по тому, куда дует вихрь слов и мнений. Они заслоняют ей свет, и она не видит истины. Она же вот, перед нами.

Для меня тогда было очень важно, чтобы моя книга и мои труды стали известны этому человеку. Его одобрение заставило бы меня загореться еще большим усердием, его неодобрение ранило бы мое суетное, не имевшее в Тебе опоры сердце. И, однако, я с любовью охотно переворачивал перед своим умственным взором вопрос о прекрасном и соответственном, о чем писал ему, и приходил в восторг от своей работы, не нуждаясь ни в чьих похвалах.

XV

24. Я не видел, однако, стержня в великом деле, в искусстве Твоем, Всемогущий, Который один творишь чудеса (ср. Пс. 71, 18). Душа моя странствовала среди телесных образов: «прекрасное», являющееся таковым само по себе, и «соответственное», хорошо согласующееся с другим предметом, я определял и различал, пользуясь доказательствами и примерами из мира физического.

Потом я обратился к природе души, но ложные понятия, бывшие у меня о мире духовном, мешали мне видеть истину. Во всей силе своей стояла истина у меня перед глазами, а я отвращал свой издерганный ум от бестелесного к линиям, краскам и крупным величинам. И так как я не мог увидеть это в душе, я думал, что не могу видеть и свою душу. Я любил согласие, порождаемое добродетелью, и ненавидел раздор, порождаемый порочностью. В первой я увидел единство, во второй – разделенность. Это единство представлялось мне, как совместность разума, истины и высшего блага; разделенность – как некая неразумная жизнь и высшее зло. Я, несчастный, считал, что оно не только субстанция, но что это вообще некая жизнь, только не от Тебя исходящая, Господи, от Которого все. Единство я назвал монадой, как некий разум, не имеющий пола, а разделенность – диадой, это гнев в преступлениях и похоть в пороках. Сам я не понимал, что говорю. Я не знал и не усвоил себе, что зло вовсе не есть субстанция, и что наш разум не представляет собой высшего и неизменного блага.

25. Преступление есть порочное движение души, побуждающее к действию, в котором душа и утверждает себя дерзостно и взбаламученно. Разврат есть необузданное желание, жадное к плотским радостям. Если разумная душа сама порочна, то жизнь пятнают заблуждения и ложные понятия. Как раз такая и была у меня тогда, и я не знал, что ее надо просветить другим светом, чтобы приобщить к истине, потому что в ней самой нет истины. Ибо Ты возжигаешь светильник мой, Господи, Ты осветишь тьму мою (Пс. 17, 29), и от полноты Твоей все мы приняли (Ин. 1,16). Ты – Свет истинный, освещающий всякого человека, приходящего в этот мир, ибо у Тебя нет изменения и ни тени перемены (Иак. 1,17).

26. Я порывался к Тебе и был отбрасываем назад, чтобы отведать вкус смерти, потому что Бог гордым противится (1 Пет. 5, 5).

А разве не великая гордость – притязать по удивительному безумию, что по природе своей я то же самое, что и Ты? Подверженный изменению и ясно видя это из того, что я очень хотел быть мудрым, дабы стать лучше, я предпочел, однако, считать Тебя подверженным изменению, чем признать, что я не то же самое, что и Ты. Потому я и был отталкиваем назад, и Ты пригибал мою кичливую шею. Я носился со своими телесными образами, я, плоть, обвинял плоть и, «бродячий дух» (ср. Пс. 77, 39), я не повернулся к Тебе. Бродя, я бродил среди не существующего ни в Тебе, ни во мне, ни в теле, тут не было подлинных Твоих созданий, а были одни мои пустые мечтания. И я спрашивал у малых верных детей Твоих, моих сограждан, из среды которых я, сам того не зная, был изгнан, я спрашивал их, нелепый болтун: «Почему же заблуждается душа, которую создал Бог?» Я же хотел, чтобы меня спросили: «Почему же заблуждается Бог?» И я силился доказать, что скорее Ты в Своей неизменной сущности вынужден впасть в заблуждение, чем признаться, что я, подверженный изменению, добровольно сбиваюсь с пути и в наказание за это впадаю в заблуждение.

27. Мне было, пожалуй, лет двадцать шесть, двадцать семь, когда я закончил эти свитки, развертывая перед собой свои выдумки – эти материальные образы, оглушавшие уши моего сердца. Я настраивал их, сладостная Истина, чтобы услышать мелодию Твою, звучавшую глубоко внутри меня. Я думал о «прекрасном и соответственном», хотел встать на ноги и услышать Тебя, радостью радоваться, слыша голос жениха (Ин. 3, 29), и не мог: мое заблуждение громко звало меня и увлекало наружу; под тяжестью гордости своей падал я вниз. Ты не давал мне услышать радости и веселия, и не ликовали кости мои, потому что не были сокрушены (ср. Пс. 50, 10).

XVI

28. И какая польза для меня была в том, что лет двадцати от роду, когда мне в руки попало произведение Аристотеля под заглавием «Десять категорий» (карфагенский ритор, мой учитель, и другие люди, считавшиеся учеными, раздуваясь от гордости, трещали о нем, и, слыша это название, я только и мечтал об этой книге, как о чем-то великом и божественном), я оказался единственным, прочитавшим и понявшим ее? Когда я беседовал по поводу этих категорий с людьми, которые говорили, что они с трудом их поняли и то лишь с помощью ученых наставников, объяснявших их не только словесно, но и с помощью многочисленных рисунков на песке, то оказалось, что они могут сказать мне о них только то, что я, при своем одиноком чтении, узнал у себя самого.

По-моему, книга эта совершенно ясно толковала о субстанциях и их признаках, например, человек – это качество, сколько в нем футов роста – это количество; его отношение к другим, например, чей он брат; место – где он находится; время – когда родился; его положение – стоит или сидит; что имеет – обувь или вооружение; что делает или что терпит. Под эти девять категорий, для которых я привел примеры, и под саму категорию субстанции подойдет бесконечное число явлений.

29. Какая была мне от этого польза? А вред был. Считая, что вообще все существующее охвачено этими десятью категориями, я пытался и Тебя, Господи, дивно простого и не подверженного перемене, рассматривать как субъект Твоего величия или красоты, как будто они были сопряжены с Тобой как с субъектом, т. е. как с телом, тогда как Твое величие и Твоя красота – это Ты сам. Тело же не является великим или прекрасным потому, что оно тело: меньшее или менее красивое, оно все равно остается телом.

Ложью были мои мысли и о Тебе, а не истиной: жалкий вымысел мой, не блаженная крепость Твоя. Ибо Ты повелел, и так и стало со мной: земля начала рожать мне терния и волчцы (Быт. 3, 18), и с трудом получал я хлеб свой.

30. И какая польза была для меня, что я, в то время негодный раб злых страстей, сам прочел и понял все книги, относившиеся к так называемым свободным искусствам, какие только мог прочесть? Я радовался, читая их, и не понимал, откуда в них то, что было истинного и определенного. Я стоял спиной к свету и лицом к тому, что было освещено, и лицо мое, повернутое к освещенным предметам, освещено не было. Тебе известно, Господи, что я узнал, без больших затруднений и без людской помощи, в красноречии, диалектике, геометрии, музыке и арифметике, и быстрая сообразительность и острая проницательность – Твои дары, но не Тебе приносил я их в жертву. Они были мне не на пользу, а, скорее, на гибель, потому что я жадно стремился овладеть доброй долей имущества своего, но не сохранил для Тебя сил своих, а ушел от Тебя прочь, в дальнюю страну, чтобы расточить все на блудные страсти. Какая польза была мне от хорошего, если я не умел им хорошо пользоваться? А я стал понимать, как трудно даются эти науки даже прилежным и толковым ученикам, когда, пытаясь их разъяснить, увидел, что самого выдающегося среди моих учеников хватало лишь на то, чтобы не так уж медленно усваивать мои объяснения.

31. Какая была мне польза в этом, если я думал, что Ты, Господи, Бог истины, представляешь Собой огромное светящееся тело, а я обломок этого тела? Предел извращенности! Но именно таков был я тогда! Я не краснею, Господи, исповедуя перед Тобой милосердие Твое ко мне и призывая Тебя: я ведь не краснел, богохульно проповедуя перед людьми и лая на Тебя.

Какая польза была мне от моего ума, так легко справлявшегося с этими науками, и от такого количества запутаннейших книг, распутанных без помощи учителя, если я безобразно кощунствовал и гнусно заблуждался в науке благочестия? Во вред ли был для малых Твоих ум гораздо более медлительный, если они не уходили от Тебя прочь, безмятежно оперялись в гнезде Церкви Твоей и выращивали крылья любви, питаясь пищей здоровой веры?

Господи, Боже наш, под кровом крыльев Твоих я возрадуюсь (Пс. 62, 8), укрой нас и понеси нас. Ты понесешь, Ты понесешь малых детей и до седин будешь нести их (ср. Ис. 46, 3–4), ибо сила наша тогда сильна, когда это Ты; только наша – она бессилие. Наше благо всегда у Тебя и, отвращаясь от него, мы развращаемся. Припадем к Тебе, Господи, чтобы не упасть, у Тебя во всей целости благо наше – Ты сам, мы не боимся, что нам некуда вернуться, потому что мы рухнули вниз, в отсутствие наше не рухнул дом наш, вечность Твоя.

Книга пятая

I

1. Прими исповедь мою, приносимую в жертву Тебе языком моим, который Ты создал и побудил исповедовать имя Твое. Выздоровели все кости мои: пусть же они скажут: Господи! Кто подобен Тебе? (Пс. 34, 10). Ничего нового не сообщает Тебе человек, исповедуясь в том, что происходит с ним, ибо не закрыто взору Твоему закрытое сердце и не отталкивает человеческая жесткость десницу Твою, Ты смягчаешь ее, когда захочешь, милосердуя или отмщая: И никто не укроется от теплоты Твоей (Пс. 18, 7). Да хвалит Тебя душа моя, чтобы возлюбить Тебя. Неумолчно хвалят Тебя все создания Твои: всякая душа, обратившаяся к Тебе своими устами; животные и неодушевленная природа устами тех, кто их созерцает. Да воспрянет же в Тебе душа наша от усталости, опираясь на творения Твои, пусть дойдет к Тебе, дивно их сотворившему, ибо у Тебя обновление и подлинная сила.

II

2. Пусть уходят и бегут от Тебя мятущиеся и грешные. Ты видишь их, Ты распределяешь и тени. И вот, мир прекрасен и с ними, хотя они сами мерзки. Но чем повредили они Тебе? Чем обесчестили власть Твою – полную и справедливую от небес и до края земли? Куда бежали, убежав от лица Твоего? Где не найдешь Ты их? Они убежали, чтобы не видеть Тебя, видящего их, и в слепоте своей наткнуться на Тебя, ибо Ты не оставляешь ничего, Тобой созданного. Да, чтобы наткнуться на Тебя в неправде своей и по правде Твоей нести наказание, ибо, уклонившись от кротости Твоей, они натыкаются на справедливость Твою и падают в суровость Твою. Не знают они, что Ты всюду и нет места, где Тебя бы не было. Ты, единственный, рядом даже с теми, кто далеко ушел от Тебя. Пусть же обратятся, пусть ищут Тебя; если они оставили Создателя своего, то Ты не оставил создание Свое. Пусть сами обратятся, пусть ищут Тебя – вот, Ты здесь, в сердце их, в сердце тех, кто исповедуется у Тебя и кидается к Тебе и плачет на груди Твоей после трудных дорог своих. И Ты, благостный, отираешь слезы их, они плачут еще больше и радуются, рыдая, потому что Ты, Господи, не человек, не плоть и кровь, но Ты, Господи, их Создатель, обновляешь и утешаешь их. И где я был, когда искал Тебя? Ты был предо мною, я же далеко ушел от себя, я не находил себя, как же можно было найти Тебя!

III

3. Я расскажу пред очами Господа моего о том годе, когда мне исполнилось двадцать девять лет.

В Карфаген приехал некий манихейский епископ по имени Фавст. Это была страшная сеть дьявольская (1 Тим. 3, 7), и многие запутывались в ней, прельщенные его сладкоречием, которое и я хвалил. Различая, однако, между ним и истинной сутью вещей, познать которую так жадно стремился, я вглядывался не в словесный сосуд, а в то, какое знание предлагает мне отведать из него этот, столь известный у них, Фавст. Молва уже заранее сообщала мне, что он весьма осведомлен о всех высоких учениях и особенно сведущ в свободных науках. Так как я прочел много философских книг и хорошо помнил их содержание, то я и стал сравнивать некоторые их положения с бесконечными манихейскими баснями, мне казались более вероятными слова тех, у кого хватило разумения исследовать временный мир, хотя не обрели они Господа его (ср. Прем. 13, 9). Ибо высок Ты, Господи, и смиренного видишь и гордого узнаешь издали (Пс. 137, 6), но приближаешься только к сокрушенным сердцем, а гордые не находят Тебя, хотя бы даже в ученой любознательности своей сочли они звезды и песчинки, измерили звездные просторы и исследовали пути светил.

4. Они производят эти исследования, руководствуясь разумом и способностями, которые Ты им дал: многое нашли они и предсказали за много лет вперед солнечные и лунные затменения, их день, их час и каковы они будут. Вычисления не обманули их, все происходит так, как они предсказали. Они записали законы, ими открытые, эти законы и сегодня знают и по ним предсказывают, в каком году, в каком месяце этого года, в какой день этого месяца и в какой час этого дня луна или солнце затемнится в такой-то своей части. Все и произойдет так, как предсказано.

Дивятся и поражаются люди, не осведомленные в этой науке, ликуют и кичатся осведомленные. В нечестивой гордости отходя от Тебя и удаляясь от Твоего света, они задолго предвидят будущее затмение солнца и не видят собственного в настоящем. Они не разыскивают благоговейно, откуда у них способности, с помощью которых они все это разыскивают. И даже найдя, что Ты создал их, они не вручают себя самих Тебе, чтобы Ты сохранил их, как создание Свое, и не закалывают Тебе в жертву то, что они сами из себя сделали: они не убивают для Тебя ни своих превозносящихся мыслей, как «птиц», ни своего любопытства, как «рыб морских», а оно заставляет их бродить по тайным «стезям пропасти», ни своего распутства, как «полевых скотов», – дабы Ты, Господи, огнь поядающий (Втор. 4, 24), уничтожил их мертвенные заботы, а их воссоздал для бессмертия.

5. Они не познали Пути, Слова Твоего, Которым Ты создал и то, что они вычисляют, и тех, кто вычисляет, и чувство, которым они различают предметы вычислений, и разум, с помощью которого вычисляют: разум же Твой непостижим (ср. Пс. 146, 5). Сам же Единородный Сын Твой сделался для нас премудростью от Бога, праведностью и освящением и искуплением (1 Кор. 1, 30), но Он считался одним из нас и платил подать кесарю (ср. Мф. 22,17–21).

Они не познали этого Пути, чтобы спуститься им от себя к Нему и через Него к Нему подняться. Они не познали этого Пути, они думают, что вознеслись к звездам и сияют вместе с ними – и вот рухнули они на землю, и омрачилось безумное сердце их (ср. Ис. 14, 12).

Много верного сообщают они о твари, Истину же, Мастера твари, не ищут благоговейно и потому не находят, а если и найдут, то, познав Бога, не прославляют Его, как Бога, и не благодарят, но суетствуют в умствованиях своих и называют себя мудрыми, себе приписывают Твое и поэтому, извращенные и слепые, стараются Тебе приписать свое, переносят ложь свою на Тебя, Который есть Истина.

Изменяя славу нетленного Бога в образ, подобный тленному человеку, и птицам, и четвероногим и пресмыкающимся… они заменили истину Божию ложью, и поклонялись, и служили твари вместо Творца (Рим. 1, 21–25).

6. Я запомнил, однако, у них много верного из наблюдений над природой. Их разумные объяснения подтверждались вычислениями, сменой времен, видимым появлением звезд. Я сравнивал их положения со словами Мани, изложившего свой бред в множестве пространнейших сочинений: тут не было разумного объяснения ни солнцестояний, ни равноденствий, ни затмений, вообще ни одного из тех явлений, с которыми я ознакомился по книгам мирской мудрости. Мне приказано было верить тому, что совершенно не совпадало с доказательствами, проверенными вычислением и моими собственными глазами, и было тому совершенно противоположно.

IV

7. Господи, Боже истины, разве тот, кто знает это, уже угоден Тебе? Несчастен человек, который, зная все, не знает Тебя; блажен, кто знает Тебя, даже если он не знает ничего другого. Ученого же, познавшего Тебя, сделает блаженнее не его наука: через Тебя одного он блажен, если, познав Тебя, прославит Тебя, как Бога, и возблагодарит и не осуетится в умствованиях своих. Лучше ведь обладать деревом и благодарить Тебя за пользу от него, не зная, сколько в нем локтей высоты и на какую ширину оно раскинулось, чем знать, как его измерить, как сосчитать все его ветви, но не обладать им, не знать и не любить его Создателя. Так и верному Твоему принадлежит весь мир со всем богатством своим, и, как будто ничего не имея, он обладает всем (ср. 2 Кор. 6, 10), прилепившись к Тебе, Которому служит все. Пусть он не знает, как вращается Большая Медведица; глупо сомневаться, что ему лучше, чем тому, кто измеряет небо, считает звезды, взвешивает вещества – и пренебрегает Тобою, Который все расположил мерою, числом и весом (Прем. 11,21).

V