Абу Нувас

– А ты больше не будешь меня толкать? – недоверчиво спросил Хасан.

Тут мимо мальчиков прошел странный человек в белой чалме. Его длинная всклокоченная борода была сильно выкрашена хной и стала красной. Человек этот так торопился, что едва не налетел на Исмаила. Крепко держа Хасана за руку, тот притиснул своего приятеля к стене углового дома.

Через несколько мгновений равномерный гул толпы заглушил чей-то пронзительный визгливый голос:

– О, люди, горе, горе, кто отомстит за смерть святого мученика Хусейна?* Прошло уже почти сто лет после того, как земля Кербелы увидела преступление, которому не было равных во все времена! Плачьте же, если не можете отомстить за смерть сына Али, да упокоит его Аллах!

– Это вопит краснобородый, который прошел мимо нас, – сказал Исмаил. – А теперь послушай, что будет кричать мой учитель, шейх Бадави!

И, действительно, через некоторое время до Хасана донесся неясный шум, который постепенно усиливался. Он стал прислушиваться, но смог различить только крики: «Осман, Осман!»

– Что они кричат? – спросил Хасан.

– Они славят праведного халифа Османа. Это шейх Бадави собрал вокруг себя его приверженцев, и сейчас начнется драка. Теперь не зевай!

Исмаил снова взял Хасана за руку, и они медленно и осторожно направились к площади. Дойдя до конца улицы, Исмаил выглянул.

– Подойди сюда, – кивнул он своему спутнику. Хасан тоже выглянул и увидел, что площадь будто разделилась на две почти равные части – справа на возвышении стоял краснобородый и визжал, исступленно разма хивая руками. Те, кто собрался вокруг него, тоже махали руками и вопили:

«О, Хусейн!» А слева образовалась толпа вокруг шейха Бадави, здесь тоже раздавались крики: ясно, что стычка неизбежна. Правда, многие осторожные люди покидали площадь, палатки работорговцев пустели, но из окрест ных улиц выходили молодцы в кафтанах и длинных рубахах, у некоторых головы повязаны платком, а в руках сверкали длинные ножи.

– Ну, пришли мясники! – крикнул Исмаил. – Теперь драка будет нешуточная!

– А зачем твой учитель и краснобородый устраивают такое? – недоумевающее спросил Хасан.

– Неужели не понимаешь? Когда эти дураки начнут драку, они забудут обо всем на свете, да и наши молодцы поддадут жару. Нам будет легко работать, а если еще и прибьют кого-нибудь так, что он упадет, мы сможем без всякого страха обшарить его карманы, если только проклятые «кожаные пояса» не помешают нам. Ну, пошли! – Исмаил выскользнул на площадь, Хасан за ним, хотя ему было страшно.

Драка была уже в разгаре. Хасан заметил, что теперь на площади совсем другие люди. Почти не осталось почтенных купцов, но много шерстяных кафтанов: видно, ремесленники из окрестных рынков собрались сюда, услышав крики краснобородого. И множество здоровенных парней с ножами и дубинками.

Хасан попятился и хотел убежать, напуганный зрелищем ревущей и беснующейся толпы, но Исмаил подтолкнул его к лежащему на земле человеку.

– Займись этим, – приказал он ему. – А я подберусь поближе, там до быча богаче.

Хасан наклонился над лежащим на земле. Это был немолодой смуглый человек. Чалма слетела на землю и размоталась, чисто выбритая голова была в пыли. Хасан сунул руку за пазуху, где обычно носили кошель на шнурке, но рука его натолкнулась на что-то липкое. Он выдернул руку и увидел, что она в крови. Его стошнило.

Не помня себя от страха и отвращения, мальчик бросился бежать и в это время услышал громкий топот, свист плетей и неистовые вопли. Увидев, что находится возле помоста, он нырнул под толстые бревна, из которых был сколочен помост, и притаился там. Сквозь щель в бревнах он увидел, как по площади скачут крупные, откормленные кони стражников. Стражники размахивали плетьми и с размаху опускали их на плечи и головы дерущихся. Кони топтали упавших, но всадники скакали по площади, не разбирая дороги. Драка прекратилась, люди спасались, разбегаясь по окружающим улицам, а стражники преследовали их до тех пор, пока улицы не становились такими узкими, что кони не могли протиснуться дальше.

Наступила тишина. Площадь была усеяна телами, в пыли краснела кровь. Хасан мог выйти, но боялся, что стражники вернутся и заберут его вместе с теми, которых они увели, связав им руки за спиной. Еще он боялся встретить своего нового знакомого. Тот может потребовать у него «добычу», а Хасан не сможет дать ему ничего, и тогда Исмаил вместе со своим учителем побьют его. Больше всего на свете мальчик хотел бы сейчас оказаться у себя, вместе с братом и сестрами. Пусть мать вернется с пустыми руками, только бы попасть домой!

Наконец, устав лежать под помостом, мальчик осторожно выполз наружу. Кругом никого. Купцы сегодня уже не придут на рынок, ведь в драке пострадает их одежда и кошельки, а могут и убить – Хасан слышал, как один из них говорил, что басрийское простонародье опаснее для богачей, чем войска неверных.

На окружающих улицах уже слышался шум, женские вопли. Сейчас сюда прибегут родственники убитых. Оглянувшись, Хасан бросился к одной из улиц. Ему удалось добраться туда прежде, чем на площадь хлынула орда женщин, разыскивавших своих погибших или исхлестанных плетьми родичей. Если бы он остался, его растоптала бы обезумевшая толпа.

По той улице, где очутился Хасан, тоже бежали женщины. Какая-то старуха содрала с себя покрывало и стала рвать волосы, другая, увидев, что мальчик был на невольничьем рынке, бросилась к нему и закричала:

– Ты не видел моего сына, Абу-ль-Бака, седельника? Он ушел с утра, и его нигде нет.

Испуганный Хасан прижался к стене:

– Не знаю никакого Абу-ль-Бака, я недавно в Басре!

Но женщина, недослушав, поспешила на площадь, а Хасан снова бросился бежать.

Наконец, обессиленный, он присел на каменную скамью перед большим домом. Мальчик весь вымок, одежда прилипла к телу, его знобило. Он прилег на скамью, нагретую солнцем. За оградой дома росло высокое дерево, тень от него падала на край скамьи. Подвинувшись в прохладное место, Хасан незаметно уснул.

Разбудило его легкое прикосновение. Он вскочил и увидел зинджа огромного роста, который стоял, наклонившись над скамьей, и разглядывал спящего. Увидев, что мальчик проснулся, чернокожий спросил:

– Откуда ты?

У зинджа страшное лицо, исполосованное шрамами, которые перекрещивались на щеках, но глаза незлые. Он выпрямился, и мальчик подумал, что не достанет ему и до пояса – такой он был высокий. Хасан хотел убежать, но подумал, что длинноногий зиндж сразу догонит его. Поэтому он встал со скамьи и сказал:

– Я вышел из дома и заблудился.

– Где же твой дом?

– У рынка тканей.

– Это недалеко отсюда, пойдем, я отведу тебя.

Хасану нравился чернокожий, но на всякий случай он спросил:

– А ты не отведешь меня на невольничий рынок? Зиндж удивленно спросил:

– Зачем, сынок?

– Ты можешь отдать меня работорговцу, а тот продаст меня, как продают пленных девушек, я видел это сегодня!

Чернокожий вздохнул и, покачав головой, сказал:

– Меня самого продали на невольничьем рынке много лет назад, я был не намного старше тебя. Нет, сынок, не бойся, я не обижу тебя, и, пока ты со мной, тебя никто не тронет.

Зиндж взял Хасана за руку и повел. Мальчик едва поспевал за своим провожатым, ему приходилось бежать. Вдруг он увидел знакомую дверь. Оглянувшись на ходу, Хасан крикнул:

– Стой, вот мой дом!

Чернокожий остановился, вернулся к двери и несколько раз постучал. Калитка тотчас открылась, и мать, даже не закрыв лицо, бросилась к сыну:

– Где ты нашел его?

– Он спал на скамье в конце улицы.

– Да благословит тебя Аллах, добрый человек, пусть благоденствие никогда не покидает твоего дома, пусть Бог простит тебе все грехи за это доброе дело!

Зиндж пробормотал: «Мир тебе, почтенная!» – и, повернувшись, пошел прочь, а Хасан смотрел ему вслед – уж очень красив этот великан, когда не видно его обезображенного лица. Мать была так рада, что сын нашелся, что не стала даже ругать его. Она сказала:

– Поешь и отдыхай, завтра я отведу тебя к Абу Исхаку, продавцу благовоний. Если ты понравишься ему, он возьмет тебя к себе в лавку.

III