Арлекин. Скиталец. Еретик (сборник)

Томасу также дали вислобрюхую серую кобылу, упрямую и неуклюжую. Он напоил ее, вытер соломой, а потом вместе с солдатами Армстронга пообедал копченой селедкой с сухими бобами. Отыскав ручей, Томас вымыл голову и перевязал тетивой мокрые космы. Он попросил бритву и сбрил бороду, а волосы побросал в ручей, чтобы никто не мог навести на него порчу. Казалось странным провести ночь в лагере с солдатами, без Жанетты. Он все еще чувствовал обиду на нее, и эта обида железной занозой саднила в душе, когда его подняли среди тьмы. Во время ночного марша Томас чувствовал себя одиноко, было холодно, и все смотрели на него хмуро. Он подумал, как там Жанетта в шатре у принца, и вспомнил о ревности, которую ощутил в Рене, когда она отправилась в крепость к герцогу Карлу. «Она как мотылек, – подумал он, – летит на самый яркий свет. Однажды уже опалила крылышки, но пламя по-прежнему ее манит».

Войско выступило на Кан тремя колоннами, каждая примерно по тысяче человек. Одной командовал король, второй – принц Уэльский, а третья подчинялась приказам епископа Даремского, который предпочитал резню святости. Принц вышел из лагеря затемно и остановил коня у дороги, откуда на рассвете мог наблюдать, как мимо проходят его солдаты. Он был в черных доспехах и шлеме с гребнем в виде льва, его сопровождали дюжина священников и пятьдесят рыцарей. Приблизившись, Томас увидел среди этих всадников, одетых в бело-зеленые цвета, Жанетту. На ней тоже было светло-зеленое платье с белыми манжетами, каймами и корсажем, ее конь был в серебряной сбруе с бело-зелеными лентами в гриве, а седло покрывала белая попона, расшитая английскими львами. Волосы Жанетты были вымыты, расчесаны, завиты и украшены васильками. Подойдя поближе, Томас подумал, что она выглядит очаровательно. Лицо ее излучало счастье, глаза ярко горели. Она была рядом с принцем и держалась примерно на шаг позади. Томас заметил, как часто этот подросток оборачивается, чтобы перемолвиться с ней. Солдаты впереди Томаса сняли шлемы, приветствуя принца. Тот перевел взгляд с Жанетты на них и несколько раз кивнул, а узнав некоторых рыцарей, окликнул их.

Томас на чужой лошади, такой низкорослой, что его ноги почти касались земли, поднял руку, салютуя Жанетте. Она посмотрела на его улыбающееся лицо и равнодушно отвела взгляд, чтобы продолжить разговор со священником, по-видимому капелланом принца. Рука Томаса упала.

– Если ты хренов принц, то и снимаешь сливки, верно? – сказал солдат, шагавший рядом. – Нам – вши, а ему – вот это.

Томас промолчал. Поведение Жанетты привело его в замешательство. Неужели последние недели ему приснились? Он повернулся в седле, оглядываясь на нее, и увидел, как она рассмеялась какому-то замечанию принца. Дурак, сказал себе Томас, дурак. Почему ему так больно? Жанетта никогда не признавалась ему в любви, и все же ее равнодушие отравило его сердце, как змеиный укус. Дорога нырнула в низину, густо заросшую шелковицами и ясенями, и Томас, снова оглянувшись, уже не смог увидеть Жанетту.

– В Кане полно баб, – мечтательно проговорил какой-то лучник.

– Если мы когда-нибудь его возьмем, – откликнулся другой, употребив несколько крепких слов, которые англичане всегда добавляли при упоминании этого города.

Прошедшей ночью Томас наслушался разговоров у костра, и все они были о Кане. Как он понял, это был большой город, один из самых больших во Франции, защищенный массивными башнями и высокой стеной. Французы, похоже, приняли стратегию отступления в такие крепости, в то время как английские стрелки предпочитали открытое поле. Лучники боялись, что застрянут под Каном на многие недели. Город нельзя было оставить без внимания: если его просто обойти, многочисленный городской гарнизон угрожал бы английским путям снабжения. Поэтому Кан должен был пасть. Никто не верил, что взять его будет легко, хотя некоторые считали, что новые пушки, привезенные королем во Францию, снесут городские стены с той же легкостью, с какой трубы Иисуса Навина разрушили стены Иерихона.

Сам король, видимо, скептически относился к мощи пушек. Он решил запугать город многочисленностью своего войска и ждать его сдачи. Три английские колонны двигались на восток по всем тропинкам, дорогам или прямо по лугам, но часа через два после рассвета маршалы, руководившие движением, начали останавливать подразделения. Мимо скопившихся солдат метались потные всадники, призывая сомкнуть ряды. Томас, борясь со своей строптивой лошадью, понял, что войско строится в огромный полумесяц. Впереди лежал пологий холм, и дым над ним говорил о городских трубах Кана. По сигналу весь неуклюжий полумесяц, гремя сталью, двинется на холм. Чтобы защитники увидели сразу все войско и оно показалось невероятной армадой, маршалы призывали обозных тоже встать в строй. К полумесяцу добавлялись повара, писцы, женщины, каменщики, коновалы, плотники, судомойки – все, кто мог ходить, ползать, ехать верхом или стоять, – и над столпившейся массой развевались яркие знамена. Утро было жаркое, люди и кони потели под доспехами. Ветер поднимал пыль. Командовавший движением граф Уорвикский с раскрасневшимся лицом метался на коне перед полумесяцем, ругаясь на чем свет стоит. Наконец, к его удовлетворению, неуклюжая линия приняла нужную форму.

– Когда прозвучат трубы, – крикнул какой-то рыцарь людям Армстронга, – двигайтесь на холм! Только по сигналу труб! Не раньше!

Когда трубы разорвали летнее небо, вызывающе огромное английское войско могло показаться двадцатитысячным. Для защитников Кана оно выглядело ночным кошмаром. Только что горизонт был чист, пусть небо за холмом и затуманилось от поднимавшейся из-под сапог и копыт пыли, – и вдруг возникло войско, орда, тучи солдат в сверкающем на солнце железе, с лесом копий и развевающихся знамен. Весь север и восток города был окружен войсками, которые при виде Кана издали громкий крик. Перед ними была добыча – богатый город, ждущий штурма.

Это был славный, знаменитый город, больше самого Лондона, величайшего города Англии. Кан действительно был одним из самых крупных городов Франции. Вильгельм Завоеватель обогатил его добром, вывезенным из Англии, и это чувствовалось до сих пор. Церковные шпили и башни внутри городских стен теснились, как копья и знамена в английском войске, а с обеих сторон города расположились два огромных монастыря. В северной части возвышалась крепость, и на ее зубчатых стенах, как и на высоких городских стенах из светлого камня, развевались боевые знамена. На рев английского войска собравшиеся меж крепостных зубцов защитники ответили вызывающим криком. Сколько арбалетов, подумал Томас, вспомнив тяжелые стрелы, вылетавшие из бойниц Ла-Рош-Дерьена.

Город раскинулся за границы своих стен, но вместо того, чтобы возводить жилища близ укреплений, как это делалось в большинстве городов, здесь дома построили на острове к югу от старого города. Расположенный в лабиринте притоков, питавших две главные реки близ Кана, этот остров не имел крепостных стен, поскольку его защищала вода. Но ему требовалась защита. Даже с холма Томас смог разглядеть, что основные канские богатства расположились именно на острове. Старый город за своими высокими стенами был клубком узких переулков меж тесными домами, а остров заполняли просторные особняки, большие церкви и широкие сады. Но хотя он представлялся самой богатой частью Кана, его, похоже, никто не собирался защищать. Там не было видно никаких войск. Все защитники собрались на зубчатых стенах старого города. На берег острова напротив городской стены вытащили корабли, и Томас подумал, не принадлежит ли какой-то из них мессиру Гийому д’Эвеку.

Граф Нортгемптонский, вырвавшись из свиты принца, подъехал к стоявшему во главе стрелков Джону Армстронгу и кивнул на городские стены.

– Скотское место, Джон! – весело проговорил он.

– Грозное, – пробурчал Армстронг.

– Остров назван в твою честь, – серьезно сказал граф.

– В мою? – подозрительно переспросил Джон.

– Это Иль-Сен-Жан – остров Святого Джона. – Граф указал на ближний из двух монастырей, огромный, окруженный собственными крепостными стенами, прилегавшими к более высоким городским. – Это Аббе-оз-Омм – мужской монастырь. Знаешь, что случилось, когда хоронили Вильгельма Завоевателя? Его оставили в монастыре слишком надолго, и когда пришло время положить покойника в склеп, он провонял и распух. Его тело лопнуло, и принято считать, что смрад выгнал монахов из монастыря.

– Божья кара, – стоически проговорил Армстронг.

Граф озадаченно посмотрел на него и неуверенно сказал:

– Быть может.

– В северной стране люди не любят Вильгельма.

– Это было давно, Джон.

– Не настолько, чтобы я не плюнул на его могилу, – заявил Армстронг и объяснил: – Пусть он и был нашим королем, милорд, но он не был англичанином.

– Полагаю, не был, – согласился граф.

– Пора отомстить, – сказал Армстронг громко, так что стоявшие вблизи стрелки услышали его слова. – Мы возьмем его город и его чертовых женщин!

Стрелки приободрились, хотя Томас не представлял, как войско может взять Кан. Толстые стены были хорошо укреплены башнями, а защитники своей уверенностью не уступали нападавшим. Томас высматривал среди знамен флаг с тремя желтыми ястребами на синем поле, но флагов было столько и ветер так трепал их, что среди других ярких гербов над бойницами было не различить трех ястребов мессира Гийома.

– Так кто же ты такой, Томас? – Граф поотстал, чтобы двигаться рядом с ним, и говорил по-французски. Он ехал на огромном коне и потому, несмотря на свой небольшой рост, возвышался над Томасом. – Англичанин или норманн?

Томас поморщился:

– Англичанин, милорд. До самой моей натертой задницы.

Он давно не ездил верхом и натер бедра до крови.

– Теперь все мы англичане, так?

Голос графа звучал неуверенно.

– А вы хотите быть кем-то еще? – спросил Томас и оглядел стрелков. – Видит бог, милорд, я бы не хотел сражаться против них.

– И я тоже, – хмыкнул граф, – и я избавил тебя от веревки сэра Саймона. Я спас твою жалкую жизнь. Вчера вечером я поговорил с ним. Не скажу, что он очень охотно отказался от твоей шеи, и я не могу его за это винить… – граф прихлопнул слепня, – но в конце концов алчность в нем взяла верх над злобой. Ты стоил мне моей доли выручки за два корабля графини, молодой Томас. Один корабль – за оруженосца, другой – за дыру, что ты проделал в ноге сэра Саймона.

– Благодарю вас, милорд, – не скрывая радости, отозвался Томас. – Благодарю вас!

– Так что ты теперь свободный человек. Сэр Саймон замял это дело. Писец сделал запись, а священник засвидетельствовал. Только, ради бога, больше не убивай никого из его людей.

– Не буду, сэр, – пообещал Томас.

– А передо мной ты в долгу.

– Признаю, милорд.

Граф хмыкнул, выражая сомнение, что Томас когда-либо выплатит свой долг, а потом бросил на стрелка подозрительный взгляд:

– А насчет графини: ты мне не сказал, что привел ее на север.

– Мне не казалось это важным, милорд.

– Вчера вечером, – продолжал граф, – после того, как я ради тебя надавил на Джекилла, я встретил ее светлость у принца. Она говорит, что ты обращался с ней как настоящий рыцарь. Похоже, ты вел себя осмотрительно и почтительно. Это верно?

Томас покраснел:

– Раз она так говорит, милорд, значит верно.

Граф расхохотался и пришпорил жеребца.

– Я купил твою душу, – крикнул он весело, – так что хорошенько сражайся за меня!

И он свернул в сторону, чтобы присоединиться к своим латникам.