– Тебя прислали намеренно?
– Нет!
– Чтобы счесть войско, хватит и простого лучника, и если наш государь соберет армию, французы захотят узнать ее численность.
– Нет! – повторил Хук.
– Значит, тебя отпустили, а в награду дали шлюху? – не отставал священник.
– Она не шлюха! – разозлился Хук под откровенными ухмылками латников.
Мелисанда, до сих пор не раскрывавшая рта из робости перед стражами в доспехах, перед спесивым священником и томной дамой, полулежащей на подушках, наконец обрела дар речи. Вряд ли она поняла слова священника, однако его тон не оставлял сомнений, и Мелисанда, выпрямившись, вдруг заговорила дерзко и решительно. В ее беглой французской речи Хук едва ли улавливал одно слово из сотни. Говорила она так страстно и возмущенно, что остальные, очевидно знающие французский, слушали не перебивая – ни командующий, ни священник даже не пытались ее остановить. Она явно рассказывала о падении Суассона, и когда ей на глаза навернулись слезы и потекли по щекам, она возвысила голос и теперь бросала слова в лицо священнику, словно желая пригвоздить его к месту. Вскоре она иссякла и, указав на Хука, опустила голову и разрыдалась.
На несколько мгновений повисла тишина. Какой-то человек в кольчуге шумно распахнул дверь зала, увидел внутри людей и так же шумно ушел. Сэр Уильям задумчиво посмотрел на Ника.
– Ты зарезал сэра Роджера Паллейра? – прямо спросил он.
– Да, я его убил.
– Для преступника, объявленного вне закона, это заслуга, – твердо вымолвила жена сэра Уильяма. – Если девушка говорит правду.
– Если, – встрял священник.
– Я ей верю, – бросила дама, поднимаясь с дивана.
Подхватив собачку одной рукой, она подошла к краю ковра и наклонилась поднять Мелисанду. Держа ее под локоть, она тихо заговорила с девушкой по-французски и повела в дальний конец зала, где виднелась скрытая драпировкой дверь.
Сэр Уильям дождался, пока жена не уйдет, и встал.
– Полагаю, святой отец, лучник говорит правду, – решительно произнес он.
– Может, и так, – снизошел священник.
– Я уверен, что он не лжет, – настойчиво повторил сэр Уильям.
– Не проверить ли? – Святой отец чуть не потирал руки от предвкушения.
– Вы намерены его пытать? – потрясенно спросил его командующий.
Тот слегка поклонился.
– Истина священна, милорд. Et cognoscetis veritatem, et veritas liberabit vos! – процитировал он по-латыни и, осенив себя крестом, перевел: – И познаете истину, и истина сделает вас свободными!
– Я и так свободен, – бросил чернобородый командующий. – Не наше дело исторгать истину из ничтожного лучника. Оставим это другим.
– Разумеется, милорд, – согласился священник, едва скрывая досаду.
– Значит, вам известно, куда его следует направить.
– Конечно, милорд.
– Так позаботьтесь об этом. – Обернувшись к Хуку, сэр Уильям велел ему встать. – Французов убивал?
– Многих, мой господин, – ответил Хук, припомнив стрелы, летевшие в полуосвещенную брешь.
– Похвально, – сухо отозвался командующий. – Однако смерть сэра Роджера Паллейра делает тебя либо героем, либо преступником.
– Я лучник, – решительно произнес Хук.
– Лучник, – сурово кивнул сэр Уильям, вручая ему серебряную монету. – Лучник, чей рассказ должны услышать за проливом. Из Суассона доносилась лишь молва, ты первый принес подтверждение.
– Если он там был, – злобно вставил священник.
– Вы слышали, что говорила девушка! – осадил его сэр Уильям и вновь обратился к Хуку: – Расскажи в Англии, что видел.
– Я объявлен вне закона, – неуверенно возразил Хук.
– Делай что велено, – оборвал его командующий. – Ты едешь в Англию.
Так Хук с Мелисандой оказались на корабле. Леди Бардольф, жена сэра Уильяма, одела Мелисанду в приличное платье, и их отправили вместе с гонцом, который вез письма в Лондон и располагал деньгами, чтобы платить за пиво и еду во время путешествия. У Мелисанды, которая ехала верхом на небольшой кобыле, вытребованной для нее гонцом в конюшнях Дуврской крепости, к приезду в Лондон с непривычки ломило все тело.
– Ждите здесь, – без дальнейших слов велел им гонец, когда они, переехав через мост, передали лошадей конюхам Тауэра.
На ночлег Хук с Мелисандой устроились в коровнике. Никто в огромной крепости толком не объяснил, зачем их сюда привезли.
– Вы не пленники, – обмолвился как-то винтенар – начальник над двадцаткой лучников.
– Нам нельзя отсюда выходить, – возразил Ник.
– Выходить нельзя, – согласился винтенар. – Но вы не пленники. Иначе кто б тебе дал миловаться с подружкой каждую ночь? – Он усмехнулся. – Где твой лук?
– Оставил во Франции.
– Тогда пойдем, выберешь новый.
Винтенара звали Венабелз, он сражался за старого короля еще при Шрусбери. Вражеская стрела, угодив ему в ногу, оставила его навсегда хромым. Он привел Хука в сводчатый подвал большой башни, где на широких деревянных настилах хранились сотни новых луков.
– Выбирай, – повел рукой винтенар.
В полутемном подвале луки – прямые, с ненатянутой тетивой, хотя уже с роговыми наконечниками на концах, – лежали плотно друг к другу, каждый высотой с рослого человека. Хук, вынимая их по одному, проводил ладонью по толстому цевью. Луки были сделаны умело; порой мастер оставлял даже бугры и сучки, чтобы не ослаблять древесину. Поверхность одних луков слегка лоснилась от смеси жира и воска, которой покрывалось готовое оружие, другие пока оставались невощеными, и Ник их не трогал – дереву еще нужно было вылежаться.
– Луки в основном из Кента, – пояснил Венабелз, – хотя есть и лондонские. Лучников тут не делают, зато луки хороши.
– Точно, – согласился Ник, вытягивая самый длинный.
К середине древко утолщалось, он обхватил его левой рукой, слегка выгнул верхнюю часть цевья и отошел к решетке, сквозь которую лился солнечный свет.
Лук был прекрасен. Тисовое дерево, из которого его сделали, росло в южной стране, где солнце сияет живее и ярче. На лук пустили цельный ствол тонковолокнистой древесины без единого сучка. Хук провел рукой по плавно расширяющемуся древку, ощущая пальцами тончайшие неровности, оставленные скобелем мастера. Лук был новым: заболонь, из которой делали внешнюю часть цевья, со временем примет медовый оттенок, а пока она оставалась белой, как грудь Мелисанды. Для внутренней же части бралась ядровая древесина цвета спелого желудя – как лицо Мелисанды, – и лук казался сделанным из точно подогнанных полос, белой и коричневой, хотя в действительности цевье было вырезано из цельного тисового ствола на стыке ядра и заболони.