Муравьи

Вся троица с трудом продвигается по проходам, где мало кто бывает. Хромой коротышка по-прежнему методично выполняет работу чистильщика. Он словно не желает оставить ни малейших сведений на голове пленника. Самец уже не отбивается. Он смирился и готовится умереть, замедляя биение своего сердца.

«Откуда столько жестокости, откуда столько ненависти, братья мои? Откуда?

Ведь все мы – одно, одно целое, а вместе мы – дети Земли и Бога.

Оставим же наши тщетные споры. XXII век либо будет духовным, либо нет. Забудем наши старые распри, причина которых – гордыня и двуличие.

Индивидуализм – вот наш истинный враг! Если брат ваш прозябает в нужде и вы бросаете его умирать с голоду, вы больше недостойны быть частью большого мирового сообщества. Если пропащее существо взывает к вам о помощи и поддержке и вы закрываете перед ним дверь, вы не один из нас.

Знаю я вас, самодовольных любителей роскоши! Вы помышляете только о собственном комфорте и желаете только личной славы и счастья, да, но лишь для самих себя и своих близких.

Я знаю вас, говорю вам. Тебя, тебя, тебя и тебя! Довольно улыбаться перед экранами, я говорю о вещах серьезных. Я говорю о будущем человечества. Так больше продолжаться не может. Такой образ жизни лишен смысла. Мы все расточаем и все разрушаем. Леса вырубаются ради производства одноразовых носовых платков. Отныне все стало одноразовым: столовые приборы, авторучки, одежда, фотоаппараты, автомобили, – да и вы, сами того не замечая, становитесь одноразовыми. Отрекитесь же от этой формы поверхностной жизни. Вы должны отречься от нее сегодня, иначе вас заставят сделать это завтра.

Идите же к нам, присоединяйтесь к нашей армии правоверных. Все мы воины Господни, братья мои».

Дикторша в кадре: «Эту евангелическую программу предложил вам отец Макдональд из новой Церкви адвентистов сорок пятого дня и корпорация по производству быстрозамороженных продуктов «Свежее молоко». Трансляция велась через спутник системы всемирного телевидения. А сейчас, перед показом научно-фантастического сериала «Гордый пришелец», переходим к рекламе».

Люси, в отличие от Николя, так и не удалось полностью переключиться с тревожных мыслей на телепередачи. Прошло уже восемь часов с тех пор, как Джонатан пропал там, внизу!

Ее рука потянулась к телефону. Он говорил, чтобы они ничего не делали, но вдруг он умер или его там завалило?

Она пока не осмеливалась спуститься вслед за мужем. Сняв телефонную трубку, Люси набрала номер.

– Алло, полиция?

– Я же просил никуда не звонить, – послышался из кухни слабый, отрешенный голос.

– Папа! Папа!

Она бросила трубку, в то время как из нее продолжало звучать: «Алло, говорите, сообщите ваш адрес!..» Хлоп!

– Ну да, ну да, это я, не надо было волноваться. Я же говорил, просто спокойно ждите меня.

Не надо было волноваться? Да он шутит!

Джонатан не только держал в руках останки Уарзазата, больше походившие на окровавленную кучу мяса, он и сам преобразился. Казалось, он не был ни напуган, ни подавлен, но при этом улыбался как-то странно. Он словно вдруг состарился или заболел. Горячечный взгляд, мертвенно-бледная кожа… он весь дрожал и словно запыхался.

Увидев растерзанное тельце собаки, Николя расплакался. Бедную псинку как будто всю исполосовали бритвой.

Останки положили на разложенную газету.

Николя безутешно оплакивал потерю друга. Все кончилось. Он больше никогда не увидит, как песик прыгает на стенку, услышав слово «кошка». Он больше никогда не увидит, как его питомец, радостно подскакивая, дергает дверные ручки. Друг больше никогда не будет спасать его он здоровущих нахальных немецких овчарок.

Уарзазата больше нет.

– Завтра отвезем его на собачье кладбище Пер-Лашез, – сказал Джонатан. – Купим для него место за четыре тысячи пятьсот франков, ну, понимаешь, чтобы можно было положить там его фотокарточку.

– Ну да! Ну да! – проговорил навзрыд Николя. – По крайней мере, он этого заслуживает.

– А после сходим в Общество защиты животных, и ты выберешь себе другое животное. Может, на этот раз мальтийскую болонку? Они тоже довольно милые.

Люси все никак не могла прийти в себя. Она не знала, с какого вопроса начать. Почему он так задержался? Что произошло с собакой? А что случилось с ним самим? Хочет ли он есть? Неужели ему даже в голову не приходило, что его близкие волнуются?

– Так что там, внизу? – наконец спросила она ровным голосом.

– Ничего, ничего.

– Да ты хоть понимаешь, в каком состоянии вернулся? А собака… Ее как будто провернули через электромясорубку. Что с ней стряслось?

Джонатан приложил грязную руку ко лбу.

– Нотариус был прав: там, внизу, полно крыс. Уарзазата растерзали злобные крысы.

– А как же ты?

Он усмехнулся:

– А я зверь побольше, им не по зубам.

– С ума сойти! Но что ты там делал целых восемь часов? Что же скрывается в глубине этого мерзкого подвала? – воскликнула Люси.

– Не знаю, что там, в самой глубине. Я туда не добрался.

– Ты не добрался до самой глубины!

– Нет, там очень глубоко.

– Ты не смог добраться за восемь часов до глубины… нашего подвала!

– Нет. Я увидел собаку и не стал соваться дальше. Там все было в крови. Понимаешь, Уарзазат дрался отчаянно. Поверить трудно, что маленький песик мог так долго защищаться.

– И где же ты остановился? На полпути?

– Почем я знаю? Во всяком случае, идти дальше я не мог. Мне тоже стало страшно. Сама знаешь, я терпеть не могу ни темноты, ни жестокости. На моем месте любой бы остановился. Нельзя очертя голову нестись в неизвестность. И потом, я подумал о тебе, о вас. Ты даже не представляешь, как там… Там так темно! Там смерть.

Не успел Джонатан закончить фразу, как у него задергался левый уголок рта. Люси еще никогда не видела его таким. Она поняла: докучать ему лишними вопросами не стоит. Обняв мужа, она поцеловала его в холодные губы.

– Успокойся, все позади. Мы заделаем эту щель и думать забудем про нее.

Он попятился.

– Нет. Еще ничего не кончилось. Там меня не пустила дальше красная зона. Она никого бы не пропустила. Жестокость – страшная штука, даже когда ее совершают по отношению к животным. Но я не могу сидеть сложа руки, когда до цели совсем рукой подать…

– Ты хочешь сказать, что снова туда собрался?

– Да. Эдмонд прошел, и я пройду.

– Эдмонд, твой дядюшка Эдмонд?