Не гаси свет

– Прошу меня извинить… – обратился он затем к радиожурналистке.

Сожаления в его тоне она не расслышала. Этот человек не моргая смотрел на нее круглыми, чуть навыкате глазами, намеренно выдерживая паузу, а потом спросил:

– Скажите, мадемуазель Штайнмайер, у вас в последнее время были какие-нибудь личные проблемы?

Вопрос застал ее врасплох.

– О чем вы? – не поняла женщина.

– Меня интересует, всё ли у вас в порядке.

– А какое отношение это имеет к делу? Меня ведь пригласили, чтобы поговорить о письме, верно?

– Именно так.

– Вот и давайте говорить о деле, а не о моей личной жизни.

Больё одарил ее хмурым подозрительным взглядом:

– Что вы делали двадцать четвертого декабря? Были одна или с семьей?

– С моим женихом…

Лейтенант никак не отреагировал, и Кристина сочла нужным добавить:

– Мои родители пригласили нас на рождественский ужин.

Она поудобнее устроилась на стуле, лихорадочно соображая, стоит ли говорить, что какой-то мужчина достает ее по телефону и о моче на коврике. «Не лучшая твоя идея, милочка», – съязвил внутренний голос. Ее собеседник выглядел не слишком восприимчивым. Интересно, коллега рассказал ему, чем она занимается? Видимо, нет, хотя это вряд ли помогло бы…

– Очень хорошо. Давайте поговорим о письме, – продолжил полицейский. – Его бросили в ящик двадцать четвертого декабря, так?

– Да. Мы собирались на обед с родителями Жеральда, опаздывали, нервничали…

– Письмо было в конверте?

– Да. Я отдала его вашему…

– Моему коллеге, знаю. И вы не имеете ни малейшего представления о том, кто мог его написать?

– Нет. Мы обошли соседей, потому что решили, что произошла ошибка и письмо предназначается одному из жильцов дома.

– Да, конечно. А что думает об истории с письмом ваш жених?

Кристина заколебалась – отвечать на этот вопрос ей не хотелось.

– Ему не очень улыбалось расспрашивать незнакомых людей в праздничный вечер.

Больё вздернул брови:

– Ммм?..

– Он не хотел еще больше опаздывать, – поспешила пояснить Штайнмайер.

– Понимаю… А в остальном между вами нет разногласий?

– Конечно, нет. К чему этот вопрос?

– Вы во всем согласны друг с другом? Никаких споров, никаких ссор?

– Я не понимаю, как это связано с письмом…

– Прошу вас, ответьте.

– Повторяю: у нас все в порядке. Мы скоро поженимся.

– Поздравляю! – Полицейский улыбнулся. – И когда же случится это радостное событие?

У Кристины появилось неприятное ощущение, что Больё расставляет ей ловушку. Но зачем?

– Точную дату пока не назначили.

Лейтенант многозначительно вздернул брови и кивнул с отсутствующим видом, как будто скоропостижно заболел раздвоением личности. Его собеседница тут же пожалела о своей откровенности: она ничего не знает об этом человеке, он может неправильно истолковать ее слова.

– Послушайте, – сказал он, помассировав веки, – ни двадцать четвертого, ни двадцать пятого, ни сегодня не было зарегистрировано ни одного самоубийства – что не может не радовать. Это почти подвиг, уж вы мне поверьте. В праздничные дни склонные к депрессии люди погружаются в безысходную тоску и нередко совершают непоправимое. Одиноким приходится нелегко.

Кристина могла бы ответить, что она вообще-то в курсе и даже сделала передачу на эту тему, но поостереглась перебивать полицейского. Пусть он доведет мысль до конца.

– Но в этом году – аллилуйя! – ничего, niente. Самоубийство – совсем не развлечение, уж я-то знаю! – заверил ее мужчина.

Журналистка почувствовала глубокое облегчение. Ни одного самоубийства… Просто груз с души свалился. Раз ничего не случилось, она ни в чем не виновата. Телефонному мучителю не за что ее обвинять.

– Так вы сумеете разыскать женщину, которая написала письмо? Возможно, она пока жива, но ее жизнь все еще в опасности. Я права? – спросила Штайнмайер.

– Ммм… Вы так думаете?

– Да. А вы не согласны? Я, конечно, не психолог, но… письмо – не шутка и не розыгрыш.

Полицейский встрепенулся:

– С чего вы взяли?

– Не понимаю…

– Почему вам в голову пришла мысль о розыгрыше?

Кристина помрачнела:

– Не знаю… пришла, и всё.