Я не так далеко

Склонив голову набок, Шрам прищуривается. Емкость ответа возбуждает его любознательность. Нужны подробности. Решив выведать побольше сведений, он закидывает Диего вопросами, легко отделяя для себя главное от второстепенного. Парень понимает интерес шефа. Утаивать ему нечего. Да и есть ли в том смысл?

Вытащив из Диего всю информацию, какую тот был в состоянии ему дать, отпуская после обстоятельного допроса, Шрам раскладывает на столе рабочие бумаги и крепко задумывается. Чувствительные мысли о блондиночке текут поверх срочных дел. Неудовлетворенность прошлого лета вцепилась в корень ржавым рыболовным крючком. Не отпускает.

В дверях появляется респектабельного вида грузный бородач шестидесяти лет в элегантном светло-сером костюме и светлой рубашке с очень дорогими запонками. Из-за густой седины, клочковато-проступающей на голове, одутловатых щеках и двойном подбородке, он кажется бурым. Льдисто-серые глаза слегка навыкате.

Любопытный как барсук и такой же всеядный по части сплетен и новостей – это Маер – не последний человек среди криминальных отцов города. Легко пронеся в пространстве на первый взгляд неуклюжее тело, Маер шумно плюхается в кожаное кресло рядом со столом и быстро понимает, что Шрам не настроен на разговор.

– На вопрос «как дела» молча дал в морду! – внимательно приглядевшись к владельцу ночного клуба, изрекает он.

Шрам крепче стискивает губы и наливает ему выпивки. Маер любит угощаться.

– Думал, не увижу тебя раньше, чем окончится медовый месяц, – замечает ему Шрам.

Гость лениво вытягивает ноги, принимая бокал.

– Нельзя слишком хорошо трахать жен. Такое автоматически вменяется в обязанности, а это тяжкий труд, – тоном проповедника заявляет Маер.

– Зато можно ублажаться в туалете с помощью моих танцовщиц, – усмехается Шрам. Он всегда в курсе дел.

– Чтоб тебя! И там камеры понатыканы? – смеется Маер, хлопнув себя по толстой ляжке.

Они давно сошлись. Благодаря Маеру началось восхождение Шрама по теневой лестнице преступного мира, куда большими шагами, нежели раньше. И важнее всего – прямо к Лютому. Шрам ценит сделанное для его Маером, в ответ никогда ни в чем не отказывая.

Маер любит жить с размахом, не экономя на развлечениях и внешнем виде. Он многое знает, умеет, обладает важными знакомствами, нужными связями, но ему как всякому человеку не хватает своего общества.

Несколько лет назад судьба столкнула их, и Маер предпочел молодого дерзкого расчетливого владельца ночного клуба. Рядом с ним он подзаряжался, чувствовал себя вновь помолодевшим, недомогания и скука отодвигались на задний план. К тому же Маер нашел себя в клубе. Часто посещая Наутико, вначале для бесед с его владельцем за закрытыми дверями кабинета, Маер, в конце концов, пристрастился еще и к обществу его приятелей, обитающих в кулуарах VIP-зоны.

Не брезговал он и общим залом. Молоденькие красивые, обладающие идеальными телами, очень прыткие девушки, внешняя легкость происходящего, атмосфера наслаждений, сконцентрированная в клубе до всепоглощающего разноцветного тумана, в котором рыскают чужие страсти, будоражили стареющего дельца.

Выставленные напоказ прямо перед носом Маера чужие желания, интимная сторона жизни других – все это воспринималось его своим собственным переживанием. И не важно, даже если он просто сидел на месте и смотрел по сторонам. Наблюдая, Маер «крал» эмоции других, присваивая себе.

– Зачем себе отказывать? – шутливо оправдывается Маер. – Сколько той жизни осталось? Хотя я собираюсь прожить как можно дольше. Лет девяносто точно! Хватало бы сил. Подольше бы не на «полшестого». Как считаешь, а? – ухмыляется он.

– Не знаю, – помедлив, откликается Шрам.

– Когда мой 86-летний отец упал замертво на теннисном корте, где проходил товарищеский матч среди ветеранов (у него тромб оторвался) я подумал: «Вот счастливая кончина – умереть за любимым занятием», – рассуждает Маер, попивая вино. – Хочу как он! Уж точно не в постели, загибаясь от болячек. А ты?

– Мечтать о долголетии в моем бизнесе излишне самонадеянно, – откликается Шрам, копаясь в счетах. Он умирал уже несколько раз. Не думал и не рассчитывает доживать до старости. Дело всей его жизни не предполагает «долго и счастливо». Уничтожение Лютого, скорее всего, и его самого затянет в могилу.

Маер испытывающе смотрит на более молодого собеседника.

– Это ты сейчас так думаешь. Но с возрастом больше цепляешься за жизнь.

– Не суди по себе.

– А по кому мне еще судить? – усмехается Маер. – Моралист!

Шрам бросает на того быстрый взгляд.

– Кто угодно, но однозначно не моралист, – заявляет он. – Мораль – это плод чужих измышлений. При известном повороте ума, ее можно выворачивать в удобную сторону.

– У каждого своя мораль, хочешь сказать?

– Маска, прикрытие понятием для демонстрации остальным. А ты попробуй быть честным с собой и докопайся до себя настоящего. Тогда и поймешь, что твои интересы ничего общего с моралью не имеют.

– Зачем копаться, если итак неплохо, – лениво рассуждает Маер.

– Ты просто не хочешь. Большинство не хочет, потому как внутри люди некрасивы. Признаться в том самому себе может позволить далеко не каждый, ибо факт непригляден, – объясняет Шрам.

– Лично я честно признаюсь: для тела я нуждаюсь в хорошей еде, вине и женщинах. Для души мне не требуется ничего. Для внутреннего долга перед самим собой мне нужен наследник, желательно сын. Потому я счел необходимым себя окольцевать. Такой вот психоанализ, – довольно хмыкает Маер.

Шрам скептически ухмыляется. Ему самому незачем копаться в себе. С некоторых пор больше не нужно разрываться между чувством и долгом.

– Уффф! – довольно вздыхает Маер. Быстрей обычного приговорив два бокала вина, он ворочается в кресле, разминая затекшую поясницу. – У тебя новых работниц не появилось?

– Будут, будут. На днях появятся. Смену пришлось уволить, – откликается Шрам, изучая вдвойне оплаченный чек с недавней оргии, несколько заявлений об увольнении и кадровые приказы.

– Это хорошо! Новое – оно в принципе вкуснее. До чего же ты мрачный! Закопался в бумагах совсем, – Маер несколько секунд буравит его упрекающим взором.

– Всегда небольшие заботы, – равнодушно говорит Шрам.

Маер облизывается и смотрит на часы, потом на владельца клуба.

– Может, присоветуешь кого повеселей себя? Спустимся вместе в зал, повезет – присмотрим развлекаловку. Я в прошлый раз на малолеток нарвался. Студенточки вообще за выпивку и угощение готовы давать! Чему их учат в университетах непонятно. Умом они не блещут. Прямо в машине начинают раздеваться, прикинь! Взбалмошные такие, визгливые. Разумеется, они несравнимо хуже твоих… эм, «консумэ», ну да ладно. Ни к чему нам проводить сравнения. Пошли, посмотрим, кто сегодня «в меню», а? – подмигивает он.

– Не пойду, – без энтузиазма откликается Шрам, листая бумаги.

– Лень даже посмотреть? – удивляется Маер.

– Делать там нечего, – замечает Шрам, не отрывая глаз от колонок цифр. – И ты достаточно накачался. Самостоятельно найдешь искомое.

– А ты сродни замороженным продуктам, вытащенным из холодильника – немного полежат, сверху чуть оттают, а внутри лед и камень! – ворчит сквозь зубы Маер, поднимается и кряхтит. Покидая кабинет, он намерен спуститься к танцполу в поисках юных развлечений. Брюзжит Маер больше по привычке нежели от дурного характера.

Владелец ночного клуба никак не реагирует на недовольство. Пережитые личные трагедии влияют на его способ мировидения, мироощущения, характер и привычки. Несмотря на популярность своего заведения, он остается весьма не публичной фигурой. В тусовках Шрам участия не принимает, редко выходит в зал, и то по необходимости, предпочитая проводить время в своем кабинете, занимается делами либо находится в разъездах, решая насущные вопросы. И это его желание оставаться в тени объясняется суровой школой прожитых лет.

Досуг же Шрама также мрачен, как и он сам. Натура резче обрисовывается в поступках. Случается, иногда сбежать от дел, уехать в горы. Прихватив с собой карабин, Шрам скитается в одиночестве злой и угрюмый, развлекаясь выслеживанием и преследованием диких зверей.

Там ему удается получить частичную разрядку, сбросить с себя обязанности и ограничения. Какое-то время можно побыть диким и мерзким, забраться к черту на рога, блуждать по лихим опасным дебрям, изваляться в грязи, набрать в хвост репьев, яростно чесаться от укусов комаров и рвать зубами прожаренное на костре волокнистое мясо собственноручно добытого трофея.

Иногда Шрам никуда не уезжает. Удаляясь ото всех, проводит часы в своем подвале, палит по мишеням, разбирает, чистит и снова собирает оружие. Еще реже он пьет и куралесит с приятелями.

Так или иначе, уступая потребности быть в курсе всего, что представляет его интересы или может послужить угрозой, отвечать воровским понятиям, регулярно пополнять «общак», заниматься оружием и клубом, через день-два ему все же приходится возвращаться к своему прежнему состоянию, одевать костюм, наводить лоск, занимать свое место в человеческой нише. И все снова наблюдают уверенного в себе спокойного и вежливого Шрама, в безупречном виде с легким оттенком скуки присущим всем, кто не заботится о хлебе насущном и не знает чем еще развлечься. Но это обманчивое впечатление. И обманчивая вежливость.

«Шрам». Теперь его в Байоне иначе никто не называет. После очередной ссоры братьев и выяснения отношений с участием русской девушки, он сразу же попал в очередную заварушку и пострадал в результате засады на одной из сходок. Прибрать к рукам оружейный бизнес Маера оказалось не легко. Нашлись еще желающие, целая очередь. В него стреляли. Пуля прошла навылет, не задев жизненно важных органов. А вот взрыв и обвал крыши едва не прикончили. Отсюда и шрамы, при обрушении задело арматурой.

Оклемавшись, владелец ночного клуба стал признанным «оружейником». Отныне весь незаконный оборот огнестрельного оружия, взрывчатых веществ и боеприпасов в городе курировал он.

Когда владелец ночного клуба впервые показался на «семейном ужине» теневой верхушки города, маленький сынишка одного из Воров крикнул в наступившей тишине «шрам». Все глаза изучающее обернулись. Карлос криво усмехнулся, и это прозвище тут же напрочь приклеилась к нему. Он не возражал. И избавляться от увечья не стал. Помогало другим лишний раз быстро узнавать, кто перед ними и к какому итогу приведет их неправильное поведение.