Серебряный орел

– Завтра. Сообщи в порт, чтобы капитан начал готовить «Аякса». Утром он будет точно знать, можно ли плыть.

Вернувшись на север, Брут сразу же отправил свою драгоценную либурну обратно и предоставил ее в полное распоряжение возлюбленной. Либурны, короткие, низко сидящие в воде, приводимые в движение сотней рабов, которые гребли расположенными в один ряд веслами, были самыми быстроходными из всех судов, какие строили римляне. «Аякс» праздно лежал на подпорках в сухом доке помпейского порта, и Фабиола не рассчитывала, что он может понадобиться раньше будущей весны. Но положение резко изменилось.

Доцилоза поклонилась и ушла, оставив свою госпожу размышлять в одиночестве.

Посетив храм, Фабиола получила бы еще и дополнительную возможность спросить Юпитера, кто же изнасиловал их мать. Вельвинна лишь раз-другой упомянула мимоходом об этом случае, но дочь по очевидным причинам не забыла этих слов. И с тех пор своей главной целью в жизни Фабиола считала выяснение того, кто же был ее отцом. И как только она это узнает, месть свершится.

Любой ценой.

Необходимость управлять хозяйством изрядно запущенной латифундии после отъезда Брута всерьез напугала Фабиолу. Но она посчитала это воздаянием за былое. То, что в ее владении оказалось большое поместье, окружающее виллу, служило вещественным доказательством того, что начала вершиться ее месть Гемеллу, который еще не так давно владел всем этим. И потому она сразу же взялась за дело. После первого же осмотра дома ей стало ясно, что вкус Гемелла остался таким же грубым и вульгарным, каким она запомнила его в детстве, когда жила в римском доме торговца. Тем большее удовольствие она получила от переделки каждой роскошной спальни, зала для приемов и рабочего кабинета. При этом было разбито множество статуй Приапа, установленных по заказу торговца: их громадные торчащие члены слишком сильно напоминали Фабиоле о тех мучениях, которые претерпела ее мать от Гемелла и которым она сама была свидетельницей. Толстый слой пыли, покрывавшей мозаичные полы, смели, фонтаны вычистили, выгребли из них палые листья. Даже пришедшие в упадок растения во внутренних дворах заменили. И что, пожалуй, было лучше всего, стены бассейна, куда подавали подогретую воду, заново украсили яркими изображениями богов, мифических морских тварей и рыб. Фабиола на всю жизнь запомнила, как в первый же день своего пребывания в Лупанарии увидела в тамошней бане такие картины. И решила, что они будут когда-нибудь и в ее собственных владениях. Теперь мечта претворилась в реальность.

И все же ей никак не удавалось избавиться от чувства вины. Она здесь купается в роскоши, а Ромул, по всей вероятности, мертв. Глаза Фабиолы наполнились жгучими слезами. Еще находясь в Лупанарии, она делала все возможное, чтобы отыскать брата. И как ни трудно было в это поверить, уже через год с лишним ей удалось узнать, что Ромул еще жив. Юпитер уберег его от гибели в кровавых боях на гладиаторской арене. Следующее известие – о том, что Ромул завербовался в легионы Красса, – не поколебало духа Фабиолы, но затем стряслась беда. За несколько месяцев до ее освобождения Рим облетела ужасная весть о катастрофе под Каррами. Тут-то Фабиола разом утратила всяческую надежду. Преодолеть столько ужасов лишь для того, чтобы погибнуть в обреченной армии, – такая участь казалась ей немыслимо жестокой. Брут горел желанием помочь ей и приложил массу усилий для того, чтобы узнать хоть что-то, но сведения приходили одно другого хуже. Поражение было страшным, едва ли не самым тяжелым за всю историю Республики, погибло огромное количество воинов. Совершенно точно установили, что Ромула не было среди остатков вернувшегося легиона легата Кассия Лонгина. Ветеранам Восьмого раздали много денег, но все понапрасну. Фабиола вздохнула. Выбеленные солнцем кости ее брата-близнеца, по всей вероятности, до сих пор так и лежат в песке, на который он упал. А может быть, его угнали на край земли – в какое-то никому не ведомое место под названием Маргиана, куда парфяне послали десять тысяч легионеров, попавших к ним в плен. Оттуда никто никогда не возвращался.

Фабиола редко плакала, но сейчас по ее щекам побежали слезы. Пока оставался хоть какой-то шанс вновь увидеть Ромула, она не поддавалась отчаянию, но теперь вместо веры ее поддерживало только упорство. Юпитер Оптимус Максимус, услышь меня, горестно думала она. Пусть мой брат останется в живых, что бы ни случилось. Впрочем, Фабиола тут же взяла себя в руки, вытерла глаза и отправилась искать Корбуло, немолодого уже виликуса – управляющего ее латифундией. Как обычно, он был при деле: надзирал за работниками. Фабиола никогда не жила в деревне, ничего не знала о сельском хозяйстве и потому много времени проводила в обществе Корбуло. И новости из Галлии не могли изменить заведенного порядка. Теперь она отвечала за латифундию.

Фабиола узнала от Корбуло, что дни земледельцев-плебеев, которые трудились на собственных полях, сочтены – дешевое зерно, поступавшее из Сицилии и Египта, разоряло их. На протяжении жизни уже целого поколения, а то и дольше возможность вести сельское хозяйство переходила к богачам, которые могли скупать земли и содержать рабов, чтобы ее обрабатывать. К великой радости таких людей, воинственный нрав Республики обеспечивал постоянный приток несчастных со всех концов света, чтобы те помогали своим хозяевам богатеть. И в бывшем поместье Гемелла положение было точно таким же.

Сама только недавно освободившаяся, Фабиола ненавидела рабство. На первых порах положение хозяйки нескольких сотен человек – мужчин, женщин и детей – очень тревожило ее. Но она ничего не могла поделать. Освободив греков, ливийцев, галлов и нумидийцев, она не добилась бы ничего, кроме моментального разорения ее нового имения. И она решила вместо этого укреплять позицию любовницы Брута, заводить по возможности друзей среди аристократии и пытаться выяснить личность своего отца. Возможно, в будущем, с помощью Ромула, ей удастся добиться большего. Фабиола помнила, как ее брат-близнец восхищался Спартаком, гладиатором-фракийцем, поднявшим восстание рабов, которое до основания потрясло Римскую империю за считаные годы до их рождения.

При мысли об этом Фабиола улыбнулась и так, улыбаясь, вышла на просторный задний двор виллы. Находившиеся здесь жалкие, сырые хижины рабов входили в вопиющее противоречие с массивными, прочными даже на вид хозяйственными постройками. Нужно что-то сделать с этим, решила Фабиола. Здесь же, на заднем дворе, располагались конюшни, двухэтажная мельница и множество каменных сараев. Они, судя по всему, стояли на кирпичных сваях, чтобы помещения постоянно проветривались и не заводились грызуны. Одни сараи были до потолка заполнены собранной пшеницей и овсом, в других хранились самые разнообразные продукты, которые получали в имении. На аккуратных стеллажах помещались запечатанные смолой фляги с оливковым маслом. Возле бочек с соленой кефалью и глиняными кувшинами с оливами рядами стояли бочонки, полные гарума, всеми любимого рыбного соуса с резким запахом. Яблоки, айва и груши были аккуратно разложены на соломенных тюфяках, чтобы без потерь храниться всю зиму. Неочищенные головки чеснока уложили небольшими пирамидками. Со стропил свисали вяленые окорока рядом со связками моркови, цикория и трав: шалфея, укропа, мяты и тимьяна.

Вино, один из главных продуктов, изготавливали и хранили в подвалах особого здания. Выжатый из винограда сок наливали в долии, громадные глиняные сосуды, обмазанные снаружи смолой, зарытые на три четверти в землю. Там он сначала бродил, а потом долии запечатывали и оставляли вино созревать. Вина лучших урожаев переливали в амфоры и переносили в главный дом, где их держали в специальном хранилище под крышей над одним из главных очагов.

Фабиола любила лично проверять все хранилища. До сих пор ее поражало то, что все эти припасы принадлежали ей. Ребенком она всегда недоедала. Теперь же у нее было столько пищи, что за всю жизнь не съесть. Хорошо понимая иронию судьбы, она заботилась о том, чтобы и ее рабы хорошо питались. Большинство землевладельцев давали рабам ровно столько пищи, чтобы те не протянули ноги, а уж о том, чтобы думать, доживет ли кто-нибудь из них до зрелых лет, и речи не заходило. Пусть Фабиола не могла освободить своих рабов, но не желала быть бесчеловечной. Да, порой нельзя добиться повиновения без применения силы, но такое случалось нечасто.

Главные работы всего года – сев, уход за посевами и сбор урожая зерна – почти закончились, но во дворе бурлила деятельность. Быстро ходил туда-сюда Корбуло, выкрикивая приказы. Кто-то чинил сломанные плуги, кто-то сшивал кожаную воловью сбрую. Рядом женщины и дети разгружали с телег последние поспевшие овощи: лук, свеклу и знаменитую помпейскую капусту. Другие, собравшись кучками, возились с шерстью, которую летом настригли с овец. Теперь ее расчесывали и мыли, чтобы после тщательной просушки спрясть.

Увидев Фабиолу, Корбуло поклонился.

– Госпожа…

Фабиола величественно склонила голову. Ей до сих пор приходилось внимательно следить за тем, чтобы правильно реагировать на все еще не ставшее привычным обращение.

На этого человека с круглым лицом под шапкой каштановых волос, среди которых уже обильно пробивалась седина, вряд ли кто-нибудь обратил бы особое внимание. И одежда у него была неприглядной. Лишь кнут с длинным кнутовищем да висевший на охватывавшем шею ремешке серебряный амулет показывали, что он не был простым сельским рабом. Еще ребенком Корбуло захватили на североафриканском побережье, и с тех пор он жил в латифундии.

То, что его хозяйкой сделалась юная женщина, почти не тревожило старого виликуса. Брут прямо и четко сказал, что в его отсутствие управлять хозяйством будет Фабиола. Корбуло был рад уже тому, что кто-то говорит ему, что делать, и пытается остановить начавшийся уже много лет назад упадок хозяйства.

– Чем занимаешься?

– Присматриваю за толпой, хозяйка, – ответил Корбуло, указывая на находившихся поблизости рабов. – Занятие для них у меня всегда найдется.

Повседневная жизнь латифундии очень интересовала Фабиолу. А вот представить себе, чтобы подобный интерес испытывал ее бывший хозяин, она никак не могла.

– А Гемелл когда-нибудь занимался этим местом?

– На первых порах, сразу же после того, как купил его, – да, – ответил Корбуло. – Приезжал сюда каждые несколько месяцев.

Фабиоле удалось скрыть удивление.

– Он привез из Греции новые масличные деревья, устроил рыбные садки, – сообщил ей виликус. – Даже указал, на каких склонах сажать виноградные лозы.

Мысль о том, что ее бывший хозяин мог обладать творческим началом, изрядно раздражала Фабиолу. В римском доме, где выросли они с Ромулом, она не замечала за ним ничего, кроме жестокости.

– И что же случилось? – небрежным тоном спросила она.

Управитель пожал плечами.

– Дела у него пошли плохо. Все началось с товаров из Египта. До сих пор забыть не могу, как узнал ту новость. – Морщинистое лицо Корбуло перекосила страдальческая гримаса. – Сразу двенадцать кораблей утонуло по пути из Египта сюда. Хозяйка, ты только представь себе!

Фабиола выразительно вздохнула, всем своим видом выражая сочувствие. На самом деле она пыталась понять, почему такому человеку, как Корбуло, небезразлично, хорошо или плохо идут дела у его хозяина. Лично она только обрадовалась, когда Брут сообщил ей, какие обстоятельства заставили Гемелла продать латифундию. Вероятно, рабы волей-неволей отождествляют себя со своими владельцами, предположила она. Фабиола хорошо помнила, насколько горд был Ромул, когда благополучно возвратился из дома Красса, удачно увернувшись от агентов ростовщиков, которые нагло торчали напротив дверей дома Гемелла. А ведь ее брат-близнец ненавидел хозяина ничуть не меньше, чем она сама. Даже в жизни невольников имелись поводы для гордости. И потому не стоило ей сейчас пытаться судить Корбуло. Тем более что виликус, проработавший на Гемелла больше двадцати лет, уже успел проявить себя надежным, трудолюбивым и верным по отношению к ней.

Корбуло между тем отвернулся от нее к рабу, который ленивыми медлительными движениями точил (или делал вид, что точит) косу.

– Ну-ка, работай как следует! – Он вынул из-за пояса кнут и погрозил. – А не то попробуешь этого на своей спине.

Раб поспешно склонился над кривым железным лезвием и принялся елозить по нему точилом.

Фабиола одобрительно улыбнулась. Корбуло никто не назвал бы жестоким, но и применять силу при необходимости он не боялся. И то, что, как правило, ему удавалось обходиться угрозами, было хорошим признаком.

– Судя по всему, Гемелл владел приличным состоянием, – сказала она, желая узнать у управителя что-нибудь еще.

– Что верно, то верно, – вздохнул Корбуло. – Но боги отвернулись от него. Настал такой день, после которого все, что ни делал хозяин, обращалось в прах. Он влез в долги и вскоре уже лишился надежды когда-нибудь расплатиться.

Она хорошо помнила громил, которые демонстративно караулили день и ночь на улице напротив входа в дом Гемелла, и вечерние разговоры на кухне, где рабы собирались посплетничать.

– Брут говорил, что последней соломинкой оказался провал затеи с животными для арены…

Корбуло кивнул – с видимой неохотой.

– Да, хозяйка. Это дело должно было принести Гемеллу громадный доход – треть от всей выручки экспедиции бестиариев, ловивших диких зверей в Южном Египте.

От очередного воспоминания на Фабиолу повеяло мимолетным теплом: ее брат часто мечтал о том, как станет бестиарием. Но тепло тут же унесло холодным дуновением скорби. Ромул стал не звероловом, а гладиатором. Впрочем, на лице Фабиолы ничего не отразилось. Лупанарий научил ее полностью скрывать свои чувства от всех, даже от Брута.

И вдруг всплыло еще одно воспоминание. Незадолго до того, как Гемелл продал их с Ромулом, они подслушали разговор торговца с его приближенным писцом. Речь как раз и шла об отлове животных для цирка, который, по словам писца, должен был принести огромную прибыль. Близнецов тогда потрясло, что торговец не мог набрать денег на оплату своей доли в экспедиции. Им, нищим домашним рабам, его богатство всегда казалось безмерным.

– Да, такое предприятие должно было погасить все его долги, – спокойно сказала она.

– Не получилось. Все корабли потонули. И ведь не в первый раз.

– Все-все?

– Все до единого, – мрачно ответил виликус. – Попали в страшную бурю.

– Действительно невезение, – ахнула Фабиола.

– Если бы только это. Его ведь предсказатели предупреждали, что сам Нептун на него разгневался. – Корбуло грубо выругался, но тут же вспомнил, с кем разговаривает, и неожиданно покраснел. – Прости, хозяйка.

Фабиола решила воспользоваться случаем и продемонстрировать рабам свою власть. Она давно уже обратила внимание на то, что Брут довольно часто так поступал и благодаря этому его не только уважали, но и боялись.