Смертельная мечта

Лицо Джэйса расплылось в ехидной ухмылке, означавшей: «А что я говорил тебе раньше?»

– Ты слишком торопишься, – медленно произнес Джэйс. – Давишь на нее, вот она и шарахается от тебя.

– Да ничего я не давлю! – воскликнул Манкриф. – Просто она меня не любит и не хочет, чтобы я присутствовал в игровых программах! Сегодня она попросту прогнала меня. О Господи, – простонал Манкриф. – Что же мне делать?

Джэйс выпрямился и стал похож на присевший отдохнуть подъемный кран с вытянутой стрелой.

– А зачем ей, собственно, знать, что в ее играх находишься именно ты? – спросил Джэйс. – Ты можешь замаскироваться под какого-нибудь сказочного принца или под кого-нибудь еще. Зачем ты пытаешься показать ей себя?

– Да ради этого я все и затеял. – Манкриф заломил руки. – Она должна знать, что это я. Она должна полюбить только меня. Одного меня.

Джэйс присвистнул и покачал головой.

– Трудное у тебя положение, приятель. – Он покачал головой. – Она тебя не полюбит. Это невозможно, потому что в той, первой игре ты сильно напугал ее, и она это помнит.

Манкриф опустил голову. Ему было невыносимо думать, что Анжела никогда не полюбит его, а еще невыносимей было смотреть в эту насмешливую немытую рожу. «Грязная скотина, он наслаждается моим провалом!» – подумал Кайл. Губы его сжались.

– Невозможно заставить ее полюбить тебя, – добил Кайла Джэйс.

– Но почему? – глухо спросил Кайл.

Джэйс промолчал.

35

На следующее утро после Дня благодарения все отправляются за покупками. В больших и маленьких городах Соединенных Штатов начинается предрождественская суета. Проходят парады. По улицам рядами идут Санта Клаусы, тряся широкими, как лопата, бородами, маршируют длинноногие барабанщицы, а магазины… Магазины ломятся от покупателей. Повсюду светятся огнями рекламные плакаты, возвещающие о сногсшибательных скидках, в глазах рябит от адресов магазинов с невероятно дешевыми индейками. И в то самое время, когда страну захлестывал предпраздничный ажиотаж, в госпитале военно-воздушной базы «Райт-Паттерсон» умирал подполковник ВВС Ральф Мартинес.

У постели мужа в траурном платье и черной шляпке с вуалью сидела его будущая вдова, Дороти Мартинес. Когда Дэн в сопровождении доктора Чандра Нарликара вошел в крошечную палату, он увидел на покрасневших глазах Дороти слезы. Вслед за Дэном с миниатюрным, размером со школьную тетрадку, компьютером-ноутбуком под мышкой, так же неохотно, как и Нарликар, в палату, стесняясь, вошел доктор Эпплтон.

Дэн заметил, что Мартинес очень похудел. Голова его напоминала череп, обтянутый кожей. Выражение лица подполковника не изменилось, оно все так же было перекошено болью. Изменилось выражение единственного открытого глаза Мартинеса. В нем Дэн уже не увидел ненависти, а только бессилие и горечь. С жизнью Мартинеса связывали лишь несколько трубок, подключенных к мерно гудевшей в углу палаты машине. На маленьких экранах мелькали данные о состоянии сердца, давлении и пульсе, дыхании и электрической активности мозга. Дэну вдруг показалось, что это идет обратный отсчет отведенного подполковнику времени.

Дэн остановился и прошептал:

– Здравствуй, Дороти.

Она, словно сомнамбула, поднялась с белого больничного стула и, не подходя к нему, ответила:

– Здравствуй, Дэн.

– Прости меня, Дороти. Я очень сочувствую тебе.

Дороти едва сдерживала рыдания.

– Ты ни в чем не виноват, Дэн, – проговорила она дрожащим голосом.

– И все равно, Дороти, прости меня за все, что случилось.

Доктор Эпплтон протиснулся вперед, и в крошечной палате стало еще теснее.

– Дороти, – заговорил доктор, и лицо его помрачнело. – Мы хотим попытаться поговорить с Ральфом. Не знаю, получится ли у нас что-нибудь…

Взгляд темных глаз Дороти скользнул с доктора Эпплтона на Дэна, затем на смущенно переступавшего с ноги на ногу Чандра.

– Я уже сказал свое мнение, – недовольно пробурчал Нарликар. – Я против всяких попыток поговорить с Ральфом. Ему нужен покой.

– Он умирает, – сказал Эпплтон так тихо, что Дэн едва смог расслышать его слова.

– И тем не менее… – Нарликар сделал рукой неопределенный жест.

– Нам нужно попытаться узнать у Ральфа, что случилось с ним в кабине имитатора, – сказал Эпплтон, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Эта попытка может ускорить… – Нарликар осекся.

Дэн смотрел на лицо Дороти. «Что она скажет? Она знает, что Ральф в любой момент может умереть, а если каким-то чудом он и выкарабкается, то на всю жизнь останется жалким, беспомощным паралитиком, – думал Дэн и молчал. – Какое я имею право заставлять ее идти у нас на поводу? Ведь она, как и Нарликар, может счесть нашу попытку издевательством над умирающим. А если отбросить моральный аспект и оставить один медицинский, то наш разговор, даже если он и не получится, наверняка убьет Ральфа. Нет, мне не стоит вступать в разговор. Если Дороти не винит меня в том, что случилось в кабине имитатора, то сейчас, если Ральф умрет, вина ляжет только на меня».

Голос Эпплтона начал набирать силу.

– Дороти, пойми, что это наш единственный шанс узнать, что случилось с Ральфом.

Дэн посмотрел на своего бывшего шефа, затем перевел взгляд на Дороти. Было видно, что она колеблется.

– Я хорошо знаю Ральфа, – настойчиво и убедительно продолжал говорить доктор Эпплтон. – Он всегда шел до конца. Я знаю, вижу, как он хочет сказать нам все, что знает, и мы можем выслушать его. Должны, Дороти.

Нарликар неуверенно заерзал.

– Дороти, разрешите нам поговорить с Ральфом, – неумолимо продолжал Эпплтон.

Дэн искренне удивился. Он никогда бы не подумал, что тот самый Эпплтон, который всегда отличался мягкостью и застенчивостью, от которого Дэн ни разу не слышал ни единого неприличного слова, может быть таким напористым и безжалостным.

– Ваш долг перед мужем, – говорил Эпплтон, – дать ему возможность сказать нам все, что с ним произошло в кабине имитатора.

«Оставьте ее!» – хотел крикнуть Дэн, но продолжал молчать. Он, как и Дороти, был не только оглушен, но и парализован справедливыми аргументами доктора Эпплтона. «Доктор дожмет ее, – подумал Дэн, чувствуя, что Дороти начинает уступать. – Дороти – умная женщина и все понимает. Если бы это была экзальтированная психопатка, она бы, к радости Нарликара, просто выгнала бы нас с Эпплтоном отсюда».

Дэн понимал, какая страшная и мучительная борьба происходит сейчас в душе Дороти. Правда, такая же жестокая борьба шла и в его душе. Порой он ловил себя на мысли, что хочет броситься к Дороти и сказать ей, чтобы она не слушала доктора Эпплтона, что не забота о судьбе Ральфа руководит им, а забота о собственной карьере. Дэн знал, что стоит Дороти отказать Эпплтону, и тому ничего не останется, как с позором уйти на пенсию и всю оставшуюся жизнь носить клеймо ученого, чьи сомнительные разработки угробили двух талантливых летчиков. Но Дэн был многим обязан Эпплтону, слишком многим, чтобы сейчас подвести его. И Дэн молчал.

– Решайте, Дороти. Я вам сказал все, – закончил доктор Эпплтон холодным, металлическим голосом.

Дороти ответила еле заметным кивком, слабым и безвольным.

– Я согласна, – прошептала она, видя, что никто не понял ее знака. – Начинайте.

– Вы останетесь или уйдете? – спросил Эпплтон.

– Я хочу быть с ним, – сказала Дороти.

Дрожащими пальцами Дэн раскрыл компьютер и подошел к кровати, так, чтобы Ральф смог действующей рукой дотянуться до клавиатуры.

Склонившись над перекошенным лицом Ральфа, Дэн четко произнес: