Несколько дней спустя в гости к родителям приехала единственная дочь и привезла внучку. А внучка двух годиков от роду – а уже резвая, задорная и шаловливая. Взял Василий Иннокентиевич ее да усадил на свои колени. А внучка нос пальцами прищемила и говорит:
– Фу, деда, ты что, обкакался? – И тут же вынырнув его из объятий, тотчас исчезла за дверью.
А в этот момент заходит в комнату дочь, у которой были розовая челка и татуировка на бритой голове, и с воплем открывает окно:
– Какая же вонь здесь стоит!.. Вы дом хоть иногда проветриваете, предки?
Василий Иннокентиевич нервно похлопал глазами и не нашелся, что ответить бестактности дочери, невоспитанность которой сам же и допустил.
Несмотря на то, что Василий Иннокентиевич утром уже принимал душ, то после ухода гостей решил принять снова. Он намылился и напенился так, будто мылся в последний раз; и тер жесткой мочалкой свою грубую, толстую – почти козлиную кожу так, будто хотел ее разодрать.
«Ну теперь-то не должно быть запаха», – сказал он сам себе, протираясь полотенцем. И отправился в спальню – весь красный как редиска. Лег и прильнул к жене. Захотелось Василию Иннокентиевичу нежностей на склоне лет и начал он жену обнимать, за мягкие места щупать. А жена так и отскочила от него со словами:
– Василенька! Миленький ты мой! Как же несет-то от тебя невыносимо!.. – Схватив подушку, она ушла спать в другую комнату.
Василий Иннокентиевич пришел в ярость. И сорвались с его губ вслед такие слова:
– Дура ты редкая, я только что помылся!.. Не хочешь меня – ну и не хоти. Другую себе заведу – молодую.
Он отвернулся и уснул, заливаясь таким храпом, что слышно его было во всех комнатах.
На следующее утро зашел чиновник к себе в кабинет – видит, как секретарша точит ноготки.
– Ой! – вскочила она. – Кофе или чаю?
– Мне? – игриво подошел к ней вплотную Василий Иннокентиевич. – Тебя!
– Ой, мамочки! Что же вы делаете? – захлопала глазами девушка.
– Жене изменяю! – ответил Василий Иннокентиевич, и грубо прижал ее к себе.
– Я бы и не прочь, но… – Девушка тут же приняла горделивый вид. – Но я не вожусь с мужчинами, которые женаты и которые к тому же… не моются. Извините!..
Василий Иннокентиевич как ошпаренный отошел от секретарши и сел на свое кресло: к ней он не приставал – и более того даже не разговаривал. Весь день не мог он думать ни о чем другом, кроме как об этом запахе. Он ломал голову над тем, что это за запах такой, что все его чуют, а он – нет.
На выходных решил Василий Иннокентиевич по совету жены посетить врачей. И начал со стоматолога.
– У вас на зависть хорошие зубы. Я не вижу гноя или воспалений, которые могли бы спровоцировать дурной запах, – заключил стоматолог.
– Стало быть, никакого запаха нет?
– Нет, запах есть, но исходит точно не изо рта. Зубы в порядке… Вы проверьте желудок… Вот вам адрес одного гастроэнтеролога, – протянул он бумажку. – Только вы непременно скажите, что от такого-то. А я вам в следующий раз за это скидочку сделаю. – И стоматолог натянул глупую заискивающую улыбку.
Василий Иннокентиевич отправился по тому адресу к гастроэнтерологу, – но и тот развел руками. Он направил чиновника к другому врачу и так же попросил назвать его фамилию.
Василий Иннокентиевич обошел врачей в нескольких частных клиниках, которые обобрали его, как говорится, до ниток – но так и не смогли установить причину странного запаха.
Чиновник в конце концов отправился в больницу для простых смертных: но и там все безрезультатно. Врачи затыкали носы и разводили руками. Дошло до абсурда, что чиновник даже хотел дать взятку, чтобы ему сказали, что никакого запаха нет. Но несмотря на то, что по справке Василий Иннокентиевич был абсолютно здоров, – носы лгать не могли, и что-то с ним творилось неладное.
Он вышел, и у входа в больницу подбежал к нему бородатый мужичок и упал на колени:
– Матерь Божия! Это вы!
– Чего надобно? – нахмурил брови Василий Иннокентиевич.
– На месте дома моего дачу построил негодяй-чиновник! Жить негде, – слезно взмолился мужичок. – По свету скитаюсь. Помогите! Прогоните!
Но Василий Иннокентиевич, пуще разозлившись, прошел мимо; сел в автомобиль, и приказал водителю отвезти его домой.
Приехав домой, он узнал неприятную новость. Жена оставила ему такую записку:
«Мы с мамой и с сёстрами переехали жить на новые дачи. Прошу пойми правильно. Я больше не могу жить с этим… запахом. С каждым днем этот запах все сильнее и сильнее. Это безобразие! Прости! Твоя М.»
– Ах ты шалава! – зарычал брошенный муж, как зверь, притаптывая записку ногой. – Я родственников ее обогатил, саму обогатил, а она – бросила меня при первой моей беде!.. У-у, шалава! Увижу – убью!
С этого дня Василий Иннокентиевич еще больше ожесточился: начал огрызаться на водителя, грубить подчиненным и говорить неприятности секретарше. Последняя разозлилась; собрала толстую косметичку и тонкую папку с бумагами и ушла со словами:
– Старый вонючий козел! Всем расскажу, что приставали!
Следом уволился водитель.
Жизнь чиновника пошла на спад. Родственники к нему не приезжали, на работу к нему наниматься не хотели.
Как и прежде он соскребал лопатой деньги, выделенные на школы, детские дома, храмы. Но удовольствия ему больше ничего не приносило: он был одинок и никому не нужен. А все из-за запаха, который чуяли все, кроме него самого.
Однажды он выходил из здания сельсовета и увидел у калитки старую худощавую женщину с палочкой.
– Эй вы! Чего забыли здесь? – крикнул он.
– Подай, сыночек, на хлебушек. Два дня не ела, – промолвила старуха сухими сморщенными губами.
– А ну убирайтесь! – сказал он, подойдя ближе. – Вы не видите, что здесь не дом милосердия, а здание сельсовета? Идите в храм.
– А нет храма. Закрыли его. Ибо рушиться он стал сразу же после ремонта.
– А меня не волнует!
– Да как же не волнует? Вы же на восстановление деньги получали. С кого спрашивать-то?
– А ну не дерзите мне! Я глава села.
– Я знаю, мертвый человек.
– Что ты, карга старая, сказала?
– Не узнал ли ты меня?
– Не знаю и знать не хочу!