Голестан, 11

С этими мыслями пропал и комок в горле.

Все фотографии хранили запах рук Али, и вообще вся комната пахла им. Я столько старалась, чтобы образ его белых и тёплых рук как можно дольше оставался в моей памяти… Его высокий рост, длинная рыжая борода, голубые глаза, морщины на лбу, рыжие волосы и брови…

В ту ночь Али спал в этой комнате. Нет. Мы были дома у Хаджи Садега, и, несмотря на то, что Али был очень уставшим и нехорошо себя чувствовал, ему нужно было уехать в половине третьего утра.

– Фереште, ты разбудишь меня, если я усну? – спросил он меня.

– Да, – тут же ответила я.

Лучше бы я его не будила… Лучше бы я сама уснула, и мы бы оба проспали. В глубине души я тогда догадывалась, что на этот раз он не вернётся. Откуда я это знала?.. Я помню, что в тот вечер у меня в ушах постоянно звучало:

«Фереште, внимательно смотри на него. Попытайся насмотреться и на всю жизнь запечатлеть это лицо, волосы и брови, его походку и привычку стучать пятками…»

Али всегда торопился и спешил уйти, его голубые глаза, казалось, так никогда и не отведали здорового глубокого сна. Он всегда был начеку, но в ту ночь он заснул очень глубоко и периодически вздыхал. Зачем же я разбудила его? Почему сама тоже не уснула? Я ведь слышала эти голоса, которые постоянно визжали у меня в ушах и твердили:

– Это последний раз, когда ты видишь своего мужа. Это последние проводы… Это последняя встреча и прощание.

Когда Али лёг спать, я ушла в гостиную. Но почему я ушла? Почему не остановилась и не насытилась созерцанием его? Разве я не знала тогда, что следующая наша встреча произойдёт лишь в ином мире?

Мои размышления прервал голос матери.

– Фереште, дорогая Фереште, мне принести твой ужин, или ты сама придёшь?

Я быстро вытерла слёзы и посмотрела на своё отражение в стекле фотографии Али. Кончик носа и глаза покраснели. Я не была голодна, но всё же отправилась в гостиную, где расстелили большую скатерть для всех гостей.

Дома были близкие люди: Марьям, её муж и дочка, Хаджи Садег, его жена и дети, родители Али, бабушка и дедушка Али: Хаджи-баба и Ханум-джан – и бабушкин брат, дядя Мухаммад, который раньше жил за рубежом, но уже несколько лет, как оставил жену и ребёнка и вернулся в Иран жить вместе со своими родителями. Мне стало больно… Какой же весёлой и счастливой семьёй мы были. Что бы здесь творилось, если бы Али и Амир были живы, их шутки и смех раздавались бы по всей квартире. Почему с нами такое произошло?..

Какое странное семейное собрание у нас получилось, такое унылое и безжизненное. К вечеру Мансуре-ханум стало плохо из-за болей в почках, поэтому Хаджи Садег отвёз её к доктору. Все молчаливо и тихо сидели вокруг скатерти, лишь Насер-ага пытался поднять всем настроение.

– Эй, твой сынок убивает нас, Фереште! Почему он совсем не плачет?!

– Фереште, вместо того, чтобы плакать, он весь краснеет.

На ужин у нас был рис с гороховой и картофельной подливкой. Марьям, неся в руках поднос, прошла мимо меня, и до меня тут же донёсся запах оманского лимона.

Я села возле Мансуре-ханум и спросила у неё:

– Как вы себя чувствуете? Что сказал врач?

Лицо у Мансуре-ханум было бледным, под глазами набрякли мешки.

– Киста почки увеличилась. Врач говорит, что нужно оперировать. Ох… Скажи мне, как тут можно не нервничать?

Насер-ага, у которого на руках всё еще был Мухаммад Али, обратился ко мне:

– Невестка, возьми своего сына. Я столько раз его щипал и кусал, но он всё равно не плачет.

– Да, – взволнованно ответила я.

– Насер, – безжизненно и вяло обратилась к нему жена, – пусть количество песчинок на могиле Али будет равно годам жизни этого малыша. Как же он похож на него. Али тоже был таким. Он не издавал ни звука, даже когда болел или испытывал боль.

– Он, конечно, был тихим и спокойным в детстве, – засмеялся Насер-ага, – но определённо компенсировал всё, когда стал взрослее. Чуть ли не по стенам бегал!

– Кто? Мой сын? – медленно выговаривая слова, произнесла Мансуре-ханум. – Не помнишь, как до своей гибели он заболел, но никому и слова не сказал? Мы поняли всё только по его нездоровому виду.

Насер-ага задумался и тихо сказал себе под нос:

– Цвет его лица говорил о тайне, которую он хранил внутри… Правду говоришь. Когда он вернулся из зоны боевых действий, состояние его было ужасным, но он ни разу не пожаловался и скрывал всё. Я тогда спросил у него, что с ним. А он лишь ответил: «Ничего». Я спросил ещё раз: «Ты простудился?» – а он лишь сказал: «Наверное». Моё предложение пойти к врачу он сразу отверг и сказал, что Фереште даёт ему нужные таблетки. Я тогда принёс ему лекарство, и он молча выпил его. Хаджи Садегу пришлось силой отвезти его к врачу, где ему сделали укол. Когда он вернулся домой, мы тут же уложили его спать. Проснулся он в полночь и пошёл на кухню. Я последовал за ним и спросил: «Тебе лучше, сынок?» – «Нет, я голоден», – ответил он.

– Я тогда проснулась от шума на кухне, – добавила Мансуре-ханум. – Придя туда, я увидела Али, сидящего на полу. Он ел яичницу и повторял: «Как вкусно! Прямо что надо!». Мы только потом поняли, что он несколько суток вообще ничего не ел.

– Да, вы правы, – подтвердил Хаджи-баба. – Али был очень стойким и сильным. Друзья говорили, что во время всех семи ранений, которые он перенёс, он не издал ни единого звука. Помнишь, как через два-три дня после свадьбы мы пригласили вас домой? Вечером в спортзале во время занятий кунг-фу он вывихнул ногу. Не понимая, в чём дело, я видел за столом, что ему не по себе, он был весь красный, но ничего не говорил.

– Да, – кивнула мама, – это произошло 28 мая в прошлом году. Я прекрасно помню тот день, так как это был день рождения Фереште. Я хотела выйти и купить торт, но Фереште не позволила, сказав, что не хочет никого беспокоить. Хаджи-баба говорит правду, я заметила, как во время ужина ему было неспокойно. Он покраснел и, сжавшись, сидел в углу. Я подумала, что он стесняется, так как они с Фереште тогда только поженились.

– Фереште, – обратилась ко мне мама, – тебе положить рис или качи?

Мне снова захотелось плакать и убежать в ту комнату, где я смогу вдоволь нарыдаться. С усилием я выдавила:

– Рис, но немного, пожалуйста.

* * *

В понедельник 4 января 1988 года в мечети Махдийе мы провели поминальное мероприятие в сороковой день со смерти Али.

В тот день я осталась дома вместе с несколькими соседками, которые пришли ко мне, чтобы не оставлять одну. Мероприятие началось в 9 утра и закончилось в половине 12-го, однако все вернулись после часа. Как рассказывали, по всей провинции было проведено около 60–70 поминальных мероприятий в честь Али в различных городах и сёлах. Большое количество людей посетило мечеть Махдийе, а на обед пришло много гостей к нам домой. Заранее обо всём подумав, Хаджи Садег для всех заказал еду на дом.

Знакомые и родственники в мечети спрашивали обо мне, некоторые из них только там узнали о рождении Мухаммада Али, а после обеда близкие люди пришли домой навестить нас. Многие принесли мне и сыну подарки, среди них были одеяла и одежда, а также игрушки для малыша. Несколько родственников подарили мне отрез материи и разноцветный платок, учтиво призывая перестать надевать чёрное и выйти из траура. Некоторые из них и вовсе настаивали на том, чтобы пойти в салон красоты, если я дам на то согласие. Среди гостей была светленькая женщина моих лет. Она всё время сидела рядом со мной и проявляла заботу. Как бы я ни пыталась понять, кто она, но так и не вспомнила и решила, что наверняка это супруга одного из товарищей Али. В конце концов она сама обратилась ко мне:

– Панахи-ханум, вы, наверное, меня не знаете?

– К сожалению, нет. Сколько бы я ни думала, не могу вас вспомнить.

– Вы имеете на то полное право, но вас знают все, так как вы супруга самого Али Читсазийана. Кто в Хамадане не знает о нём.

– Спасибо большое, – еле слышно пробормотала я. – Вы очень любезны.

– Мы в прошлом году после праздника в мечети Махдийе учились стрельбе. Помните? Вы нас там не заметили, но все женщины мимикой или как-то иначе указывали на вас, говоря, что вот та высокая девушка – жена Али Читсазийана. Я не знаю почему, но мне тогда показалось, что раз вы жена командира, вы, должно быть, стреляете лучше всех нас.

Незнакомка засмеялась и добавила:

– Но во время стрельбы все пули пролетели мимо мишени.

Мне тоже стало смешно от тех воспоминаний, и я улыбнулась.

Тем временем Марьям с большим подносом в руках, наклоняясь, предлагала чай всем гостям, сидевшим в гостиной, а Нафисе с сахарницей в руках следовала за ней.

– Панахи-ханум, – продолжала незнакомка. – Мы состоим в кружке «Сопротивление» при мечети Махдийе и вместе с другими сёстрами занимаемся издательской деятельностью. Я прошу прощения… Но если бы вы смогли поделиться какими-то интересными воспоминаниями о супруге, мы могли бы это напечатать.