Ненавижу докторишек. Повесть

Заведовал (по военному – начальник) хирургическим отделением в поликлинике бывший москвич с задорной эспаньолкой и, как было принято в то время, среди военных врачей – простодушно предприимчивый. Работы было много, а жалованья явно не хватало. Приходилось придумывать всякие интересные методики для зарабатывания. Ну, например – придумал способ депиляции – тоненькие мандрены от многоразовых инъекционных игл аккуратненько устанавливал в волосяной фолликул. Барышням с избыточными волосиками во всяких местах. А затем касался этих проволочек электрическим коагулятором. Фолликул внутри кожи выпаривался, волосок выпадал и больше не рос. Дамы, что называется, были довольны, не взирая, на кропотливость, болезненность и длительность процедуры. Некоторый доход депиляция приносила, а вот удовлетворения хирургических амбиций – нет. Я слегка стыдился такой деятельности. И довольно быстро ее свернул. Начал дежурить волонтером в окружном госпитале.

Еще…, в поликлинике я начал работать на компьютере (тогда это было в диковинку – постсоветские страны только начинали обрастать оргтехникой) печатал инвалидские направления для бойцов, которых нужно было освобождать от службы, и военным пенсионерам для получения дополнительных льгот.

Но самая прелесть была в том, что на этом компьютере была установлена игрушка «самолет F16» – один из первых относительно удачных авиасимуляторов. С увлечением отыскивал в компьютерных морях черное пятно подводной лодки и настойчиво долбил по нему из доступного оружия. Иногда заигрывался, и тогда начальник организовывал китайскую ничью – выключал компьютер кнопкой. Было обидно. Но, во-первых, такое он проворачивал, лишь тогда, когда я играл во время обеда, а это святое. Во-вторых, на самом деле китайская ничья была организована всего один раз, – я перестал наглеть, и играл лишь изредка.

Кстати, про обеды – это шикарное действо. Им заправляла старшая сестра отделения – она заботливо накрывала на стол, подавала разогретые в сухожаровом шкафу бутеры и прочую снедь. Которую мы с собой приносили. Обычно выпивали. И мне казалось, что так и должно быть в нормальных хирургических коллективах. Ошибочка.

Но тогда и порядки в здравоохранении были попроще – отношение больных к лёгкому алкогольному аромату, исходящему от хирурга, было довольно спокойным. Одесса начала 90-х вообще была алкоголизированным городом. Не пили только сильно больные люди. Прочие же вполне себе со вкусом выпивали и закусывали. Бутылка считалась обычным подношением врачу, и вообще была своего рода валютой при выстраивании отношений между людьми, которые по рангу брать очевидные взятки деньгами регулярно не могли. Возникало сильное ощущение, что те бутылки с алкоголем, которые мне приносили и, которые я кому-то отдавал в знак благодарности за что-либо, потом ко мне возвращались с очередной благодарностью. Если я такую бутылку сильно подозревал в некой замкнутой циркуляции, то обычно приговаривал ее к распитию. Из соображений умеренного суеверия.

***

Итак, в начале своей карьеры я был критично поглощен лечебной работой – увлеченно лечил глубокие гнойники на мозолистых лапах военных строителей, последствия неудачных попыток пересечения вен на предплечьях тонкодуших новобранцев, разную мелкую травму и конечно стариковские болячки военных пенсионеров. Заведующий отделением видя мое желание заниматься хирургией, организовал мне знакомство с ведущим хирургом госпиталя, и я стал – дежурантом. Все это было вновь и очень интересно.

Госпиталь был большой, клинический с опытными врачами – подавляющее большинство из которых прошли обучение на первом факультете ВмедА[25 - Военно-медицинская академия им. С. М. Кирова – ведущая военная медицинская образовательная и научная организация] и имели опыт работы в группе советских войск в ГДР. Так и продолжалось – чуть больше года.

При госпитале было военное учебное заведение – интернатура медсостава ОдВо. Меня туда приняли на обучение, и спустя положенный год обучения, сдав довольно принципиальный экзамен, я стал хирургом с дипломом.

Мой учебный план предусматривал работу во всех хирургических отделениях госпиталя и на кафедре топографической анатомии одесского мединститута, и это было не просто знакомство, а довольно полноценная работа и учеба. Традиции советского военного здравоохранения и наставничество были крепко вколочены в мозги моих учителей, и они очень ответственно относились к моему хирургическому образованию – рассказывали, объясняли, советовали и предоставляли литературу. Особенно мне запомнилось отделение нейрохирургии, в котором служили – два татарина и один грек. Так вот, грек меня постоянно подкалывал и иногда отвечал на мои вопросы. А татаре – действующий и бывший начальники отделения – спуску не давали – устраивали зубрежку с проверкой по топической диагностике поражения нервной системы[26 - Речь идет о широко известном учебнике Триумфова А. В. по топической диагностике. Для немедиков поясняю, что в этом учебнике описывается, как по симптомам и проверочным тестам определить зону поражения головного или спинного мозга.], учили, правильно осматривать больных при поступлении на лечение, постоянно брали с собой на операции, и вообще возились со мной. Я даже маленькую научную работу подготовил за время цикла по нейрохирургии – сравнительная ценность рутинной пневмомедуллографии[27 - Рентгеновский метод исследования, при котором визуализируется спинной мозг. Технологически сложный и болезненный для пациента.] и, новомодной на тот период, компьютерной томографии для диагностики грыж позвоночного диска с прицелом на объем необходимой операции. Очень хорошо ко мне относились в отделениях травматологии и хирургической инфекции.

Ну вот, закончил, я интернатуру, сдал экзамен, отбрыкался от окружного кадровика, который хотел меня спеленать в медсанбат в какую-то часть под Одессой. Запомнилась реплика главного хирурга: «Не надо ему в Чабанку[28 - село под Одессой, где располагалась полноценная мотострелковая дивизия]». Ну, не надо – и не надо. Пошел к нему на прием.

Главный хирург Одесского военного округа полковник медицинской службы Груф. Это был такой седенький, прокуренный, грубоватый дядька. В очках. Больше всего он мне напоминал волка-папаню из советского мультика про Волка, который вырастил здоровенного быка из похищенного теленка[29 - Волк и теленок м\ф. 1984 г. реж. Михаил Каменецкий]. Даже интонации и тембр голоса у него были такими же. Пришел и попросился на работу в госпиталь.

– Ожен Иоанович, сердцем всем возжелал я посвятить себя хирургии в стенах славного одесского госпиталя!!!

– Хе-хм, надо поработать на обеспечении операционной – заодно и поучишься еще!!!. Давай сюда свой коньяк и иди, пиши заявление на имя начальника госпиталя. Я на нем резолюцию поставлю.

Он меня рекомендовал на работу начальником (или заведующим?) операционным отделением. Это было в конце лета. Стало быть я хотел упорхнуть. … от слова мотылек. Из гарнизонной поликлиники в смысле…. А по мнению Лаврентия Бритенау – от слова порхатый[30 - В Одессе так воробьев называли. Определение носит слегка антисемитский оттенок.]….Такое мое стремительное раскукливание не устраивало поликлинику – лето догорало и работать было некому. Моя попытка перемещения с галер была воспринята оппозиционно.

Лаврентий Бритенау – это, стало быть, начальник поликлиники (высокий лысеющий организатор и тактик медицинской службы с печальным взглядом) уперся и начал бубнить, что, если я не отработаю лето, пока основные хирурги в отпуске, то он не даст мне хорошей рекомендации… Это конечно была ересь, но я прислушался. И с молодой запальчивостью начал верещать про разрушение моей стремительной хирургической карьеры. Говорил я все это быстро и довольно мерзким фальцетом (яду мне, яду…). Окружающие улыбались.

Тевтонец, поняв, что перехватил инициативу, начал надо мной, шутя, слегка глумиться…: – Барт ибн Малей, а что это Вы (в Гашековском контексте)[31 - Гашек Ярослав «Похождения бравого солдата Швейка». Имеется в виду иронично-презрительное обращение на Вы к молодому и зря переживающему коллеге.] вдруг по-китайски заговорили, можно сказать защебетали…??? Хо-хо. Оно же – хе-хе…

Я закусил удила и продолжил верещать. Лаврентий, послушал мой пафосный бугурт, добродушно хмыкнул и по прямой связи, в манере крупного демократичного босса коллегиально договорился с Груфом, что обещанную мне должность подержат до начала осени….

Вернулся на прием. Тянуть амбулаторную хирургическую лямку (идиосинкразистический вербальный образ) совместно с санитарно неблагополучным, очень престарелым военно-полевым хирургом в глубокой отставке. Жизненная философия этого сенсея на том (вероятно завершающем, в глобальном смысле) этапе сводилась к следующему: «Если есть халат – то брюки застегивать необязательно». Сам он легко обнаруживался по запаху.

Ничего – принюхался… Дед был не только пахучим и неопрятным, но и по-стариковски ленивым. Все время куда-то ушаркивал и потом с глумливой улыбкой на полных гипоксически синюшных губах, тряся сальными космами, отпускал армейские шуточки. Притча о майоре, поиске женского полового органа и втором характерном щелчке[32 - Большой палец смазанный ружейной смазкой вести вниз по позвоночнику до второго характерного щелчка….] ему удавалась особенно.

У него были отношения с терапевтшей, … дамой приблизительно его возраста и кондиции. Ну как отношения…. – они друг друга нежно ненавидели. Со старухой я мало разговаривал. А вот у деда в ее адрес сформировался, пожалуй, один устоявшийся эпитет: «Эта старая манда….». Произносил он это с интонацией мультяшного Джона Сильвера[33 - «Остров сокровищ» мультфильм, 1988. Режиссёр Давид Черкасский.] – веско, скабрезно и довольно сочно. Почти хлюпало. Ну, вы понимаете, как, что. Получается, что водоворот его мыслей заворачивался вокруг одного и того же.

Эдакий вселенский ступичный подшипник, в который внедрена ось мироздания. Какие, скажите на милость, черепахи со слонами!!!

Впрочем, иногда старикашка и что-то интересное рассказывал. Все же полковник от хирургии. Он был. Теперь уж, наверное. Привык я к нему и доработал до конца августа – начала сентября. Лаврентий и Ожен свое обещание сдержали. Я перевелся на работу в госпиталь.

Госпиталь на Пироговской

Правильный одесский постсоветский август – это липкая жара и большие пешие переходы. Впрочем, переполненные троллейбусы тоже запоминаются.

С другой стороны, на пляже поводов для критики погоды было существенно меньше. Теплый серовато-желтый нечистый песок, не очень соленая (по сравнению со Средиземным и Красным морями) полупрозрачная бутылочно-зеленая вода, ленивый демпфированный волноломом прибой. В августе вода имела право не быть очень теплой, в отличие, например, от июля (в июле вода теплой быть обязана), но иногда удавалось поплавать и до начала сентября.

Мне нравится, когда про солнце говорят, что оно лимонадное – незлое, ласковое и в тоже время теплое. Бонфильоли[34 - Бонфильоли Кирил. Автор авантюрных романов о Мордекае. Или, в русском переводе, Маккабрее.] так описывал английское солнышко,… я же могу только развить это сравнение тем, что в Одессе солнечный лимонад – бывает разным, от, по меньшей мере, сильногазированного, а иногда и с алкоголем, до невнятного домашнего.

Конец августа – начало сентября – иногда всего только неделя – это одесская стремительная сублимация бархатного сезона, который в средиземноморской Турции длится до ноября, а в Эйлате и всю зиму.

***

С этого момента моего повествования, уважаемые господа, я начинаю переходить на вымышленную, но эмоционально близкую по звучанию для читателя топонимику. Мне представляется, что несуществующие названия городов и улиц больше подходят для изложения последующих событий. Вместе с тем, чтобы создать впечатление некоторой среднерусской почвенности, я решил воспользоваться уже существующей в развлекательной литературе географической локацией «Мекленбург». Любимовские приключения Алекса Уилки, в моих глазах – это безусловный шедевр[35 - «И ад следовал за ним…» Любимов М. П.]. И Мекленбург – оттуда.

***

Прелестное времечко. Прогулка пешком от площади Основного Закона до двенадцатой-тринадцатой станции БариллЕс ГрандЕс по Стиммлосштрассе, минуя полотно чехословацкого гиперлупа тех времен, и далее по Лемберг-стрит приводит к довольно крутому склону, поросшему дикими степными маслинами, выгоревшей травой и низенькими кустиками зловредного чертополоха. Со склона открывается восхитительный морской пейзаж… Море – море. Вдалеке – корабли на рейде, видна линия волнолома с барашками дробящихся колебаний, заброшенные бетонные причалы – они же пирсы, они же траверзы. Их нынешнее предназначение – удобное место, с которого красиво ныряют в море шоколадные местные и приезжие гарсоны. А также зона рыболовецких утех для старшего поколения. Заключительный рывок – спуск по визуально ненадежной секционной бетонной лестнице[36 - Подниматься обратно по склону после отдыха на пляже – невыносимо утомительно.] – и вот оно. Шаг невольно ускоряется и на песочке сандалики уже стряхиваются с лапок, для того чтобы вновь быть быстро надетыми. Это если песок избыточно горяч. А если нет, то можно идти, загребая лапками восхитительное тепло смеси песка и того, что обычно накапливается в пляжном песочке по всему миру. Где-то больше… Легкая лавировка между ковриками загорающих, узкая полоска плотного влажного песка и – можно пробовать ногой воду.

***

И мне хотелось также. Но влекомый демонами перфекционизма, я нагружал себя работой, дежурствами, походами в библиотеку. Моя голова была занята постоянными размышлениями о своей жизненной эффективности, нацеленности на результат, самореализации, общественном признании, справедливости и честном зарабатывании денег. В общем, всей той чушью, которой часто бывает, забита голова стремительных вьюношей из полуобеспеченных интеллигентских семей. Это дополнялось повышенной чувствительностью к словам, критике, разрушительными самокопаниями и мучительными ментальными переигрываниями житейских ситуаций: «Он мне сказал – то-то, а я ему хотел сказать то-то…» Словом – кадет Биглер от медицины.[37 - И вновь незабвенный Гашек. Кадет Биглер – избыточно старательный персонаж романа «Похождения бравого солдата Швейка»]

***

Такая манера поведения разительно отличалась от той, которая распространена среди многих городских мальчиков. Эти ребята неторопливы, пытаются быть вальяжными, немногословными и сосредоточены на очень земных, реальных задачах. У них пухлые щеки и полные сочные губы, миндалевидные или круглые карие глаза. Их очевидные бока контурируются под футболочками и откровенно нависают над брючками. Они откуда-то четко знают, что ночью нужно спать дома в своей кровати, а не дежурить по экстренной хирургии. И, тем более, не нужно носиться по спальным районами Пальмиры в раздолбанной карете скорой помощи в призрачной надежде оттопырить скудный гонорар. Они интуитивно понимают, что заведующего и профессора нужно слушать, а не загружать своими незрелыми рассуждениями. Что хорошая идея нуждается в постепенном обдумывании и поэтапной реализации. А фонтанировать и подгорать – это как-то не по-одесски. И уж конечно, мысль о возможности с кем-то открыто конфликтовать, страшно далека от их сознания. На самом деле, они и подежурить могут, но это будет самый необходимый минимум, от которого уже нельзя отказаться. Часто они веселы и остроумны, спокойно относятся к маленьким человеческим слабостям и себе их позволяют.

Постепенно на фоне общей малоконфликтной обстановки эти мальчики взрослеют, становятся заведующими, главными врачами и руководителями кафедр. К этому времени им приходится расстаться со своими чудесными темно-каштановые локонами и получить взамен голый череп с пигментными и сосудистыми пятнами. Их щечки втягиваются, губы иезуитски тончают, глаза теряют маслянистую поволоку, взгляд перестает быть добродушным.

НО… итог этих ребят, оцененный на финальном посту житейского весового контроля, и это очевидно, во многом лучше, чем у их стремительных, взбудораженных и конфликтных сверстников. По целому ряду вопросов с их мнением ПРИНЯТО соглашаться. Почему-то мало у кого возникает эмоциональное желание спорить. Это мнение преподносится таким образом, что оно, если не становится руководством к действию, то, по крайней мере, уважается.

Зачастую их дети или внуки продолжают семейные традиции в такой же неочевидной и постепенной манере…, смысл которой заключатся в том, что жизненные цели обозначаются и достигаются постепенно, по мере их естественного и закономерного появления.

СМП

Это опыт бесценный. Но, многие вполне спокойно обходятся и без него. Подстанция. Авеню Спейсквин – на первом этаже детской амбулатории. Обнаруживается по скоплению «рогатых»[38 - В одной из повестей, (Великин Александр. Знаменитая повесть «Санитар») напечатанной в Мекленбуржском толстом литературном журнале, так называются кареты «скорой помощи». Видимо из-за наличия на крыше двух фар с красными крестами.]. Тогда это были РАФы. Мрачный подъезд с ободранной дверью, вестибюль с кушеткой и окошко диспетчерской. Чуть дальше и направо – коридор, из которого на обе стороны – двери в казармы для врачей, фельдшеров, водил, кабинет старшего фельдшера и заведующего подстанцией. Тубзик. Довольно захезаный. Ну, и вход в диспетчерскую. Желтоватый свет слабосильных лампочек, запах курева. И лекарств. Казармы – это было впечатляюще – нары, сколоченные из досок с промятыми, засаленными матрасами в ковровых попонах – установлены без промежутков между. Проход был только в ногах. Получалось, что доктора (боже-б-же) лежали вповалку, как бомжи. Романтия. Причем для врача бригады №5 своей постоянной шконки не было. И мне приходилось дрыхать в коридоре на стуле.

У мамули был изъят, и нежно почитываем справочник врача скорой медицинской помощи. Ограничений на рабский труд тогда особо не существовало, и я мог дежурить двое суток подряд. И я даже такое практиковал. Ну, интересно же. Пару раз подежурил с более опытными врачами и потом стал подменным на других бригадах. Бывало, что машина находилась в ремонте и тогда предлагали закрыть дежурство на других подстанциях… Ну, как машина – старый микроавтобус на лысой резине, По моим воспоминаниям, эффективно тормозило правое заднее колесо, и в гололед «рогатого» разворачивало поперек дороги. На перекрестках это бывало забавно. Хотя и страшно. Однажды в такой момент слишком интенсивно даванул на пассажирский тормоз и продавил полик. Чуть позже обычно работал на пятой бригаде. Но не регулярно. Кроме обычной выматывающей работы были прикольные чисто скоропомощные моменты о которых стоит рассказать.

Ну, например – фельдшерский обжим. Не секрет, что в условиях невыплат зарплат «скорая помощь» кормилась с рук дорогих пациентов. Даже термин был – «позолотите доктору ручку». Фельдшера – активно претендовали на участие в дележе добычи и если, по их мнению, дележ производился неправильно, то начинался обжим – это значит, что фельдшера устраивали мелкий саботаж – например, отказывались выполнять внутривенные инъекции – это, формально, врачебная манипуляция. Пытались вымогать бабло с больных самостоятельно и дерзко, плохо тащили носилки, писали кляузы руководству. У них была своя профессиональная этика и солидарность. Возможно, такая тактика могла бы возыметь эффект, но в моем случае она не сработала… Я прекрасно обходился без фельдшера, больше того, чуть позже он стал мешать. Трудновато, конечно, было транспортировать больных с водителем-санитаром – эти тоже не стремились поднимать тяжести. Пару раз на меня ворчала заведующая, но потом отстала т.к. капризные фельдшера с их вечными жалобами и самой ей надоели.

Еще был случай – не помню, как это случилось, но обнаружил в маленькой индивидуальной аптечке из своей врачебной укладки – разбитую ампулу наркотика… мы тогда возили с собой промедол и морфилонг. Разбитой оказалась ампула с промедолом. Тогда уже с этим делом[39 - Речь идет об учете наркотических препаратов.] были строгости (из-за медиков-шалунов), и пришлось бы мне проходить через всяческие процедуры административного очищения. Но кто-то предложил купить ампулу лекарства и я этим предложением воспользовался. – отбрыкался.

К моменту моего переезда из Пальмиры я проработал на СП уже девять месяцев и понял, что перестаю справляться… Во всяком случае, в сочетании с основной хирургической работой в госпитале. Трое суточных дежурств в неделю все-таки… Между тем, на вызовах я находил хирургическую патологию и организовывал лечение этих пациентов. На договорных условиях. Что означало – на сколько договорились, то и хорошо….

Прощай Пальмира

Руководить операционным отделением мне не нравилось. Вместо того, чтобы продолжать накапливать лечебный опыт я был вынужден заниматься вопросами материального снабжения. Например, был очевиден дефицит марли[40 - Звучит дико, но бинты и салфетки после «чистых» операций отстирывали, стерилизовали и использовали вновь для «гнойных» операций и перевязок]. Из-за нее мне постоянно приходилось конфликтовать с начальником аптеки. Под конец мы с ним вообще поругались. Операционные сестры все время капризничали. Делили дежурства, обязанности, и пр… я с юношеским энтузиазмом пытался их организовать. Хирургическая общественность за мной глумливо наблюдала. Иногда подзуживала, иногда дезинформировала. Я рефлексировал. И хотя были люди, которые меня поддерживали, видя мое искреннее желание сделать работу отделения более управляемой, в целом, эта деятельность вызывала у меня отвращение.

Но поприще организатора операционной работы имело и положительные моменты – я пребывал в ранге заведующего отделением, имел совместительство – врач-онколог, и мог немного заниматься лечебной деятельностью. Мне поручали лечение разных больных – я старался, получалось не все. В ответ на прямолинейную военную критику мне приходилось лишь досадовать на самого себя.

И, тем не менее, иногда удавалось быть по-настоящему полезным. В основной операционной с советских времен был установлен очень крутой операционный светильник – многорефлекторный, под хитрую лампочку. К тому моменту, когда я приступил к работе заведующим операционным отделением, из тридцати двух ламп перегорели двадцать шесть. На определенном этапе целых оставалось и вовсе четыре. В Малороссии таких лампочек на военных (да и на гражданских) базах снабжения не было. Ситуация со светом в экстренной операционной сложилась довольно патовая…

К этому времени я собрался в отпуск и поехал в Метрополию – в Зеев к родственникам жены. Меня снабдили сорока долларами – специально выписанная премия. В чемодан я сложил несколько бутылок коньяку. С долларами – почти сразу возникла проблема – при обмене купонов (местная валюта – на тот момент) у уличных менял, мне подсунули «куклу»[41 - Инструмент мошенничества – пачка нарезанной бумаги, изображающая пачку наличных денег. Настоящие купюры – только сверху и снизу.] и я остался без этих, существенных на тот момент денег. Пришлось занимать. Смешно, но в итоге доллары мне не понадобились. В Зеевской областной больнице и в областном предприятии медтехники за небольшое количество коньяку и рассказы о трудностях хирургов в братской республике мне дали – 30 нужных лампочек.