Искусство наследования секретов

– Нет, насколько мне известно. Кое-кто здесь посоветовал мне к вам обратиться.

– Гм-м. Интересно. Ладно, дорогая. Увидимся через несколько дней.

– Хорошо. До свиданья!

– Пока-пока!

С минуту я просидела с мобильником на коленях, в очередной раз пораженная тем, как стремительно развивались события. «Может, написать смс-ку Самиру и рассказать ему? Я вспомнила холодную натянутость в его машине под конец нашей поездки и свою собственную неловкость.

«Нет. Пожалуй, не стоит. Лучше все оставить, как есть».

Я встала и потянулась, пытаясь решить, где поужинать. Опять остаться в гостинице и обойтись едой из паба? Мой желудок сразу воспротивился. Я не привыкла есть тяжелую пищу каждый день. Похоже, пришло время узнать, что еще готова предложить эта деревня.

Одеваясь, я перехватила взгляд бабушки, взиравшей на меня с фотографии на столе. И внезапно меня обуяло негодование. Как могла мама смотреть на меня, как две капли воды походившую на ее собственную мать, и ничего не говорить мне об этом? Любила ли она свою мать? В раздумьях я натянула свитер через голову. Казалось ли ей мое сходство с бабулей благословением, или маме оно было ненавистно?

Неужели для нее поделиться со мной тайной было смерти подобно? Ведь мама не могла не понимать, в какой ситуации я окажусь, когда она умрет.

А, может быть, она, и правда, этого не сознавала? Может, думала, что в наследство вступит кто-то другой, или все поместье отойдет властям?

Нога почти перестала болеть, но долго проходить на каблуках я не смогла бы. Мощеные булыжником улочки были мокрыми после прошедшего дождя. В лужицах отражались огни витрин и свет, горевший в квартирах над ними. В одном окне я заметила женщину, мывшую посуду. И мне отчаянно захотелось оказаться на ее месте – самой приготовить и накрыть себе ужин. Как же давно я не жила нормальной жизнью! Сколько еще времени должно было пройти прежде, чем я смогла бы вернуться к прежнему, привычному ритму – ходить без трости, собирать материал, писать и редактировать, готовить и есть. Я скучала по той жизни, но пока возвращение к ней представлялось нескорым.

«Но, возможно, у меня теперь получится воссоздать хоть какое-то подобие нормальности? После беседы с Джокастой во вторник будет ясно: подыскивать ли мне квартиру на пару месяцев или и дальше оставаться в гостинице», – утешила себя я.

Несколько ресторанов еще работали. Из любопытства я заглядывала в каждый. И с удивлением обнаруживала в них довольно фешенебельную публику, если судить по опрятным брюкам и модным стрижкам. Должно быть, эти люди съезжались из тех новых жилых микрорайонов, о которых мне рассказывал Питер. И большинство ресторанов выросли в деревне на потребу этому контингенту. «Надо будет выяснить», – сделала я в памяти зарубку. Жилые массивы под стать спальным районам города – это было мне знакомо. А вот их отличия от американских пригородов могли стать темой интересной статьи.

В раздумьях я даже не заметила, как подошла к ресторанчику Пави. Название «Кориандр» было выписано золотыми буквами на зеркальном стекле окна. Свет внутри был вкрадчиво приглушенный. Стоявшие на столах свечи в латунных подсвечниках отбрасывали на белые скатерти геометрические узоры. «Павлиний» мотив обыгрывался бирюзовыми штрихами – деревянными салфетницами, окрашенными в бирюзовый цвет, зеленовато-голубыми платочками в жилетных кармашках работников. Официанты были в черных брюках и жилетах поверх белых рубашек. Классика.

Мне вдруг расхотелось ждать вторника. Аромат, разносящийся из ресторанчика, был несказанно аппетитным.

Но что поделать – приходилось ждать. Ужина с Пави. Приема у графа. И того момента, когда моя жизнь снова сдвинулась бы с мертвой точки.

И вместо «Кориандра» я выбрала бистро во французском стиле, тихое и уютное. Официант уговорил меня отведать тушеного кролика, который оказался невообразимо нежным, а подливка к нему – такой сбалансированной текстуры, что я поспешила вытащить из сумки блокнот и записать угаданные ингредиенты. Тимьян, розмарин, морковь и петрушка. Грибы, горчица и лук-шалот.

Божественно! Столь идеальное блюдо быстро избавило меня от ощущения одиночества, и, неспешно опустошая второй бокал вина, я извлекла из сумки альбом, купленный в Летчуэрте. Мой столик стоял в темном углу у окна, и я зарисовала предметы сервировки, бокал, ингредиенты моего блюда, а потом переключила внимание на местных жителей, гуляющих по площади и мостовым под звездами, блиставшими над округлыми холмами окрест. Пара юных влюбленных обнималась у древнего каменного «масляного креста» в центре площади. Их фигуры высвечивал фонарь, и на расстоянии они могли сойти за героев любого времени – и периода Реставрации Стюартов, когда Карл II вернул моим предкам земли и дом; и Викторианской эпохи, и даже военных сороковых, когда бомбы практически уничтожили это небольшое островное государство.

Люди жили и умирали в этой маленькой деревушке на протяжении многих сотен лет. И я внезапно окунулась в прошлое, поколение за поколением промелькнули перед глазами. И рука быстро заводила карандашом по бумаге, воссоздавая силуэты людей в разных нарядах, сообразно моде своего времени, двигавшихся вокруг и сквозь друг друга, ступавших по тем же улочкам и дорожкам. Тихую площадь вдруг наводнили их призраки, со своими историями и семейными преданиями. И я почувствовала странное умиротворение, словно и моя судьба была связана с их планидами какими-то тайными, мистическими узами.

Жизнь мне судила очутиться в этой деревне. И, наверное, лучшее, что я могла сделать, – это просто подождать, когда она мне явит, для чего.

Ранним утром во вторник, взяв с собой альбом с карандашами, я поднялась на холм к церкви. Утро, наконец, выдалось сухое и ясное. Косые лучи желтого светила, поднимавшегося на востоке, искрились над полями и покрывали глянцем траву на волнистой гряде. Поместье Розмер оставалось в тени, но я зарисовала его тоже. Линии получались дрожащими и прерывистыми, но рисование внушило мне то же спокойствие, что и всегда. Мне никогда не удавалось расслабиться и обрести душевное равновесие путем медитации в сидячей позе. А вот приготовление пищи, ходьба и работа над эскизами или этюдами приносили мне то самое ощущение, которое описывали люди, практиковавшие медитацию – чувство отрешенности, сосредоточенности на текущем моменте, безучастности ко всем назойливым, безумным голосам, наперебой пытающимся завладеть твоим вниманием.

Ночью мне по электронной почте пришло письмо от Нэнси. Ей поступило с десяток заявок на воскресный осмотр дома, и теперь нам нужно было только выбрать лучшее – по предлагаемой сумме. Просто поразительно, как много людей изъявили желание выложить за этот небольшой участок земли кругленькую сумму. А она превысила предсказанные Нэнси 3,5 миллиона долларов на триста тысяч! И даже после уплаты всех пошлин и налогов это был серьезный куш.

Сидя на низкой старинной стене и зарисовывая кладбище, я невольно поддалась противоречивым эмоциям, которые всколыхнула во мне потенциальная продажа дома. Мне никогда уже не удалось бы посидеть на маминой кухне. Но зато на моем банковском счету появилась бы нехилая сумма. И эти средства можно было вложить в Розмер, реши я его восстанавливать. Или в новую недвижимость в Сан-Франциско. Да во что угодно, на самом деле!

Единственное, что меня не привлекало – это покупка квартиры в Сан-Франциско вместе с Грантом. Год или два назад такой шанс показался бы мне лучшим подарком Вселенной. Мы были счастливы.

Но на поверку оказалось, что не были.

На обратном пути в гостиницу, я заглянула в офис Хавера.

– Доброе утро! – поприветствовала меня та же самая секретарша. – Я как раз собиралась вам позвонить. Сообщить, что все готово. Вот, – передала она мне очень пухлый конверт. – Там все, что вы просили. Если у вас возникнут вопросы и потребуется что-то уточнить, просто позвоните нам.

Миссис Уэллс сцепила на столе руки, и я поняла, что она была намного старше Хавера.

– Благодарю вас, – сказала я, не открывая пакет. – Скажите, вы работали секретаршей и у предыдущего мистера Хавера?

– Да, почти сорок лет.

– Значит, вы здесь были, когда все покинули Розмер. Или что там с ними произошло. Верно?

– Все это очень прискорбно, леди Шоу.

– Гм-м. Мне просто хочется все разложить по полочкам в голове. Моя бабушка умерла, так?

– Да. Это случилось в 1973-ем году, – миссис Уэллс, нахмурившись, запнулась: – Или в 74-ом.

Я родилась в 1978-ом, в Сан-Франциско; а маме нужно было время, чтобы эмигрировать, найти мужа, зачать и выносить меня.

– А кто стал графом после смерти Виолетты?

– Ее сын, конечно же. Роджер Шоу был четырнадцатым графом Розмерским.

– Это брат матери. Мой дядя.

– Да.

У секретарши зазвонил телефон: дзынь-дзынь! Дзынь-дзынь! И, подняв палец вверх, она призвала меня к молчанию.

Дождавшись, когда она переговорит с позвонившим и положит трубку на рычаг, я задала следующий вопрос:

– Куда уехал Роджер Шоу?

– В Индию, насколько мне известно… мы именно туда переводили деньги. Но теперь и он исчез.

– Исчез?

– Никто не снимает деньги с его счета довольно долго.

– Индия… А почему он уехал именно туда?

– Откуда мне знать? Он там родился, а некоторые люди… ну, они не в состоянии привыкнуть…

– Что вы имеете в виду?

Телефон снова зазвонил.

– Прошу прощения, леди Шоу, – сказала миссис Уэллс. – Но телефон все время звонит. Почему бы вам не прочитать эти материалы, а потом мы могли бы продолжить беседу, – и, не дав мне шанса ответить, секретарша сняла трубку.