Возвращение в Михайловское

На монологи Чацкого – чтец напирал в особенности…

А судьи кто? – За древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима,
Сужденья черпают из забытых газет
Времен Очаковских и покоренья Крыма…

Александр поморщился. С некоторых пор все риторическое его раздражало. И даже в самом себе – он пытался избегать. (Он взрослел.) В раздумье он по обыкновению начал тихонько постукивать ногтем по столу – двумя ногтями, перебирая…

– Ты можешь не стучать?

– Прости!

Чацкий чем-то начинал походить на Ленского. И это тоже раздражало.

Нельзя ничего нового сказать на свете! Все уже сказано. Кто это рек? «Хорошо еще, что не обо всем подумано!..»

Как дошли до падения Молчалина с лошади, обморока Софьи и сцены после обморока, вновь стало интересно. Пущин подавал эти места не с тем тщанием – и опять, словно торопясь. Пьесе это как раз шло.

Неужто она, и впрямь – любит Молчалина?.. Впрочем… В жизни все бывает! Скажем ясней – именно это и бывает в жизни. – Он затосковал… Зачем это все? Чужая любовь, чужая пьеса?.. Татьяна вышла замуж. Сюжет обрывается… Хотелось рассказать другу про письмо Волконского!.. – Понимаешь! Та женщина… была подарком судьбы! – но мигом… Несбыточным! Белая Церковь, наследница Браницких… уйти за мной? – в эту стылую жизнь? (Он мысленно жестом очертил все вокруг.) А тут… впервые уходила та, что могла стать его женщиной! Девочка! От которой отмахнулся так легко! – Пчелка, мелькнувшая мимо отверстых глаз – но устремленных куда-то помимо. – Но стена стеной – а перегородка – перегородкой! Друг, все больше входя в раж, вколачивал в него пьесу «Чацкий».

– Может, ты почитаешь? – предложил Жанно, поняв, что другу опять стало скучно.

– Ну, может… – согласился Александр.

Читал он иначе – больше оттеняя стихи… Так выходило явно лучше. Длилось это недолго – он быстро вернул рукопись.

– Нет, лучше все-таки ты! – и не только потому, что трудно давался чужой почерк (не пущинский – сразу видно), но много грамматических ошибок: это резало глаз.

А пьеса хороша! Какой диалог!.. А меня будут уверять после этого – что Озеров у нас – великий драматург!.. И Вяземский – туда же! Ничего не смыслят в пьесах! Диалог, черт возьми! Где берут такой? На Кавказе у Ермолова?.. Он был смятен. Его всегда повергало в прах искусство.

После второго акта сделали перерыв. Подняли бокалы…

– Ну как? – не удержался Пущин. Он гордился – будто своим собственным детищем.

– А тебе не терпится! Погоди – дочти до конца!..