Падальщики. Книга 3. Испытание выживанием
– Что ты хочешь сказать? – тут же очнулась Божена.
– Кейн и раньше ошибался.
– Он на правильном пути! Поверь мне!
– С чего бы это? Ты что ученая? Ты шесть лет пробирки моешь!
– Да пошел ты!
Начиналась стандартная грызня между Боженой и любым, кто ставил под сомнение авторитет Кейна. Раньше я был на стороне Божены. Сейчас же запал пропал. Не потому что я считаю, что Кейн ошибся. Я верю в его теорию, она… элегантна. Но меня утомили безуспешные попытки создать сыворотку, потому что мы собрали порядка тридцати образов крови от разных зараженных, а все равно вирусный геном заполнен лишь на восемьдесят пять процентов.
В первые дни наш прогресс шел семимильными шагами, мы собирали это ДНК-ожерелье, как профессиональные плетельщики бус. Первые два зараженных дали нам почти четверть генома, радости нашей не было предела. Потом еще трое довели эту цифру до пятидесяти процентов, а потом с каждым принесенным образцом мы получали то семь, то пять, то вообще два процента от генома. Постепенно становилось ясно, что в тех окрестностях, в которых мы обитали, вирус застопорился в своем развитии. Мы не принесли ни одного образца, в котором потенциал был бы заполненным. Разумеется, нас начинали одолевать сомнения в том, что вирус дозрел до своего финала. Что если человеческие ресурсы закончились раньше? Возможно, он дозревает до сих пор, и возможно, особь с завершенным гомеостазом до сих пор не появилась. В таком случае, какой бы прелестной теория Кейна ни была, она заходила в тупик.
А перепалка между Боженой набирала обороты, она уже успела оскорбить Ульриха его идиотской прической и тот рыдал на плече Хайдрун, смотрящей на Божену взглядом полным упрека, назвала Фабио слабаком и слюнтяем из-за его идиотского ранения, а Свена назвала неумехой и демонстративно плюнула в подгоревшую жаренную картошку.
– Эй! А я-то тут причем? Я не против Кейна! – взмолился Свен.
Но дальше стало еще хуже.
В ресторан ворвалась взбешенная Тесса. Ярость из нее прямо волнами исходила, и я рефлекторно вжался в плечи, надеясь, что она меня не заметит. Интересно, ей мы чем не угодили?
Тесса решительным шагом направилась к Арси и выбила из под нее стул, та стала заваливаться, но Тесса поймала ее в воздухе и резким приемом вывернула руку в плече.
– Какого хрена! – завопила Арси.
Тесса не дала ей договорить, провернула руку на сто восемьдесят градусов и согнула в локте, а потом со всего размаху ударила лбом о стол.
– Тесса, какого хрена ты творишь?!
– Что происходит?
– Говорила вам, у нее крыша скоро съедет. Где моя лопата?
Визжащая в цепких руках Арси кричала во всю глотку:
– Слезь с меня, дура!
Но Тесса продолжала прижимать ее лицом к столу.
– Тесса, ты чего? – Томас боялся приблизиться к сестре и лишь встал из-за стола.
Я смотрел на Тесс и видел, как резко изменилось ее лицо. Она стала бледной, в глазах сверкал гнев, губы сжались в узкую полоску, она была настроена решительно выбить из Арси мозги по непонятной нам причине.
– Я просила тебя сообщить мне, если с Желявы придет сообщение! Так сложно было его передать? – кричала Тесс.
– Да пошла ты! – ответила Арси.
Тесса снова схватила Арси за дреды на затылке и ударила лбом о стол.
– Тесс, прекрати! Пожалуйста! – взмолилась Куки.
– Почему ты решила, что можешь утаить от меня факт того, что на Желяве произошел военный переворот? – процедила Тесса сквозь зубы.
В ресторане тут же стихло. Никогда еще голос Тессы не звучал так холодно и ровно, словно она была роботом, ведущим допрос. Бездушным и холодным роботом.
– Кто-нибудь снимите ее с меня! – крикнула Арси, из носа хлестала кровь.
– Я задала тебе вопрос! И ты ответишь на него, иначе я начну ломать тебе пальцы! – таким же свирепо ровным голосом продолжала Тесса.
– А что бы ты сделала? – рыкнула в ответ Арси.
– А это уже не твоего ума забота!
– А Кейн был прав! Ни хрена бы ты не сделала! Потому что ни хрена у тебя нет! Сыворотка не готова, и чем ты бы помогла там на своей Желяве?
Тесса замерла.
– Кейн? Он знал? – решительности Тесс вдруг поубавилось.
– А с чего ты взяла, что мне вообще есть дело до твоей гребанной Желявы?! Это Кейн просил не говорить. А мне вообще на всех насрать!
Арси попыталась брыкаться, покряхтела, но хватка Тесс была мертвой.
Тесса глубоко вздохнула, а потом произнесла:
– По-моему, вы не до конца осознаете, что лучше вам не иметь такого врага, как я, – теперь же Тесса обращалась к нам, оглядывая каждого своим тяжелым командирским взором. – Я разнесу ваш чертов рай посреди гор в мелкие щепки, если почувствую, что вы этого достойны! И никто из вас не посмеет меня остановить, потому что никто из вас неспособен на это!
– Тесса, мы не знали, клянусь!
– Я ничего такого не слышала!
– Нам очень важна Желява! Ведь там люди!
Мы все взмолились, пытаясь унять ее гнев.
– С этих пор, Арси, ты докладываешь все, что пришлют наблюдатели напрямую мне! Тебе ясно?
Арси попыталась вырваться из цепких солдатских рук, но лишь без сил поникла на столе.
– Иначе что? – прокряхтела она.
– Иначе ты начнешь терять пальцы, а твоя компьютерная лаборатория превратится в пыль. Потому что угадай что, мне тоже насрать на твой дом!
С этими словами Тесса полная злости покинула нашу тухлую посиделку, резко превратившуюся в захватывающий боевик.
Глава 5. Побег
26 января 2071 года. 18:00
Алания
– Ну можно мне погулять? – взвыла Каришка, повиснув вниз головой на лестнице трехъярусной кровати.
– Ты сделала домашнее задание? – я выложила на стол рабочий планшет, в котором хранились учебники по аграрной инженерии. Через две недели я должна закончить этот предмет экстерном для скорой аттестации в аграрном блоке.
Какую бы революцию мы ни затевали, но образование всегда идет как-то параллельно боевым действиям, словно мир вовсе не стоит на пороге краха, а надежда на светлое будущее, в котором твое образование непременно пригодится, по-прежнему сверкает ярче солнца. Так Генералитет пытался затмить подозрения населения в том, что бочка с порохом под этой базой скоро взорвется. Люди всегда продолжали жить даже во время войн. Почему бы не жить и во время конца света?
– Да! – Каришка раскачивалась туда-сюда, обхватив лестничную перекладину коленями.
Ее каштановые длинные до пояса волосы теперь свисали до пола, пока ее лицо заливалось краской от разбухавших сосудов из-за висения вниз головой, но ее это нисколько не заботило. Эти две сестренки, которых Тормунд так точно обозвал Шишками, потому что они вечно торчали отовсюду, как любопытные варвары, всегда отличались простодушием и пытливым характером.
– Математика? – продолжала я.
– Да!
– Неорганическая химия?
– Да!
Меня снова скрутил спазм кашля от стремительно развивающейся астмы. Подземелье сжирало мои легкие, как плату за возможность продолжать жить. Я отняла платок от губ и увидела красные брызги: уже второй раз за день я отхаркивалась кровью.
– Экологическое равновесие? – продолжила я, не подавая признаков озабоченности своим здоровьем.
– Да!
– Сочинение?
Каришка запнулась и перестала качаться. Я замерла, ожидая верный ответ.
– У меня острый дефицит информации для грядущего доклада!
Я немного скривила лицом, потому что Каришка повторила мою фразу, сказанную ей десять минут назад, слово в слово. Двенадцатилетние так не выражаются. Они из этого предложения разве что предлоги да союзы знают. Более того, она так по-заговорщически сверлила меня взглядом и ухмылялась, что весь ее вид выдавал наш план.
Краем глаза я взглянула на караулившего меня солдата из отряда внутренней безопасности. Он стоял возле входа в спальный отсек. В последнее время, как и предсказывал Маркус, их стало гораздо больше, причем эпицентром их средоточия стала я. Меня забавляло, что полковники так и не просекли мои тайные способы обмена информацией между заговорщиками. Как бы полковники меня ни блюли, а я все равно найду выход подобно канализационной крысе, имеющей тысячу и один проход из тупика.
Я делала вид, что собираюсь усердно учить материал по агрономии, устраиваясь за столом с планшетом и кружкой воды. Кроме нас в спальном отсеке было еще около пяти человек, занимающихся своими делами: кто сидит за столом и читает, кто просто лежит и отдыхает после тяжелого дня, кто сидит на кровати и шепчется с соседом. Казалось, они занимались совершенно обычными делами, но мой нынешний статус да знакомство с Фиделем и Маркусом сделало из меня параноика: я во всех видела шпионов, замечала солдат вокруг себя, иногда даже казалось, будто видеокамеры Желявы теряли статичность рядом со мной и поворачивали свои красные глаза мне вслед. У меня не было возможности проверить ни людей, ни солдат, ни тем более видеокамеры, а потому я вела игру двадцать четыре часа в сутки, даже когда оставалась одна в помещении, даже когда спала.
В моем отсеке проживало двадцать человек. Через пару часов людей в отсеке станет больше, потому что желявцы начнут возвращаться с ужина и готовиться ко сну. Это шло мне на руку, потому что я обеспечивала себе круглосуточное алиби, пока самый ценный артефакт базы снова проведет мероприятия по разрушению нынешнего режима. Разница лишь в том, что сегодня Каришка примет непосредственное участие в боевых действиях, и за это я себя ненавидела.
У меня не было выбора. Мятежники потеряли свою единственную боевую мощь на базе – Падальщиков – и теперь мы пытались выжить любой ценой. Разумеется, мы не собирались кидать детей в мясорубку типа той, что случилась две недели назад, но и невинными их игры быть перестали.
– У тебя проблемы с идеями? – нарочито громко спрашиваю я, а сама то и дело кидаю взоры по сторонам.
Нас должны услышать как можно больше людей.
– Да! Мне нужно в компьютерный зал, чтобы поковыряться в Хрониках и найти материал про взаимосвязь обезлесивания и обмеления рек! – я знаю, что Каришка даже таких терминов не знает, но чтобы попасть в компьютерный зал нужна веская причина, и серьезные научные доклады – одна из них.
Каришка отважно исполняла свою роль, которую я ей поручила.
Она не отказалась. Боюсь, она даже не поняла, к чему я ее привлекаю. Двенадцатилетние не понимают глубокого смысла слов «мятеж», «революция», «расстрел». Для них это просто понятия из книжки по истории, которая произошла когда-то давно с какими-то незнакомцами и означала что-то, чего люди боялись и не хотели повторять. Каришка воспринимала свою задачу, как приключение. Я же не желала упускать возможность воспользоваться ее любопытством и решительностью, пока она еще недостаточно выросла, чтобы начать бояться всего происходящего. Юношеский максимализм драгоценен, как и опасен единственной вещью – отсутствием страха. В мои времена до Вспышки такие подростки забирались на вершины телевизионных вышек без страховок и делали умопомрачительные селфи с высоты нескольких сотен метров над землей, мальчишки во дворе привязывали скейты к бамперам машин и устраивали сумасшедшие гонки, ребята посвящали целые видеоблоги своим корявым трюкам паркура, лишь бы доказать всему миру свою неуязвимость и бесстрашие. Это безумие длилось всего пару лет, потому что детство неизбежно натыкается на тупик во времени, за который ему дальше прохода нет. Детство кончалось. Юношество дозревало до взрослости. Вместе с годами приходили реальные проблемы: устроиться на работу, купить машину, взять ипотеку, свозить семью на отдых. Тут уже было не до опасных трюков, потому что человек обрастал ответственностью не только за свою жизнь, но и за жизнь своих домочадцев.
К сожалению, в нынешних условиях Каришка может так никогда не дорасти до того возраста, когда рутинные проблемы, вроде работы и детей, станут для нее стимулом двигаться дальше. Иронично выходило: мне было жалко детей, потому что их будущее под большим вопросом, но в то же время мы бросали их в самое пекло в войне за выживание, грозя сократить их и без того короткие деньки.
– Хорошо. Вот тебе запрос для пропуска, предъявишь на входе в компьютерный зал.
Я сажусь за стол и начинаю заполнять стандартный бланк запроса, где указываю имя, фамилию, возраст допускаемого, а также причину: «Экзаменационный доклад, раскрывающий эффект обезлесивания на обмеление водоемов и их последующая деградация. Аграрный блок. Первый курс обучения аграрному делу».
Причину мне подсказали. Разумеется. Я всех тонкостей системы допусков в блоки и общие зоны не знаю, но отныне я обрела мощную поддержку старожилов, включая самых главных бунтовщиков, так что мой путь революционера, пробивающего тропу на поверхность, мне облегчат настолько, насколько это возможно. Я очень рада этому, потому что вместе бояться не так страшно.
Это была любимая фраза Тиграна. Ею он руководствовался, когда объединял своим светочем людей. И мы действительно боялись меньше, чувствуя плечи друг друга, словно страх был некоей определенной массой, которую можно было разделить на тысячу триста человек. Каждому по маленькому кусочку страха. Наше единство помогало нам сплачивать армию сильных душ, пусть и в истощенных телесных оболочках. Дух вечен.
– Вот. Держи. Чтобы в девять была здесь, как штык!
Я протягиваю записку Каришке и нарочито громко даю наставление.
Каришка тут же спрыгивает с лестницы, немного шатается из-за попыток кровообращения вернуться в нормальный человеческий режим, а потом берет клочок бумаги в руки и складывает в карман своей хлопковой туники. Пара любопытных глаз обратила на нас внимание, вторая пара улыбнулась в умилении. Другие не обращали внимания. Я погладила Каришку по голове – обычный ласковый жест, которым я награждаю каждого встреченного по пути ребенка из деревни, словно они все мои дети. А потом не удержалась и поцеловала Каришку в лоб за ее храбрость и верность, за чистоту и наивность, которой так мало в этом мире и которую нам необходимо защищать, как самое дорогое сокровище, что осталось здесь под землей.
Дети.
Именно это сокровище станет моим призраком, разносящим мятежный дух по недоступным местам. Сокровище, которым я рискую, осознавая последствия. Сокровище, которым не рискнет ни один человек в здравом уме, и оттого поступок мой кажется еще чудовищнее. Я прошу прощения у Господа, у Тиграна, пытаясь самой себе доказать, что у меня нет выбора, а также обнадежить саму себя, что мой план удастся. Кто заподозрит ребенка? Кто арестует ребенка? Кто заставит ребенка совершить преступление, за которое наказанием будет расстрел?
Я прервала затянувшийся поцелуй, чтобы избежать лишнего внимания и подозрений.
Каришка, словно чуяла тревогу, бьющую шквалом о мое и без того хрупкое сердце. Девочка улыбнулась.
– Буду к девяти, Алания, – и шепотом добавила, – я справлюсь.
А потом поскакала вприпрыжку вдоль холодных тусклых бетонных коридоров подземелья, как яркий огонек факела, освещающий подкрадывающуюся точно хищник в ночи угрозу.
Я.
Я заставлю ребенка пойти на смертельное преступление, если кто-либо покусится на мое право на свободу.
26 января 2071 года. 18:20
Каришка
– Пропуск, мисс.
Мне не нравится этот тип. Он похож на того злого принца Джафара, который запер принцессу Жасмин и обижал ее папу. На нем черный халат до колен, что значит, что он из блока инженеров, и оранжевый тюрбан на голове, на фоне которого его индийское лицо приобретает зеленоватый оттенок и становится похожим на какашку. Он сидит на высоком стуле за столом и никогда не удостаивает меня взглядом, потому что все время пялится в монитор компьютера. Наверное, мультики смотрит. Я тоже не могу от них оторваться, я вообще не знала, что такое телевизор, пока не попала сюда. Мультики – это единственное, что есть хорошего в этом сумрачном подземелье.
Он забрал бланк, долго проверял его, наверное едва умел читать. Я вот на первом же уроке литературы здесь на Желяве поставила рекорд скорочтения в двести тридцать четыре слова в минуту. Ребята в моем классе поразились этому, а я чувствовала себя крутой. В деревне в моем классе было тридцать шесть учеников, конкуренция адская! Я всегда старалась быть лучшей во всем.
А здесь нас всего восемь в классе, так что рекорды бить для меня труда не составляет. Поначалу мне нравилась моя исключительность, я сразу стала лучшей ученицей: считаю, рисую, пою, бегаю и отжимаюсь лучше остальных. Мой страх перед новым классом, в котором нужно доказать свои силы, оказался напрасным.
Вот только не чувствую я на языке вкуса победы. Скорее вкус гнилого обмана.
Сегодня я увидела, как мой сосед по парте – Пол— потерял сознание, прямо сидя рядом со мной. Он резко выделялся на фоне остальных детей своей бледностью, худощавостью, его так и называют Шполан, мол, худой, как шпала Пол. Вроде обидно, но Пол не жаловался и не казался смущенным. Мне сказали, что это был тяжелый приступ анемии, которой он страдает с детства. Его увезли в медблок, а мы продолжили урок по губительному эффекту интенсивного животноводства на планету, но Пол все не выходил у меня из головы. Я тогда поняла, что мне с моим, как сказала Алания, «розовощеким здоровьем» вообще не с кем тут соперничать. Я оглядела весь свой класс и мне стало так грустно от того, что они все больные. У кого-то астма, у другого аритмия, у третьего слабые и ноющие суставы. Из восьми человек – у пятерых освобождение от физкультуры. Я так и сидела до конца дня, ни разу не ответив ни на один вопрос госпожи Акерман, которая страдала от хронического бронхита и кашляла каждую минуту, прикрываясь уже пожелтевшим от крови платком, хотя я знала ответы на все ее вопросы. Не могла я отобрать радость Риты, Марго, Кирилла и остальных от похвалы учительницы. Им мало чему осталось радоваться.
Во время обеда ко мне, как всегда, подсела Алания, она мне стала мамой. Она сама так сказала. Мои папа с мамой не смогли эвакуироваться из деревни, теперь я сирота. Мы с Маришкой плачем по ним каждую ночь. Сестренка не может спать одна, а потому перебирается ко мне на третий ярус и мы засыпаем.
Вместе плакать не так грустно.
Я рассказала Алании про Пола, мне легко делиться с ней тревогами, она умеет утешать. А потом она рассказала, как я могу помочь моим новым друзьям и госпоже Акерман вылечиться. Я знаю, что это подземелье убивает всех. Не только моих одноклассников, но и моих друзей – Падальщиков, запертых в тюрьме. Нам всем срочно надо выбираться на поверхность, тогда люди станут здоровыми и розовощекими, как я, а Падальщики останутся в живых.
Моя задача опасная, но интересная, я, не раздумывая, согласилась принять участие в миссии. Фунчоза мною будет гордиться, ведь успешность моего задания поможет Фунчозе сбежать из тюрьмы. Падальщики, как говорит Алания, наш единственный способ вернуться в деревню, а я очень туда хочу, мне не нравится жизнь под землей, она холодная, сырая, мрачная и болезненная. В деревне мне редко приходилось жалеть людей, а здесь под землей мне их жалко постоянно.
– Вот ваш ключ. При покидании компьютерного зала вы обязаны его вернуть. Потеря ключа закроет вам доступ к залу на полгода. Вам это ясно, мисс? – стандартная фраза коменданта компьютерного зала.
Джафар даже разговаривал, как мультяшный Джафар – медленно и с акцентом, и по-прежнему игнорировал меня. Наверное, даже если ему язык показать, он не заметит. Но совершенно точно заметят те два солдата, что стоят позади него. Они огромные и мускулистые, на футболках значок щита, дубинки прикреплены к поясу. В общем, язык я им бы точно не показывала.
Я взяла ключ-карту, которую мы используем для активации компьютеров, а потом вытащила из кармана и поставила на стол перед Джафаром подарок, который специально для него приготовил Маркус.
Вредный Джафар уставился на бумажное творение, скривился в лице, приподнял одну бровь и надменно спросил:
– Что это?
– Это подарок Вам. Попугай оригами, – ответила я.
Джафар смотрел на бумажную птицу так, словно она была ничтожна, мерзка и вообще воняла на весь коридор. Ну погоди, злыдень, она через пару минут так завоняет, что у тебя глаза лопнут!
– Ни в коем случае не трогай ее тело! Хватай только вот за этот угол! Когда поставишь ему на стол, сожми две остроконечные грудки у птички и быстро уходи, – Маркус объяснял мне в штабе.
Найти две пластиковые капсулы внутри птицы можно лишь, разложив ее. И даже если бы Джафар скомкал бумажного попугая и выбросил в урну, он бы все равно разорвал капсулы и не заметил. В курсе химии аграрных удобрений мы кратко затрагиваем тему про опиоиды, но Маркус рассказал мне гораздо больше интересного. Например, если смешать опиодиный анальгетик фентанил с летучим галотаном, то можно получить штурмовую газовую смесь, которая быстро вырубает противника.
– Его зовут Яго, – добавила я и сжала грудки птички, делая вид, что поправляю попугая на столе.
Подушечки пальцев почувствовали, как лопнули капсулы.
– Если подышишь этой смесью хотя бы полминуты, начнет тошнить. Так что убирайся оттуда поскорее! – наказывал Маркус.
Я опустила руки и незаметно нащупала часы на руке, нажала кнопку. Таймер запустился.
– Какая бесполезная трата бумаги, – произнес Джафар равнодушно, смерив меня уничтожающим взглядом.
В этом подземелье сложно быть добрым человеколюбом. Здешняя атмосфера сама делает из тебя больного и хилого Шполу или же злого и мерзкого Джафара.
Я пожала плечами и прошла к двери в компьютерный зал. Охранники активировали ее ключ-картой, а потом набрали восьмизначный код на панели так, чтобы я не увидела. А мне это и не нужно. Более того, для успешного претворения плана в реальность лучше бы никому не знать этот код.
Я вошла в просторный зал, забитый рядами столов с компьютерами, тут их очень много! В дни сессий, говорят, к ним вообще не протолкнуться, очередь на неделю вперед расписана по часам. Кто хвосты закрывает, кто к экзаменам готовится.
Здесь было порядка шестидесяти ребят разных возрастов и мертвая тишина, из-за которой казалось, что мои шаги стали объектом внимания не только детей, но и стен и потолка. По крайней мере, мигающие лампочки камер видеонаблюдения в углах зала совершенно точно следили за мной.
Тут наконец страх достал меня. Потому что момент икс, или как его называет Фунчоза «момент жопа», настал. Хотя он запрещает мне так выражаться, говорит, что я еще не подросла до выдачи разрешения на использование брани. Мне кажется, он врет. Нет такого разрешения. Потому что у кого бы я ни спросила, никто о таком не слышал.
В общем, в животе стало посасывать, а спина интенсивно потела, да еще пульс в ушах оглушал так, что ничего кроме него и не слышно. Алания говорила, что злой Полковник смотрит на меня каждую секунду своими красными глазами, мигающими по углам, и надо быть очень осторожной, вести себя непринужденно и равнодушно, не вызывая подозрений у Големов.
Я прошла мимо четырех рядов столов с компьютерами, за которыми прилежно занимались будущие жертвы истерии, они не подозревают о той роли, что должны сыграть в ближайшие десять минут. Наконец я увидела свое место. Оно мое, потому что мне его уже подготовили.
Вести себя непринужденно и равнодушно – я так и сделала, когда громко плюхнулась на металлический стул. Получилось чересчур непринужденно, потому что старый стул громко скрипнул, и на меня тут же обернулись десятки озлобленных глаз, мол, я разрушила их сосредоточенность. На моем компьютере был номер сорок девять. Алания сказала, что за номером пятьдесят будет сидеть мой боевой товарищ, она не назвала его имени, как и не сказала, сколько всего разведчиков среди детей работают на нее. А когда я спросила, почему, это – тайна, она ответила:
– Когда тебя поймают и начнут пытать, тебе нечего будет сказать.
Я кивнула головой и произнесла:
– Логично.
На что она смерила меня подозрительным взглядом с толикой разочарования на самом дне зрачков, покачала головой и сказала:
– Чую, вырастишь в огромную занозу для общества с таким трезвым взглядом на жизнь.
Я положила ключ-карту на активатор в виде черной коробочки возле монитора, тот пискнул, и экран передо мной ожил.
Столы с компьютерами разделены между собой перегородками так, чтобы ученики не переговаривались и не мешали друг другу работать, а потому я не знаю, кто сидит в соседней будке.
Пока я делала вид, что вожу и щелкаю мышкой по архивам, ища нужные книги, моя левая рука проделала свой путь под столом и зашла на соседнюю территорию, а потом ущипнула обнаруженное бедро.
Парень так дернулся, что я раздраженно закатила глаза. Если мне и удастся сыграть свою роль идеально, то за этого соседа я не ручаюсь.
Парень выглянул из-за стенки и обиженно посмотрел на меня, выдав всю нашу шпионскую игру. Ну точно его первым пытать начнут.
