Нина. Книга 3. Среди монстров

Роберт сделал шаг к двери. Разговор о Лидии всегда выбивал из него всякое желание бороться и продолжать жить дальше, а рядом с этими тварями, что заняли мозг Нины, терять самообладание – было сродни самоубийству.

– Нет, это не Нина. Это была не она! Это сделали вы! Тогда в тот вечер вы заняли ее рассудок и заставили говорить все эти ужасные вещи, чтобы свести Лидию с ума! Это были вы!

– О, нет, Роберт! Это была Нина. Это всегда Нина. Мы всего лишь инструменты в ее руках. Дрессированные собачки, которые по приказу хозяина сидят, дают лапу и нападают. Приговор всегда выносит Нина. Она решает, выпустить нас или оставить в клетке. И в тот вечер Нина сама открыла ее и позволила твоей любимой Лидии умереть.

– Заткнись! – зашипел Роберт. – Ты обманываешь! Вы обманываете! Нина говорила, что обман – это единственное, в чем вы достигли совершенства! Лживые ублюдки! Меня не обдурите! Я знаю, что Нина борется с вами! Вы можете сидеть и довольствоваться ее телом пока что, но будьте уверены, Нина скоро придет в себя и вы снова покатитесь в свой вонючий угол!

Улыбка медленно сползла с лица Нины, отчего его выражение приняло оттенок грусти и разочарования. Нина тяжело вздохнула.

– Нам жаль, что она так ненавидит нас. Ведь мы ей не враги в отличие от вас … – тихо произнесла она.

– Вы – всего лишь болезнь! Но до омерзения назойливая и извращенная! И все, что мы пытаемся сделать, это – избавить ее от болезни, не более того! Мы пытаемся излечить ее от ваших больных фантазий!

– Чем? Вовлекая в убийство сотни людей?

Нина рассмеялась, и этот смех отразился ознобом по спине Роберта.

– В том то и суть, Роберт, мы всего лишь делимся с ней фантазиями, а вот вы… вы превращаете их в реальность.

Нина села в кровати и с наслаждением потянулась.

– Нет, Роберт. Не мы здесь Монстры. Монстры – это вы.

***

Телефон гулко стукнулся о поверхность дубового журнального столика.

Вот и все.

Последний за эту ночь звонок Макса. Больше он Эрика не потревожит. Потому что больше нет причин для беспокойства. Пастаргаи истреблены.

Самое время распить дорогую бутылку шампанского, завалиться большой компанией в клуб, а потом и в бордель, и отметить это грандиозное событие безудержными танцами, пьянкой и фейерверками. Город твой, Эрик Манн. Ты снова доказал всем его жителям, что ты – единственный, кто сохранит порядок в этом адском средоточии денег и власти, где каждый мелкий кусок наживы становится причиной споров и драк не на жизнь, а на смерть. Ты снова доказал свои силы и могущество, избавившись от наглых притязателей на твои богатства. Криминальный мир засияет новыми красками после столь зрелищного триумфа, а его жители возгордятся, устрашаться и возненавидят тебя с освеженной силой. Ты снова доказал, что ты безумно силен, затейливо расчетлив и чудовищно безжалостен.

Эрик устало опустился на диван и допил остатки бурбона. Взглянув на бутылку, он понял, что это был не просто конец бурбона, а последний из последних концов бурбона в этой квартире. Давно он не налегал на него с таким усердием, как в эти месяцы. Пастаргаи не на шутку вывели его из себя, и получили по заслугам. Все до одного. Все шестьдесят три человека. Шестьдесят три семьи остались без кормильцев и просто родных. Шестьдесят тремя смертями на душе Эрика стало тяжелее. За шестьдесят три дополнительных душ он будет нести ответственность перед богом в судный день. Интересно, на сколько продлились его адские мучения в геенне огненной?

Эрик ухмыльнулся. Этот Рудольф стал все больше влиять на него со своими глупыми религиозными штучками. Суеверный фанатик, который больше печется за то, что его ждет в нереальной жизни, а не за то, что происходит здесь и сейчас. Он предлагал изловить этих ублюдков и упечь за решетку, но сколько бы денег и времени это стоило, его не волновало, и про то, что эти мрази едва не убили Марка, он, кажется, тоже забыл. Глупые идеи Рудольфа, разумеется, не одобрил никто. Люди Эрика были слишком жадны до кровавой мести, их изнурили погони за призраками и безостановочный и абсолютно глухой сбор информации. Эрик лишь дал им всем то, чего они жаждали с самой первой ночи знакомства с Пастаргаями. Он поступил так, как диктовала любая логика и преступные законы: врага – уничтожить, конкурента – устрашить, пособника – ублажить, предателя – пытать. Хорошо бы сделать табличку с этим девизом и повесить над кроватью, и читать как молитву перед сном. Эрик не изобрел чего-то нового, он следовал традиции, которая правит криминальным балом, и Рудольф со своими проповедническими разговорами закономерно потерял вес, проиграв в битве за кровь.

Но если Эрик искренне полагал, что кровавая месть – единственный выход из сложившихся обстоятельств, то почему он продолжает пить свой любимый «депрессивный» бурбон, разглядывать эти толстые папки с фотографиями и информацией об убитых боевиках, и вообще, чувствовать себя так, будто его наглым и беспощадным образом обманули?

Четыре месяца разведка вела наблюдения за Пастаргаями и собрала огромные кипы компромата на некоторых из них: когда и где родились, где зарегистрированы, какие школы посещали, сколько имели детей и жен, даже предпочтения в пивных марках и проститутках. Эрик читал одни и те же строчки по двадцать раз на дню, выучив информацию наизусть, вновь и вновь возвращаясь к этим уже измятым и разодранным листам, читая все заново, словно проживая их жизнь от начала и до конца вместе с ними. Да, теперь в каждой истории можно написать заветное слово «конец» и убрать их на самую дальнюю полку, где они смогут спокойно пылиться до скончания времен, а Эрик сможет их спокойно забыть.

Но Эрик подобно настойчивому маньяку продолжал перебирать, вычитывать и смотреть на одни и те же фотографии, не имея храбрости закрыть их книги жизней, расстаться с ними и жить дальше. Он хотел раз разом проживать их жизни снова и снова, пока они не превратятся в настоящие ощутимые реальные истории, словно Эрик – был единственным, кому было под силу изменить их судьбу и переписать ее конец.

Вот Аарон Лоуренс. Светлые длинные волосы, собранные сзади в хвост, и отпущенная борода на манер товарищей. Ему всего двадцать шесть, но он успел отслужить в морском десанте аж целых семь лет. У него есть мать, которая живет в доме престарелых далеко на севере, и Аарон – единственный из ее четверых детей, которые остались в живых после страшного урагана в девяносто восьмом году. Женщина практически сошла с ума после того события, психотерапевты очень долго вели за ней контроль, пока Аарон не определил ее в дом престарелых. Аарон часто посещал ее там, пока не переехал сюда четыре месяца назад вместе с сослуживцами. И все это время, наверняка, очень переживал, что не может навестить мать и принести ей ее любимые запеченные с медом и орехами яблоки от соседки госпожи Цукетта, что жила с ними раньше на одной площадке. Или что не может вывести ее на прогулку вокруг озера, хотя сиделки, разумеется, гуляют с ней, но они не знают, что шарф ей нужно повязывать сложным оборотом, иначе ей неприятно дует шею.

Это – Батар Казвини и его брат Даг Казвини. От разведчиков Эрика в Пакистане, стало известно, что они лишь вдвоем из семерых братьев решились попытать удачу заграницей, остальные же состояли на службе у афганских конопляных боссов. У них не было семей, а зарегистрированная на них квартира в Прибалтике пустовала уже много лет, из чего Эрик сделал вывод, что эти двое – вечные путешественники, не привязанные ни к одному месту. К своим сорока годам они, наверняка, объездили уже кучу стран. В паспортном реестре нашлись визы в Японию, выданные им около пятнадцати лет назад, и также давно потерявшие действительность. Там они пытали счастье и даже, наверняка, работали, потому что японская мафия всегда имеет ряд вакансий для собратьев-азиатов, пусть и далеких по генетическому коду. Возможно, Даг, сам того не зная, имеет дочку, рожденную от японской шлюхи, которая каждый вечер смотрит на одну-единственную фотографию отца, и слушает рассказы матери о том, каким сильным и смелым был он, когда работал на Якудзу. Его дочь обязана быть сообразительной, упертой и такой же храброй, как и ее отец, потому что она совершенно точно хочет отправиться на его поиски.

А на этой фотографии брутальный Эйнар Качмарек. В его светлых глазах, глубоко посаженных на толстощеком лице, читается напористость и бескомпромиссность, он – довольно волевой человек, знающий, что хочет получить от жизни, и идущий за целью до конца. Полицейские из Стрелица прислали записи об Эйнаре: больше всего там фигурировали заявления его бывшей жены об оскорблениях и побоях. Их брак длился шесть лет, в течение которых появилась одна дочка и тридцать восемь заявлений о домашнем насилии. Элен, в конце концов, получила полную опеку над Малеттой, а Эйнар – возможность встречаться с ней один раз в неделю. Наверняка, эти встречи проходили очень бурно и радостно, ведь девочки всегда любят отцов по-другому, не так как маму. По крайней мере, так говорили Эрику. Скорее всего, Эйнар баловал дочурку подарками вроде игрушечных пистолетов и нунчак, а возможно, даже водил в тир и на гонки на детских электрических автомобилях. А Элен устраивала по этому поводу сцены ревности и недовольства, мол, подобные занятия неуместны для девочек, ей больше по душе игра на скрипке и бальные танцы.

Так Эрик и проводил большую часть времени – выдумывая счастливые моменты из несуществующих более жизней. Разумеется, не было никакой госпожи Цукетты с запеченными яблоками, внебрачной дочери от шлюхи и подарочных пистолетов с нунчаками. Все это – фантазии Эрика, чья единственная цель – заставить его раскаиваться в содеянном.

Шестьдесят три жизни окончены одним лишь приказом Эрика, одним лишь его словом. И сколько бы ты не перечитывал эти документы, былого не вернуть, как и человеческие жизни.

Эрик устало запрокинул голову на спинку дивана, готовый взорваться от ярости на самого себя. Что это за слюни ты тут распустил? Что за непонятно откуда взявшиеся угрызения совести за ублюдков, которые желали твоей смерти не меньше, чем ты их? С каких пор ты, вообще, думаешь о тех головах, по которым ходишь? Где твоя былая беспощадность? Где твое дикое желание собственной выгоды, тот азарт от наживы, что охватывал тебя в прошлом? Да в те времена ты сам брал в руки винтовку и шел на штурм целых империй, бросал гранаты и орудовал ножом не хуже заправского мясника! Что произошло с тобой? Откуда взялась эта слабость?

Эрик поставил на лоб пустой стакан со звенящими остатками льда на дне. Ледяное прикосновение ослабило давление от работающего мозга, и на секунду показалось, что головная боль отступает. Но всего лишь на секунду. Лед – слабое средство в борьбе с собственной совестью.

– Эрик, – позвал тихий хриплый голос.

Эрик сел и посмотрел на дверь. Нет, ему не показалось, пол литра бурбона было недостаточно, чтобы вырубить его сознание. В проходе и впрямь стояла Нина. Такая бледная и съежившаяся, точно высохший, скрутившийся от холода, листок. Белоснежный шелковый пеньюар, подвязанный поясом на талии, лишь подчеркивал ее болезненную синеву.

– Нина, Левий велел сохранять постельный режим, – устало произнес Эрик.

Нина же в ответ лишь прошагала прямиком к Эрику.

– Что ты делаешь? – спросила она.

Эрик тяжело вздохнул и посмотрел на разложенные на столе папки с бумагами, не зная, что ответить.

– Да занимаюсь ерундой всякой, – выпалил он на выдохе. – Тебе нужно в кровать.

Но Нина как будто его не слушала и лишь разглядывала бумаги на столе.

– Что это? – спросила она.

Эрик снова помедлил с ответом.

– Это и есть ерунда, не бери в голову, – ответил он через минуту.

Но было уже поздно что-либо отрицать, Нину так заинтересовали бумаги, что она даже выкрутила голову под неестественным углом, стараясь лучше рассмотреть.

– Не правда, – наконец, сказала она и вытащила одну из папок с именем Чингиз Мешхед.

Нина мельком пробежала по тексту, казалось, что ей не надо даже читать, она и так уже все поняла.

– Эрик, зачем тебе это? – искренне не понимала Нина.

Но у Эрика не было ответа, и он просто молчал. И на секунду даже задумался над тем, как, интересно, Нина ощущает себя теперь, когда в ответ на ее вопрос раздается лишь чугунное молчание.

– Ты думаешь об убитых, – размышляла Нина вслух, – и ты напился.

Эрик хотел было возразить, но пустая бутылка бурбона хмуро смотрела на него исподлобья и читала нотацию о том, что врать нехорошо.

– Эрик, да от тебя же смердит сожалением, – сказала Нина, и в голосе послышались нотки омерзения.

Или Эрику они всего лишь послышались?

Эрик встал и начал собирать папки в кучу.