«Он самый русский. Кучерявый гений…»
Он самый русский. Кучерявый гений.
В заснеженные степи из пустыни
Заброшен его пращур. Он же стынет
На площади в раздумье о Евгении.
И днём и ночью он слагает вирши,
Ни на минуту не смыкая глаз.
Там, в бронзе головы, он вечно пишет.
И эти строки твёрже, чем алмаз.
Ему нельзя присесть, он занят делом.
Позеленел от тяжкого труда.
А рядом кто-то на асфальте мелом
Коряво стрелку начертил: «Туда».
Под ним весь мир, и радости влюблённых,
И птичий гам под бабкино пшено.
Его не заморозить – закалённый.
Он – гений. Это точно решено.
Огонь страстей расплавит бронзу века.
Сойдёт поэт меж нами побродить.
Жизнь сможет вот такого человека
Из холода металла возродить.
«Я во сне…»
Я во сне.
Я не здесь.
Я навзрыд и навсхлип…
Воображение рисует
Фантастических рыб.
Я плыву в бесконечность
И ныряю в ничто.
Покажите мне вечность
Растянутых штор.
Я смешал бытие,
Сыпанул креатив,
И гремучим тогда
Получил реактив.
Мне хвостами вильнули
Рыбы в ночи.
Я хочу, чтоб вернулись,
Тьму растащив.
«Ярко жёлтая луна…»
Ярко жёлтая луна,
Словно масло в бутерброде.
Этот яркий сумасброд
Человек иль только вроде?
Говорят о нём в народе
Будто он как бутерброд.
Вот.
Льётся речь как плавность вод
Год.
Только радости от дел,
Что так сладостно пропел,
Нет.
Бред.
Бутерброд проглочен. Вкус?
Ну-с?
Прожевал неспешно
И не дует в ус.
Отравился и лежит, ниц.
Безответственность
ответственных лиц.
Яркость масла облапошила нас,
Яркость парня и обманутость масс.
А над всем над этим светит луна.
Ей едино – что мир, что война.
Для чего ж тогда миру она
дана?
Человеческих мечтаний полна.
На, луна! На, луна! На!
«Изгиб реки тонкой змейкой…»
Изгиб реки тонкой змейкой
Уходит за горизонты.
Читают стихи не мельком,
А как на линии фронта.
Стремится вода в низину,
Сбегает с высот в долину,
А я бросаю в корзину
Стихов почти половину.
А может в корзине этой,
Среди моих заморочек
Найдут другие поэты
Засол поэтических бочек.
Смешались в едином миксте
Обрывки картин и буквы,
Я вытащил этот листик.
А он оказался брюквой.