Многогранный М.Ф.Ахундов: убежденный русофил, иранский патриот и зачинатель «азербайджанской» идентичности

М.Ф. Ахундову на службе приходилось услужливо кланяться и улыбаться царским чиновникам, терпеть их грубые оскорбления, практически ежечасно совершая над собою насилие. Тем более что он был одним из немногих чиновников-азербайджанцев в царской администрации Южного Кавказа.

Одним из знаковых событий данного периода в жизни Ахундова, несомненно, является его женитьба в 1842 году на дочери своего приемного отца Гаджи Алескера – Тубу ханум. Многие исследователи жизни и творчества Ахундова убеждены в том, что данный брак был заключен по любви. Но в первую очередь, из-за большой разницы в возрасте супругов (в момент вступления в брак Мирза Фатали было – 30, а Тубу ханум – всего 14 лет), некоторые специалисты обоснованно ставят под сомнения подобные утверждения. Ведь по многочисленным свидетельствам, даже выйдя замуж за Фатали, в начальный период своей семейной жизни Тубу ханум втайне от мужа продолжала играть с куклами.

Думается, что Наргиз Джаббарлы близка к истине в своем утверждении о том, что в заключении данного брака решающую роль сыграла не столько любовь, сколько желание Мирзы Фатали выполнить свой моральный долг перед Гаджи Алескером. К тому же, по свидетельству близких родственников Ахундова, уже неизлечимо больной Гаджи Алескер непосредственно перед смертью вызвал Фатали из Тифлиса в Шеки. И фактически на смертном одре он попросил, чтобы после своей кончины Фатали заботился и опекал его трех детей, в том числе Тубу. По сути, это было последнее желание Гаджи Алескера. А Фатали никогда не забывал людей, сыгравших ту или иную положительную роль в его судьбе, считая себя их должником. Подтверждением тому является его почтительное отношение к Мирзе Шафи, барону Розену, наместнику Воронцову и др. О них он с теплотой отзывался до конца своей жизни. Не вызывает сомнения, среди этих людей на первом месте стоял Гаджи Алескер, просьбу которого Фатали не мог не выполнить. Поэтому он забрал всю семью Гаджи Алескера с собой в Тифлис и женился на его дочери Тубу ханум. [50 - N?rgiz Cabbarli. Axundzad? s?xsiyy?ti. S. 79.]

Другое дело, что созданную в результате этого брака семью с большой натяжкой можно было считать счастливой. Достаточно отметить, что в этом браке родилось 13 детей, 11 из которых скончались еще в младенчестве. Выжили только двое – сын Рашид и дочь Нисабейим. Скорее всего, причиной тому являлось близкое кровное родство супругов. Как бы то ни было, все это накладывало свой отпечаток на семейную жизнь Мирзы Фатали с Тубу ханым. По свидетельству близких к семье людей, в их доме почти все время царила атмосфера печали и отчаяния. По крайней мере, не от хорошей жизни в 1848 году Мирза Фатали женился второй раз на Назлы бейим, которая была представительницей рода последнего правителя Гянджи Джавад хана. Впрочем, и этот брак Мирзы Фатали оказался неудачным, поскольку, будучи еще в положении, Назлыбейим, фактически развелась с мужем и вернулась обратно к своим родственникам в Гянджу. Здесь же она родила единственную дочь – Сейрабейим.

В этих условиях Ахундов полностью погружался в работу, находя в ней утешение и возможность хотя бы на время забыть о неприятностях в личной жизни. По этой причине он брался за выполнение самых разнообразных поручений колониальных властей, отправляясь в длительные, а иногда и опасные для жизни служебные командировки в отдаленные районы Южного Кавказа, где в самом разгаре была война с горцами.

Правда, в эти годы Ахундов бывал и зарубежных командировках. В частности, с 4 ноября 1848 года по 7 марта 1849 года он находился в Иране, сопровождая генерал-лейтенанта Шиллинга, отправленного в Тегеран с письмом от Николая I к новому иранскому правителю Насреддин-шаху по случаю его вступления на престол. Воспользовавшись этой поездкой, Ахундов также побывал в Хамне и встретился со своими сестрами.

По утверждению М. Рафили, примерно к этому периоду, 1846 году относится и попытка создания масонской ложи со стороны Ахундова. По этому поводу М. Рафили, в частности, пишет: «Сердце Ахундова билось тревожно. Он стал образованным человеком. Но сможет ли он один повести народ по пути цивилизации? Что может сделать переводчик восточных языков? Отказаться от службы, пойти в народ? А что он скажет ему? Куда позовет? И пойдет ли народ за ним? Нет! Прежде чем поднимать народ на борьбу, надо видеть цель, надо иметь силы, надо собрать вокруг себя единомышленников… И Ахундов решил организовать масонскую ложу. Он станет встречаться со своими друзьями, обсуждать с ними важные вопросы, решать народные дела. Они будут собирать вокруг себя лучших людей страны, откроют школу, начнут издавать газету, по примеру русских создадут театр, будут учить народ. Мечта воспламеняла воображение Ахундова. Ему уже казалось, что сотни людей, побывавших в Петербурге, Москве, служивших в армии, в канцеляриях, подобно ему стремящихся помочь народу, борются вместе с ним, осуществляют свои прекрасные мечты: народ идет не в мечеть, а в театр, грамотность распространяется по стране, исчезают варварские обычаи… Над странами Востока поднимается великое солнце – солнце просвещения». [51 - Рафили М. М.Ф.Ахундов. Жизнь и творчество. С. 62.]

Но следует сразу же отметить, что это утверждение М. Рафили не подтверждается другими источниками. К тому же маловероятно, что сверхосторожный Ахундов, который дорожил своей должностью и избегал любых действий, ставящих его служебное положение под удар, будучи царским чиновником, пошел бы на подобную авантюру. Тем более что в 1845 году он по неизвестной причине был уволен со службы, но с 1 марта 1846 года был вновь восстановлен в должности переводчика в канцелярии Кавказского наместника.[52 - Qasimzad? F. M.F. Axundovun h?yat v? yaradiciligi. S. 63.]

Как бы то ни было, не вызывает сомнений, что 40-е годы XIX века были для Ахундова периодом подготовки и накопления сил к «генеральному сражению». В эти годы писателем не было создано сколько-нибудь значительных произведений. Но скорее всего, именно в этот период Ахундов уже всерьез начал размышлять над планами просвещения народных масс, находясь в поиске наиболее приемлемых средств достижения этой цели. Тем не менее, целенаправленная деятельность Ахундова в данном направлении началась лишь с 50-х гг. XIX века. Именно в этот период, когда азербайджанское общество фактически все еще находилось в условиях средневекового мракобесия, фанатизма и невежества, Ахундов своими произведениями не только стал основоположником азербайджанской драматургии и просветительско-реалистической прозы, но и дал первоначальный толчок развертыванию процессов национального пробуждения азербайджанских тюрков.

Поэтому трудно не согласиться с известным американским исследователем истории Азербайджана Тадеушом Свентоховским, который считает большим «счастьем» для азербайджанских тюрков то обстоятельство, что появившаяся лишь в середине XIX века азербайджанская национальная интеллигенция, уже на начальном этапе своего становления «произвела человека такого блестящего ума и художественных способностей, как Мирза Фатали Ахундов».[53 - Свентоховский Т. Русское правление, модернизаторские элиты и становление национальной идентичности в Азербайджане //Азербайджан и Россия: общества и государства. М., 2001. С. 13.]

Глава

II

. Комедии Ахундова – отправная точка

«русского проекта» по становлению

«азербайджанской» идентичности

40-е гг. XIX века ознаменовались кардинальными переменами в колониальной политике России в Азербайджане, которые были обусловлены желанием царизма ускорить процесс интеграции региона в единое правовое пространство империи. В частности, с целью упрочения «спаянности» региона с империей, был дан старт административно-судебным реформам.

В этой связи следует напомнить, что вскоре после присоединения Грузии к России, 12 сентября 1801 года Александр I подписал манифест «К грузинскому народу»[54 - История России XIX – начала ХХ века. М., 1998. С. 187.], который предусматривал преобразование внутреннего управления в Грузии, и введение в ней системы управления, хотя и не идентичной, но весьма схожей с внутренними губерниями Российской империи.

Что же касается Азербайджана, то царскому правительству пришлось несколько отступить от традиционного в таких случаях сценария административных преобразований, что было продиктовано серьезными ментальными и религиозно-культурными различиями между местным населением и русскими. Ведь в условиях, когда христианская по своей сути российская власть «внутренне была чужда мусульманам»[55 - Сахаров А.М. Образование и развитие Российского государства в XIV-XVII вв. М., 1969. С. 211.], требовался определенный переходный этап для подготовки населения к восприятию общеимперских начал управления.

По этой причине, несмотря на уничтожение всех ранее существовавших на территории страны ханств, с внедрением общероссийских начал управления в Азербайджане все же пришлось несколько повременить. Временно сохранив в силе действия основных принципов шариата и отдельных элементов прежней административной системы, царское правительство решило выиграть время для подготовки местного населения «к замене этих обычаев правильным законодательством». [56 - Кавказская война: уроки истории и современность. Материалы научной конференции. Краснодар, 1994. С. 270.]

В соответствии с этой политикой, после аннексии Северного Азербайджана Россией, ханства были «трансформированы» в провинции или округа. Всего на территории страны было образовано девять провинций – Бакинская, Губинская, Дербендская, Ширванская, Шекинская, Карабахская, Талышская, Иреванская и Нахчыванская, а также Елизаветпольский (Гянджинский) округ, границы которых в основном совпадали с границами бывших одноименных ханств. Кроме того, были созданы Джаро-Балакенская область и две дистанции: Газахская и Шамшадильская.

Все эти административные единицы управлялись комендантами, которые назначались главнокомандующим на Кавказе из числа офицеров русской армии. Именно по этой причине данное административное устройство получило название военно-комендантского управления. Провинции, как и бывшие ханства, делились на магалы, во главе которых стояли магальные наибы, назначаемые из числа представителей местной знати. Характеризуя комендантскую систему управления, граф И. И. Воронцов-Дашков отмечал, что она была «основана на сосредоточении административной власти в руках отдельных офицеров, под высшим руководством главнокомандующего Кавказской армией и на предоставлении населению во внутренних делах ведаться по своим адатам».[57 - Воронцов-Дашков И.И. Всеподданнейшая записка по управлению Кавказским краем. СПб., 1907. С. 4.]

По сути, комендантское управление сохранило без изменений ханскую административно-судебную систему, лишь заменив ханов комендантами из числа русских офицеров. Внутренняя же администрация и суды провинций, а также магальные управления, как уже было отмечено, назначались из представителей местного населения. Под жестким контролем царской администрации продолжали функционировать и шариатские суды. Комендантская система управления имела адаптивный характер, поскольку рассматривалась в качестве временного звена на пути полного перехода азербайджанских провинций к общеимперской системе управления.

Многие царские чиновники опасались, что данная система, имея «характер временного и как бы оккупационного правления в чужих землях» [58 - Иваненко В.Н. Гражданское управление Закавказьем. Тифлис, 1901. С. 209.], может породить у местного населения «сомнения относительно прочности позиций России в регионе».[59 - Всеподданнейший рапорт графа Паскевича от 24 апреля 1830 года // Акты Кавказской археографической комиссии (далее – АКАК). Т. VII. Тифлис, 1878. № 47. Л. 4.] Эти настроения, а также крупные антиколониальные восстания в Джаро-Балакене, Талыше, Губе и Шеки в 30-х гг. XIX века, подтолкнули представителей царской администрации к активному поиску путей форсированной инкорпорации региона в административно-правовое пространство России.

И в начале 1840 года император Николай I в своем «Высочайшем повелении» генералу Головину высказался за внедрение на Южном Кавказе «твердого гражданского управления, основанного на общих началах управления внутренних губерний», чтобы население региона почувствовало свою «принадлежность к составу обширного царства русских».[60 - Высочайшее повеление генералу Головину от 21 марта 1840 года // АКАК. Т. IX. Тифлис, 1884. Л. 24.] А 10 апреля 1840 года российским императором окончательно был утвержден закон об административных преобразованиях на Южном Кавказе.

На основании этого закона, вступившего в силу с 1 января 1841 года, на территории Южного Кавказа были созданы две административные единицы: Грузино-Имеретинская губерния с центром в Тифлисе и Каспийская область, обладающая «особым военно-окружным управлением» с центром в Шемахе.[61 - Полное собрание законов Российской империи. Собрание второе (далее – ПСЗ-II). Т. 15. СПб., 1841. № 13368. П. 1-2.] Причем, северо-азербайджанские земли оказались в составе как Каспийской области, так и Грузино-Имеретинской губернии. В частности, Ширванская, Карабахская, Шекинская, Талышская, Бакинская, Дербентская и Губинская провинции вошли в состав Каспийской области. А Елизаветпольский (Гянджинский) округ вместе с Газахской, Шамшадильской и Борчалинской дистанциями, а также Нахчыванская и Эриванская провинции были включены в состав Грузино-Имеретинской губернии.[62 - ПСЗ-II. Т. 15. СПб., 1841. № 13368. П. 3-6.]