Римлянин Деций, преемник Араба. Книга первая. В деревне

В этих случаях его деревенские друзья, товарищи, приятели и даже сторонние приблудные сорванцы из соседних поселений и хуторов, наслушавшиеся прежде рассказов о Гении Деция, были уже уверены, что данное слово он сдержит, чего бы это ему ни стоило, даже если исполнить обещанное абсолютно невозможно.

Уверенность была от того, что большинство местных и близлежащих подростков к своим персональным Гениям относилось или не столь трепетно, или даже равнодушно – видимо, не доросли они до сущностного понимания римской самости или вообще римлянами себя не ощущали: Балканы, а не Апеннины.

Да, не были прежде иллирийцы римлянами, но ещё немного, ещё чуть-чуть, последний бой – он трудный самый, ещё немного и станут… святее папы Римского.

*****

Когда вся семья Мессиев-Дециев собиралась в перистиле, склонялась в молениях и мольбах перед колоннами и шеренгами изваяний и скульптурок Богов, будто перед самими Небожителями, протягивая в поклонах им дары, отец снова и снова повторял сыну, что надо крепко и двумя руками держаться за древний Пантеон и за исконные римские традиции. Непримирим был родитель к оппортунизму и к любым новым культовым веяниям. Ату их, нечестивцев! Часто говаривал и приговаривал:

– Появились в Риме разрушители-бомбисты, революционэры, вольнодумцы и вольтерьянцы! Клоуны и акробаты! Бродячие артисты, певцы, шуты и музыканты! Галилеянами зовутся! Масонами! Главарь их давно казнён методом распятия на кресте Голгофы, а они плодятся и размножаются, как братцы-кролики. Как крысы! Как тараканы! Как исламисты, явившиеся в наш мир с Ближнего Востока! Уничтожишь одного – тут же двое или трое нечестивцев на освободившееся место встают. Отщепенцы! Своих отцов и дедов не уважают! А ведь наши пращуры не дурнее их были! Предков и исконных Богов почитать надо!

Один раз Деций-старший сравнил рост числа адептов нового культа с головами Лернейской гидры. Сын поначалу не понял родителя, ибо его мать, пересказав ребёнку к тому времени множество римо-эллинских легенд и мифов, про это чудище-юдище по каким-то глубинным причинам или по забывчивости не упомянула ни слова. А потому юная поросль живо заинтересовалась новизной, восприняв её как запретный плод, который сладок:

– Что за гидра такая, отец?

– О! Хорошо, что тебя интересуют такие вопросы! Но плохо, что ты об этом до сих пор не в курсе! Втык твоей матери сделаю, что утаила! Лернейская гидра – это дочь Богини Ехидны, полуженщины-полузмеи, и огромного великана Тифона. Геракл-Геркулес совершил свой второй подвиг, убив эту гадюку. Сложное было дело: вначале, как только герой срубал гидре одну голову, на её месте сразу же вырастала пара-тройка других. Прогрессия множилась! И не арифметическая, а геометрическая! – ответил родитель, но разговор на этом не свернулся в трубочку, ибо любопытство Деция-младшего не только не угасло, но и, как метастазы, стало набухать и разрастаться:

– А как же он тогда её убил?

– Позвал помощника…

– То есть один он не справился? – рефлекторно и с недоумением переспросил Деций-младший, вертя в извилинах сюжеты своих деревенских драк и стычек с пацанами то один на один, то стенка на стенку, а то и один на целую стенку-обойму.

– Ты до конца выслушай, если любопытствуешь, а не перебивай старших! Раз Геракл кого-то позвал, то, значит, ему нужна была подмога! Плохо человеку, когда он один. Горе одному, один не воин – каждый дюжий ему господин, и даже слабые, если двое. Молодец Геракл, что не побоялся обратиться за помощью! Если бы сам смог управиться, то и звать бы никого не стал, ведь он римский… римо-эллинский герой!

– И кто же у него ходил в помощниках?

– А кликнул Геракл Иолая… только не спрашивай у меня, кто такой Иолай, я и без лишних вопросов тебе расскажу. Иолай – это не просто возничий Геракла, но его друг и сподвижник! Он верный и надёжный – сразу прибежал, как только хозяин пальцем его поманил и веком подмигнул. Иолай – пацан сообразительный и креативный, поэтому стал в кровоточащие обрубки, прежде называвшиеся у гидры шеями, всовывать горящие головёшки.

– А где он их с ходу раздобыл?

– Эээ… не путай отца! Не задавай лишних… эээ… глупых вопросов! Иолай сразу их с собой прихватил! Или… костёр по ходу пьесы развёл… Я же сказал тебе, что он был парнем сообразительным и креативным. Предусмотрительным. Чего же тебе ещё надо? Верь мне на слово и дальше сам фантазируй. Как только Иолай стал всовывать горящие угли в обрубки шей, новые головы отрастать прекратили. Тогда Геракл-Геркулес посрубал всё огнедышащее и говорливое к чертям собачьим, включая и бессмертную голову. Она тоже смертной в итоге оказалась. И ничего нового на месте старого не выросло! Чуешь, какой отсюда вывод, сын? Он сам собой напрашивается…

– Какой?

– Ищи в жизни таких же друзей, парней, служителей, как Иолай! Пусть хотя бы один такой человек на твоём пути, на твоей столбовой дороге, на твоём шляхе попадётся… Чуешь теперь, какой второй вопрос?

– Какой?

– Не догадался?

– Нет!

– Никогда не разрушай старого, пока не построено или само не выросло новое! Лучше само пусть отрастёт, чтобы сил не тратить – они на другие благие дела пригодятся.

Отроку подумалось о кризисе логики в словах отца, но он постарался замять родительский парадокс в своей голове, ибо другой вопрос взволновал его сильнее, нежели явные следы дисгармонии в разуме взрослого:

– А что стало с головами гидры?

– Да какая разница! – дёрнулся мужчина. – Это был уже отработанный материал! Отрезанный ломоть! Сгнили! В прах обратились!

– Но мне нужно знать подробности! Я хочу всё знать! Я любознательный! Без знаний и погрызки гранита наук я никогда не стану креативным, сообразительным и предусмотрительным, как Иолай…

– Геракл зарыл в землю и тело гидры, и все её тыковки. И привалил эту мерзость гигантским валуном, как будто… скала тут естественным путём образовалась.

– Естественным?

– Божественным! Все пути – они Божественные! Отсюда какой третий вывод?

– Какой?

– Снова не догадался?

– Нет!

– Так и с галилеянами, как с Лернейской гидрой, надо поступать, чтобы их головы на шеях-обрубках, дымящихся кровавым паром, больше не отрастали!

– В смысле «так» поступать? Геракла с Иолаем звать?

– Придётся и их, если у нас самих ничего не получится! Не стоит бояться просить помощи у духовных союзников! У тех, кто одной с нами крови… и веры!

– Что же это за люди такие необычные, галилеяне?! Эх, хоть бы одного из них вживую увидеть, – мечтательно протянул отрок. – Хоть одним приоткрытым глазком…

– И мне… – ребячливо вскинулся отец, вздыхая, но тут же словно опомнился: – Эээ… не смей так говорить, молокосос… эээ… любимая моя плоть и кровь!.. Наверное, и я умру, а так и не узнаю, как галилеяне выглядят. Они – как ветер, дуновение и порывы которого все чувствуют, но никто не видит.

– И ещё о них много говорят…

– Это правда, – окончательно взял себя в руки родитель и стал рассуждать хладнокровно: – Если ещё двести с небольшим лет назад Рим о галилеянах знать ничего не знал, слыхом о них не слыхивал, ведать не ведал, то теперь пошли речи, что их даже в нашей паннонской глухомани полным-полна коробушка. Тьма тьмущая! Пруд пруди! Мол, есть и ситец, и парча! Правда, скрываются нечестивцы на своих… тайных вечерях. Моду на подземелья и катакомбы завели! Затаились! Замаскировались! Закамуфлировались! Я везде рыскал! У меня глаз-алмаз – как у орла; а нюх – как у собаки! И то не отыскал! Эка глупый народ, эти галилеяне!

– Умный, если умеют так скрываться, – поправляя старшего, вставил своё лыко в строку младший.

– Ну, чего хотят они? Взял бы, ей-Богу, их всех да перепорол розгами! Да что там перепорол! Да что там розгами! Одной поркой и только розгами они от меня не отделались бы! Увидел бы кого из них в нашей глуши – собственными руками удавил бы, меча из ножен не вынимая и не пачкая клинок ядовитой кровью! Да и не кровь у них в жилах течёт, а ведьмино зелье! Державу надо чистить, освобождать от этой скверны! От заразы! От ржавчины! Галилеяне не должны засорять собой наш дивный римский мир! Биомусор!

Отец питал физиологическую ненависть к христианам, а потому нисколько не скупился на грязные ярлыки и в разных вариациях и ситуациях внушал сыну мысль об уничтожении отступников-нечестивцев так навязчиво, словно в голову отпрыска вбивал один стальной гвоздь за другим. Бумс-бамс-бумс-бамс-бряк-стук! Вот ещё удар по шляпке.

…Эту мысль Деций-старший наверняка не преминет продвинуть и сегодня, коль сына увидит.

*****

Дом хозяина семьи был поистине роскошным, как и сама природа вокруг. Пожалуй, единственным подобным домом в столь суровой гористо-равнинной глуши.

Ничего близкого не было ни у главного гражданского начальника поселения, упорно и вопреки римской иерархической традиции вместо использования термина «префект» называвшего себя то мэром, то пэром, то… ещё не пойми кем, ни у местных воротил бизнеса (у одного из которых была даже своя частная лавчонка, торгующая всякой крупной или, если уж быть до конца честным, преимущественно мелкой всячинкой). Да-да, именно такие крутые олигархи водились в поселении. Вернее, таковыми себя мнили, чуя под своими ногами кто бронзовые, кто серебряные, а кто и золотые пьедесталы.

Глава семейства, несмотря на то, в каком месте Римской империи находился сейчас и он сам, и вся его фамилия (дело случая!), был человеком весьма и весьма состоятельным. Деций-старший, несмотря на таинственную опалу, являлся без шуток и натяжек крупным воротилой и имперским землевладельцем, владеющим латифундиями в Италии и обладающим широкими связями в римской элите – среди сенаторов, высших чиновников и магнатов (точно не таких, какими ощущали и позиционировали себя будалийские «олигархи»).

Поэтому в Будалии Деций-старший, отважный, но по сути то ли отправленный на задворки державы пересидеть, то ли вообще отставной командир кавалеристов не пахал, не сеял, не веял, а жил в своё удовольствие, с одной стороны, конечно, сливаясь с обществом, ибо жить в обществе и быть свободным от общества нельзя, а с другой, ненавязчиво, невзначай и исподволь демонстрируя всем и каждому великое аристократическое искусство ничегонеделания.

Впрочем, не так, чтобы он совсем уж ничего не делал. Вовсе нет! Выходил из дома ни свет ни заря, седлал пару любимых жеребцов (один на замену другому, когда первый выдохнется) и до позднего вечера тренировался в долинах, на холмах, на взгорьях, в ущельях и на склонах гор, отрабатывая разные боевые искусства, приёмы, манёвры, умения и навыки. Словно готовил себя к новым имперским завоеваниям – ведь появится же когда-нибудь на него спрос, пусть даже и не платежеспособный, а в виде нужды или просто потребности! Не пропадать же декуриону пропадом в деревенской дыре до конца его дней! Спрос и сейчас есть, разве что отложенный.