Декабрец! Отборное новогоднее чтиво

– Василиса, ты же знаешь, в каком сложном положении Вася, и прекрасно понимаешь, что никто ему не поможет. С женой ему как не повезло, даже уколы поставить не может. Благо выделили место в санатории, хоть немного его подлечат, – не унималась Лариса.

Маршрутка дергалась, и по количеству машин в потоке было понятно, что где-то впереди сильно затруднено движение. «Только бы доехать без пробок», – подумала я.

В моей голове тоже стали всплывать фразы Васи. Когда-то он в красках рассказывал мне о своей тяжелой судьбе: ветеран Афганистана, на войне получил ранение и контузию, от государства только небольшая пенсия. Он вынужден регулярно проходить реабилитацию, чтобы хоть как-то поддерживать свое здоровье. Это сложно и дорого, тем более, когда тебе уже за пятьдесят.

Жизнь его потрепала, и «Изба-Читальня» – это его единственная отдушина. Он пишет очень тонкие и проникновенные стихи о любви. Впервые прочитав, я даже не поверила, что мужчина может так тонко чувствовать. Красноречие Васи в личных переписках убедило меня в его исключительном таланте и тонкой душевной организации. Жена же его, напротив, постоянно подчеркивала, что его стихи никчемные, и никто их не читает.

Стараясь поддержать Васю, я писала ему прекрасные отзывы и делилась своими звездочками, чтобы его стихи имели выше рейтинг на сайте и были показаны более широкому кругу читателей в рекомендациях.

– Лариса, – произнесла я, и замолчала, глядя ей в глаза.

Она перестала сетовать на судьбу Васи, возникла неловкая пауза.

– Мне звонила Светочка, – продолжила я. – Ты помнишь Свету из Москвы, она писала легкие, воздушные стихи о любви?

– Жена футболиста с четырехлетним сыном? Она уже полгода как не заходит на сайт, – протараторила Лариса.

– Она, она, – подтвердила я. – Она позвонила мне вся в слезах и сказала, что ей нужно выговориться. К подругам пойти она не может, растрезвонят все мужу. Света начала общаться с Васей несколько лет назад. Его восхитили ее первые стихи, и хотя они были нескладные, Вася оказывал ей активную поддержку. Хвалил и писал отзывы, говорил, что она талантлива и восхитительно пишет. Они обсуждали строфы и рифмы сутками напролет. Вася очень много рассказывал о себе. Искренне расспрашивал о Свете, чем она увлекается, где работает. Постепенно у них завязалась теплая эмоциональная связь и дружба. Затем Вася стал ей писать уже не просто ежедневно, а ежечасно, говорил о родстве душ. Что великодушный Бог послал ему такое счастье, как Света, чтобы скрасить его унылую жизнь.

Лариса слушала, не отвлекаясь, по ее лицу было видно, что ей неприятно, что Вася оказывал такое внимание какой-то малолетке с ее нескладными стихами. Света была молодой женщиной, занимавшей хороший пост в одном из московских банков с очень приличной зарплатой. Муж – успешный футболист, все время на сборах и подготовках к сезонам. Сын посещал частный детский сад и большую часть времени проводил с няней. Весь день Светы был занят работой, а в свободные минуты она писала стихи и обсуждала их с Васей.

– Так вот, – продолжала я. – Света постепенно начала влюбляться в него. Ее сразила его искренность, готовность быть с ней на связи двадцать четыре часа в сутки, он осыпал ее нежными признаниями и делился с ней самыми сокровенными мыслями. А еще Вася постоянно посылал ей фотографии из больницы, где он находится на лечении, с рассказами о том, как ему тяжело приходится, какие на его долю выпали тяготы судьбы. Он отправлял ей рекомендации врачей о необходимости срочно пройти курс реабилитации в лучшей клинике Сочи, поближе к морскому воздуху. Света мгновенно высылала ему нужные суммы и молилась о скорейшем выздоровлении Васи.

– Зачем ты мне рассказываешь это? – возмутилась Лариса. – Я прекрасно понимаю, что Вася такой тонкой душевной организации и так страдает, что многие были бы рады ему помочь.

– Это еще не все, – останавливаю я Ларису. – Он присылал Свете фотографии, где он лежит под капельницей, весь изможденный. Писал, что почти умирает, и никто из персонала больницы даже не подходит, чтобы оказать ему помощь. И если Света ему сейчас не позвонит и не скажет, как сильно она любит его, то он умрет, так и не услышав ее голоса.

Бедная девочка разрывалась между его просьбами и страхом, что все вскроется. Васины припадки очень четко совпадали с тем временем, когда у мужа заканчивались сборы, и все выходные они проводили с семьей в маленьком загородном доме. Света уходила якобы на прогулку и успокаивала Васю часами, уверяя в своих чувствах к нему. Искала в интернете номера телефонов больниц, в которых он якобы лежал, и пыталась дозвониться до главврача и регистратуры, чтобы узнать, сколько стоит платная палата. Справлялась о самочувствии Васи, настаивала на том, чтобы ему, наконец, оказали помощь. В регистратуре ей не раз говорили, что такой пациент у них не числится. На что Вася ей неизменно отвечал, что это заговор, и они просто не хотят оказать ему должного ухода.

– Василиса, ты в своем уме? Я не верю ни единому твоему слову, – фыркнула Лариса.

– Дай мне закончить, – сказала я и продолжила. – У Светы есть давний друг айтишник. Только ему она могла поведать о своей нечастной любви и несправедливой судьбе Васи. Она спросила, нельзя ли выяснить локацию Васи, чтобы узнать, в какой именно больнице он лежит, чтобы помочь ему деньгами, переговорить с врачами, чтобы те, наконец, оказали ему профессиональную помощь. Уж не знаю, каким способом, но он нашел локацию Василия, вскрыл его почту и переслал все содержимое Свете. Проверил все фотографии Васи с помощью какой-то программы, где видно, какие изменения внесены. Все, что он ей присылал, оказалось подделкой. Он брал фотографии других людей из больничных палат и помещал поверх них свое лицо.

– А что еще было в почте? – насторожено спросила Лариса, видимо боясь, что я в курсе их нежной переписки с Василием.

– В почте… В почте были сообщения, множество сообщений различным женщинам. Молодым и постарше, и нашего с тобой возраста, да что уж там говорить, и наши с тобой переписки тоже. Света читала их, и они все были как под копирку, единственное, чем они отличались, это степенью привязки жертвы к Василию и суммами денежных переводов, – я хотела продолжить, но Лариса меня оборвала.

– Я не верю, это все неправда. Твоя Светка врет. Вася такой светлый, такой, такой… Он никогда бы так не смог поступить, – Лариса полезла в сумку за пустырником, отвинтила крышечку с пузырька и сделала глоток.

– Подожди, подожди, Лариса, я дам тебе воды, – я протянула ей бутылку, – тебе рассказывать, что было дальше?

– Угу, – мотнула головой Лариса, жадно глотая воду, чтобы перебить во рту жуткий спиртовой вкус настойки.

– Света тоже сперва не поверила. У нее были искренние чувства к Василию, она уже подумывала о том, что могла бы ради него оставить семью. Она хотела поговорить с ним с глазу на глаз при личной встрече. Света написала ему, что не может больше выносить разлуки и хочет увидеть его. Он как раз собирался на лечение в крымский санаторий и должен был ненадолго оказаться в Москве. Они условились встретиться на Курском вокзале. Света прибежала встречать его с поезда, долго не могла понять, что стоящий перед ней здоровенный мужчина – это и есть ее Вася. Вася же нисколько не смутился и сказал, что у них есть три часа. Он уже забронировал гостиницу прямо возле вокзала и без лишних стихов и прелюдий взял Свету. Потом спокойно сел на поезд и написал ей сообщение, что приглашает ее присоединиться к нему в Крыму, пока он проходит лечение, – я посмотрела на Ларису, она так и сидела с бутылкой в руках, не шелохнувшись.

– Что было дальше? – спросила она, глядя сквозь меня.

– Света ревела несколько дней, написала Василию, что ей известно о его деятельности. Он попытался ее шантажировать и пригрозил, что все расскажет мужу. Света написала всем его жертвам, которых смогла найти, и рассказала о его махинациях. Кто-то поверил ее словам, другие оскорбляли и писали, что она клевещет на самого светлого человека. Сама же она удалила все страницы в соцсетях и сменила номера себе и мужу, – я смотрела на ошеломленную Ларису.

– А ты? – спросила она меня.

– Я? А что я? Я перестала ему писать. Он мне отправил открытку на очередной праздник, а я ему в ответ такую же выслала. А раньше бы я спросила: «Ой, Вася, как ты? Как дела?» А тут перекинулись открытками и все, он, видимо, все сам понял, – закончила я.

– И ты поверила каким-то третьим людям. Надо было выяснить все у самого Васи. Его оклеветала какая-то ненормальная. Наверное, влюбилась в него, а ты же знаешь, как он верен своей жене. Вот у девочки крыша-то и поехала, – Лариса допила большими глотками остатки воды из бутылки, маршрутка дернулась и проехала еще пару метров. Резким движением Лариса сунула мне пустую бутылку.

– Не знаю, я верю Свете, такие страдания невозможно сыграть. Девочка была совершенно разбита. Она говорила, что все эти годы жила как в тумане, исключительно интересами Васи. Но когда у них была встреча в гостинице, у нее было ощущение, что она первый раз в жизни видит этого человека, ради которого хотела бросить семью и которого любила всем сердцем, – я смотрела на Ларису и про себя думала: «Она взрослая, очень взрослая женщина. Зачем я ее убеждаю в том, что не стоит посылать последние деньги Васи в ущерб себе и своему здоровью? Она так была счастлива в своем заблуждении, она спасает его, отдает ему свои последние крохи, отказывая себе во всем. Каждый сам вправе решать, в какой иллюзии ему жить».

Мы объехали пробку, оказалось, была небольшая авария. Предновогодняя суета, машин становится больше, все торопятся, поэтому пробки – обычное дело в это время года. Одно меня радовало, что следующая остановка была моя, мне хотелось выйти на свежий воздух и немного пройтись.

– Я выхожу, Лариса. С Наступающим тебя, – я смотрела на Ларису, она была совершенно потеряна, как будто я разбила ее самую любимую игрушку. Лариса мне так и не ответила, и я вышла из маршрутки на своей остановке.

Михалыч

Наташа Чаленко

vk.com/natachalenko

Михалыч медленно брел по заснеженной улице. В душе поднимались злость и раздражение. Где это видано, чтобы в четыре утра окна домов светились и звучали, как в полдень.

«Не те стали Дачи, не те…» – думал Михалыч. Дачами он называл поселок по привычке. Тридцать лет назад, когда приступал к работе дворника, поселок действительно был дачами академии. Жили в нем ученые, профессора, академики, кандидаты наук.

Жизнь была размеренной, семьи приезжали отдыхать от московской суеты, ученые мужи – писать научные труды.

Годы летели, времена менялись, дома продавали, получали в наследство.

Какие-то сохранили свой облик, иные ушли в небытие, уступив место современным особнякам.

Неизменными остались только вековые сосны вокруг поселка и Михалыч, если не считать седой бороды и стариковских мыслей. С годами дворник стал ворчлив и раздражителен. И особенно его доставали шум и яркие окна по ночам. Днем было намного тише. Он подумывал было поменять график и работать при свете дня, но спать ночью уже не получалось. Привычке перевалило за двадцать и с таким стажем она уже давно переросла в характер.

Выходных у Михалыча не было, поэтому не следил он ни за датами, ни за днями недели, о приближении Нового года догадывался по гирляндам на домах и деревьях. Праздничная иллюминация раздражала еще больше – ночь ото дня не отличить.

Дворник привычно обошел четыре улицы дачного поселка. Мешок с мусором не был тяжелым. Несмотря на разношерстное население, свои дома они любили и мусор был скорее случайностью, игрой ветра или осени.

Михалыч подошел к аккуратным разноцветным контейнерам и застыл от удивления: возле забора стоял огромный красный мешок. Огни гирлянды, которую кто-то не поленился повесить возле мусорной площадки, играли отсветами на бархатной ткани. Мешок был завязан толстым золотистым шпагатом. Что же это? Новая мода на мешки для мусора?

В поселке полиэтилен не жаловали, мусор сортировали, заказывали раздельный вывоз. Но бархат – все же перебор.

Старик не мог не заглянуть внутрь. Ведь бумагу собирали в один контейнер, стекло в другой, пластик в третий. А это куда? Он развязал бечевку, заглянул внутрь и крякнул от неожиданности: мешок был полон подарков. Внутри были коробочки, завернутые в цветную бумагу и перевязанные лентами.

В голове стало пусто. Всю жизнь Михалыч твердо стоял ногами на земле, верил в логику и практичность. Романтика после смерти жены осталась в прошлом.

Мешок с подарками на помойке выходил за рамки его представлений о нормальной жизни. Михалыч любил правила, расписания и четкие планы. Мозг отказывался понимать происходящее. Кровь прилила к лицу, в ушах зашумело.

Мужчина схватил мешок, отнес его в сарай, положил в ящик с инструментами. Зачем это делает, он и сам не понимал, знал только одно: рядом с мусорными контейнерами мешку явно не место, не порядок.

Пять утра, работа закончена, можно идти спать. Дом Михалыча стоял на въезде в поселок, когда-то он и сторожем был, открывал и закрывал ворота, но потом его заменила электронная система. Как она работала, старик даже не вникал, но ворота теперь открывались и закрывались автоматически.

Пока жена Михалыча была жива, дом и сад встречали уютом и теплом. Старик и сейчас поддерживал быт как мог, но грубым мужским рукам это не всегда удавалось.