Когда я закрываю глаза

Как такое могло произойти? Как мы это допустили?

Я опустила голову на подушку. Кажется, мне тяжело даже просто находиться в сознании, тело очень устало.

Возможно, надо дать всем больше времени. Больше времени, чтобы исцелиться. Больше времени, чтобы измениться. Стать лучше. Однако это очень нелегко.

Родители и доктор в один голос твердили, мол, у моих друзей все в порядке, но по правде это не так. На Тима завели дело.

Они злы на меня? У Тима будут неприятности из-за меня и моих травм? Поэтому они не общаются со мной? Или есть что-то еще, о чем я пока не знаю?

Я поинтересовалась бы у друзей, но мой телефон разбился. Попросить у родителей их мобильные, чтобы позвонить Элле, Тиму или Йонасу? Не думаю, что могу это сделать. После всего произошедшего – нет.

6

Нора

Demi Lovato – Smoke & Mirrors

Вот и настал этот день. Меня выписали.

Разумеется, перед этим врачи не по одному разу проверили мои данные, но, видимо, все было в полном порядке. Во всяком случае, с бумагами.

Мне строго-настрого наказали следить за своим состоянием, передвигаться медленно и беречься. Меня все устраивало, потому что, как ни прискорбно это признавать, я по-прежнему ощущала в теле отголоски той аварии.

Родители с врачом не преувеличивали, говоря, что она была тяжелой.

После общения с полицейским мне даже слышать не хотелось о событиях той ночи, однако прошло несколько дней, а я никак не могла выбросить их из головы. Как-то раз я попросила родителей рассказать мне о случившемся. Не подробно, лишь в общих чертах. И папа принес заметку из «Газеты Шаумбурга», на случай, если я захочу взглянуть. Сказал, мол, на фотографиях там только машина, меня и друзей нет, а сама статья написана сухо.

В общем-то, мое отношение к аварии никак не изменилось. Я по-прежнему не горела желанием в деталях представлять, что тогда произошло. И все же одно дело услышать об этом от незнакомца, и другое – приняв осознанное решение, спросить у родных или прочитать статью в газете. Однажды мне все равно придется разобраться со случившимся.

Кивнув папе, я лишь пробежала статью глазами.

Машину Тима не узнать. Просто смятая груда металлолома, лежащая на боку в канаве. Эксперты полагали, что машина перевернулась дважды. По лобовому стеклу сразу ясно, какой силы был удар, выбросивший меня из машины. По заключению полицейских, был гололед, водитель сел за руль в нетрезвом состоянии. Машина ехала со скоростью 50 км/ч, что является превышением, столкнулась со взрослым оленем, затем заскользила на дороге и упала в канаву.

Я ничего не помнила… Сама была слишком пьяна.

Эта фотография. Этот текст. Я будто читала историю про кого-то другого. Да, история жуткая, однако… страха, испытанного мной, она не вызывала. У меня не возникло никаких образов, никаких чувств. Никакого ужаса. О нас с друзьями в статье говорилось мало, и за это я автору очень благодарна.

Почему Тим ехал так быстро? Почему, напившись, он сел за руль? Почему мы это допустили? Почему я не пристегнулась?

Эти вопросы терзали меня с самого разговора с полицейским. Я прочитала статью, и мы с родителями все обсудили.

Они злились на моих друзей, не понимали, почему мы вели себя так беспечно. Возможно, поэтому мама с папой всегда уходили от ответа, когда я спрашивала об Элле, Йонасе и других.

Все иногда ошибаются. Однако ни для кого не секрет, что подобные ошибки совершать нельзя…

Я со вздохом зачесала волосы назад и попыталась заплести хлипкую косичку. Кончики ломкие, корни немного жирные. Самой противно, однако я побаивалась мыть голову, как обычно. Все думала о проплешине на затылке. Там еще несколько дней назад кости черепа фиксировали зажимы.

Я старалась об этом не вспоминать.

Где-то через неделю мне разрешат пойти в школу, но лишь с условием, что постлечебный осмотр у доктора Баха пройдет успешно. Доктор Бах – нейрохирург с частной практикой, живший по соседству. К нему меня направил доктор Альварес. Если на этом контрольном осмотре не выявят ухудшений или других отклонений, путь в школу будет открыт. А вот спорт мне противопоказан.

Замечательно. Скоро все вернется на круги своя.

Я радовалась, что поеду домой. Там нет всей этой белизны, незнакомых звуков и мигавших по ночам ламп.

Наконец я по-настоящему пришла в себя. Боль утихла, но лекарства еще приходилось пить. Позавчера я впервые встала без чьей-либо помощи: до этого или ноги подкашивались, или кровообращение играло со мной злую шутку. А знаете, что самое лучшее? Мне не нужна реабилитация. Тело функционировало. Со мной все хорошо.

Мне уже объяснили, что легкая амнезия может присутствовать, это совершенно нормально. Поэтому я не стала беспокоиться, когда томатный суп, который мне принесли, на вкус оказался просто отвратительным. Маму это очень удивило: «Ты ведь обожаешь томатный суп».

Еще меня воротило от рисовых хлебцев, которые довольный собой папа принес тайком. Я проглотила два и с улыбкой поблагодарила. Папа ведь был уверен, что делает мне приятное.

Я помнила суп и хлебцы. Помнила, что ела их много раз. По словам родителей, эта еда мне нравилась. Неужели авария повлияла на вкусовые предпочтения? Наверное, потом все снова стабилизируется. Наверное, мне просто нужно время – так утверждали врачи, и я успокаивала себя этим, но в глубине души совсем не верила в такое развитие событий. Оно казалось неправильным и ошибочным, хотя я понятия не имела, почему. Это глухое чувство как тень, притаивавшаяся в дальних углах переулка, как легкие мурашки, бегущие по шее.

– Ты готова? Лу ждет не дождется, когда старшая сестра вернется домой. Мама, наверное, вся на нервах – варит-жарит. Кухня напоминает поле брани.

Мама готовит, когда хочет поразмыслить. По ее словам, так думается легче. Или она убирается – выпускает пар. А папа в подобных случаях просто много разговаривает.

Папа терпеливо ждал, держа в руках дорожную сумку, которую собрала и привезла сюда моя мама. Она хотела, чтобы у меня были какие-то вещи и я чувствовала себя комфортно. Я представляла, что, выписавшись, пулей вылечу из палаты, из больницы, и никакие силы меня не удержат. На деле все оказалось иначе. Я окинула взглядом помещение, в котором провела много дней – чаще всего во сне или слушая аудиокниги. Палата стала чем-то вроде остановки. Сравним ее с комнатой ожидания в аэропорту. Часть пути пройдена, и это воспринималось очень отчетливо.

От вида больничной койки мне сделалось дурно.

Надеюсь, Норы, лежавшей здесь, больше не существует.

Просто безумие чистой воды… Мне страшно. Я никому об этом не расскажу, не могу рассказать. Как? У меня нет слов. Однажды один из наших учителей сказал: «Не можешь что-то объяснить? Значит, ты сам этого еще не понял». Наверное, это применимо не ко всем областям и обстоятельствам, ведь жизнь куда сложнее этого неубедительного высказывания, однако в тот миг мне казалось, что учитель был прав. Во всяком случае, ко мне и моей ситуации его слова подходили.

– Да, поехали домой.

Я ковыляла рядом с папой по коридорам больницы. На мне удобные ботинки, свободные великоватые брюки, принадлежавшие маме, и плотный свитер. Мои вещи в стирке, поэтому мама одолжила свои.

Папа ободряюще улыбался. Он не отходил от меня ни на шаг, на случай, если мне понадобится помощь. И это здравая мысль, потому что я все еще нетвердо стояла на ногах.

Попрощавшись с милыми сиделками и медсестрами – доктор Альварес ушел час назад, – мы покинули больницу.

Свежий воздух.

Стеклянные двери больницы остались позади. Я вдохнула полной грудью, наслаждаясь колючим ветром, пахнувшим холодом прямо в лицо. Чудо как приятно.

Спустя несколько минут я устроилась на переднем сиденье старенького вишневого «Ауди-80»: допотопная приборная панель, кресла обиты серой тканью. Мама считала машину по-настоящему жуткой и уже года два уговаривала папу купить новую, но он беззаветно влюблен в эту старушку. Все, кроме него, не сомневались, что машина вот-вот развалится на винтики. В июне папа снова получил сертификат T?V[5 - Организация, контролирующая безопасность продукции на территории некоторых немецкоязычных стран.] на еще два года. Узнав об этом, мама чуть не расплакалась.

Со стороны водителя дверь с дребезгом захлопнулась. Я потерла замерзшие руки. Что ж, к нашему приезду домой машина как раз прогреется.

– Вот, пока я не забыл, – потянувшись к заднему сиденью, папа протянул мне смартфон, который я видела первый раз в жизни.

Взяв его, я непонимающе посмотрела на папу. Тот улыбнулся и повернул ключ зажигания. Взревел мотор.

– Твой мобильный… – улыбка папы померкла. – В общем, я подумал, что лучше купить новый. Ты сможешь восстановить симку, но вот фотографии и контакты, к сожалению, утеряны навсегда. Наши с мамой номера в этот телефон уже внесли.

Вырулив со стоянки, папа переключился сначала на вторую, затем на третью передачу, и мы поехали в сторону скоростной магистрали. Домой!