– А где же он теперь? – Стелла наигранно развела руками.
– Я не знаю. Честно. Разбудил меня Герман. Как он там оказался, мне тоже до конца неизвестно. Мы поменялись одеждой, и таким образом мне удалось остаться незамеченной, – тяжело вздохнула. – Потом ночное построение у РосАлекса, история Германа о возможной смене пола… и назначение наказания…
– Директор запретил Герману ходить в мужской одежде?
– Именно.
– Почему же ты не вступилась? Не сказала правду?
– Не знаю… А сегодня Германа избили, и я чудом оказалась рядом.
Стелла заходила по комнате, видимо, обдумывая рассказанную мной историю. Она посматривала то на меня, то на спящего Германа, взъерошивала волосы. Подходила к двери, чтобы открыть, но всякий раз одергивала руку.
– Допустим, сутки его не хватятся точно, – рассуждала она. – Придумай какую-нибудь легенду… Тренировки что ли… Сошлись на личное секретное распоряжение Моо…
– Стелла! – я оглянулась по сторонам, удивленная такими прямыми ее репликами. Хотя моя речь тоже была чересчур откровенной.
– Не волнуйся. Прослушка глушится. Неужели я дала бы тебе рассказать все, так сказать, прямо на камеру?.. Сам Моо в ближайшее время не появится, есть такая проверенная инфа, и РосАлекс не посмеет его тревожить по телефону. А через пару дней мы твоего Германа подлечим и загриммируем… Только в одном загвоздка.
– В чем?
– Случай избиения может повториться.
Герман приглушенно застонал, словно реагируя на реплику Стеллы.
– Что же делать?
– Признаться РосАлексу во всем. Не находишь, что это может быть выходом?
– Прямо сейчас? – я сглотнула.
– Почему бы и нет?
– Стелла, я готова, конечно. И не боюсь, как ты могла бы подумать. Но что будет с Павлом?
– О ком, о ком ты сейчас??? – Стелла презрительно усмехнулась. – Беливия, девочка моя, разве ты еще не поняла, что Павел калач тертый. Он в любом случае выкрутится. Ну, сама посуди, какое наказание для него может придумать его отец? Добавить нагрузку? Выслать преподавать в лагерь «сосланных» на край географии? Смешно! Или тебе какое наказание придумает? Походишь в ремнях? С резиновым членом между ног? Ты же подготовленная. Уже не первый раз! А парень может сломаться, ты это понимаешь?
– Как я когда-то? – с горечью добавила.
– Возможно.
– Если я пойду сейчас, ты определишь Германа в медпункт? – у самой двери спросила я.
– Уже вызываю ребят для перевозки.
Я вышла за дверь и быстрым шагом отправилась в сторону кабинета директора. Стелла права. Я должна была признаться сразу, тогда всего этого позора можно было бы избежать. Позабытая в кривых уголках души совесть беспощадно сжимала все мои внутренности. Во что я превратилась? В трусливую тварь, с ядовитой улыбкой выглядывающей из-за неокрепших плеч юноши, запутавшегося в липкой паутине системы. Моя слепая любовь к Павлу или нездоровая тяга к сексуальным удовольствиям поставили вровень с жизнью человека, его физическим и психическим здоровьем…
Впрочем, угрызениями можно страдать бесконечно, но лучше приложить максимум усилий для исправления своей ошибки.
– Добрый вечер, – после стука, не дождавшись ответа, я приоткрыла дверь в зловещие покои паука.
– Судя по тому, что ты сама пожаловала ко мне, он не сулит ничего доброго, – отозвался РосАлекс, исподлобья глядя на меня.
Он сидел за своим массивным столом и перебирал какие-то бумаги. Очень странное занятие, учитывая, что бумажный вариант ведения дел – мера крайняя и неоправданная.
– С чем пришла? – он жестом махнул на диван, предлагая мне присесть. Сам переместился в кожаное кресло напротив.
– Просить за Германа, – твердо произнесла я.
– За кого? – переспросил директор, хотя у меня сложилось такое чувство, что он был в курсе всего происходящего за последние несколько часов.
– За Германа, которого вы наказали ношением женской одежды.
– А разве он не сам этого хотел?
– Нет. Он прикрывал меня, – я смотрела директору прямо в глаза, смело и решительно.
– И что? – вопрос прозвучал спокойно и не выражал даже малейшей доли удивления и заинтересованности.
– Я соврала, когда вы спросили меня про одежду. Герман был в моей одежде, а я… в его выходила в тот вечер из комнаты… Павла.
На губах РосАлекса мелькнула довольная усмешка.
– Мы нарушили ваш запрет. Я виновата. Отмените, пожалуйста, наказание Герману… Накажите меня…
– Ты так любишь, чтобы тебя наказывали? – хриплым шепотом спросил директор, едва подавшись вперед. – Что ж, я могу это устроить.
– А Герман?
– А тот юнец наказан за ложь. Надеюсь, он теперь понимает, кому можно лгать, а кому – нет…
– Его избили. Сильно. Ему нужна медицинская помощь. Отмените наказание.
– Ты так просишь за малознакомого юнца? А может, вы с ним уже поближе познакомились? Не боишься, что Павел заревнует?
– Он просто мой друг… И мне его жаль… – ненавидела себя за то, что опустилась до элементарных оправданий.
– Как собаку, которую переехала машина? Или как попавшую в мышеловку мышь? Сломана лапа, прищемлен хвост… Кстати, ты уже все его повреждения проверила. А то, может, и не стоит за него так просить?..
– Значит, вы в курсе… – отвернувшись в сторону, проговорила я. Это не Германа поймали в мышеловку, а меня. Сыграли на жалости, угрызениях совести. Да все равно. Я призналась, и на душе стало заметно легче.
– Иначе я не был бы директором.
– Так, может, это вы… приказали его избить? – посчитала нужным перейти в наступление, дабы избежать нокаута.
– Ты стала болтлива, Беливия. Это ничуть не красит женщину-агента. Давай, раздевайся, надевай уже знакомый тебе корсет. В шкафу возьми. И скажи спасибо, что я такой добрый. Мог бы и иначе поступить…
Он устало поднялся и пошел к столу.