– Ага.
– Фу! – поморщилась я, решив, что брать его точно не буду.
Терпеть не могу лук.
– Вы о чем? – повернулась ко мне Карина, а следом за ней и остальные.
– Дэнни хочет попробовать мой салат, – сообщил одноклассникам Роберт, поддевая вилкой кусочек свежего огурца и протянув мне его через стол. – Конечно, дорогая! Держи, пончик мой сладенький.
Я с силой пнула Кайзера по лодыжке. Вернее, целилась в него… Но промазала.
– Ай-яй! – завопила обиженно Викуля. – Дашка, ты чего?
– Наверное, ногами от радости дрыгает, – предположил невозмутимо Роберт. – В предвкушении вкуснятины.
– Нет, спасибо, любимчик Робик! – ответила я. – В твоем салате есть лук, но я его не люблю…
– Ох, точно. – Кайзер отодвинул тарелку с салатом, даже не попробовав его. И громко известил остальных: – Тогда я тоже не буду. Как мне потом с Дэнни целоваться?
Ребята заулыбались, а я была готова молнии из глаз метать в сторону Роберта. Кайзер смотрел с насмешкой и вызовом. Теперь он всегда ставит меня в неловкое положение. Пора бы уже в ответ поставить парня на место. Правда, пока я еще не придумала, как… *злая рожица с рожками*
25 сентября 20…7
Спустя неделю тщетных поисков я набралась смелости и отправилась к маме за объяснениями. Только она могла припрятать ткань для паруса и реи. Конечно, для нее это ничего не значит, а для меня… практически целая жизнь. Чем они могли ей помешать? А главное – что она делала в моей комнате? Будто не для нее на двери висит табличка с предупреждением о том, что посторонним людям вход воспрещен. Кроме тети Маши… Она – не посторонняя. Она – своя.
Мама сидела за большим обеденным столом и что-то быстро печатала в ноутбуке. Очки съехали на кончик носа. Время от времени увлеченная работой родительница сдувала с лица выбившуюся светлую прядь волос.
– Куда ты дела мои детали? – начала я с порога.
– Добрый вечер, Дарья! – отозвалась мать, не отрывая взгляда от экрана. – Итак…
– Добрый! Как же! – буркнула я.
За весь день мы ни разу не виделись. Когда я проснулась, она уже уехала в офис. А вечером вернулась домой – и снова принялась за работу. Я же отсиживалась в своей комнате.
И я повторила вопрос:
– Куда дела мои детали?
– Я занята, не видишь? – откликнулась она.
– Ткань для парусов… – упрямо продолжала я.
– За-ня-та!
– …и несколько длинных рей!
– Ты про те бесполезные деревяшки? – наконец подняла голову мама.
– Бесполезные деревяшки? – эхом отозвалась я. – Ты шутишь?
– Что за увлечение для девочки твоего возраста? – Мать продолжила стучать по клавишам.
– Куда ты их спрятала? – нервно спросила я.
– Никуда я их не прятала…
– Тогда где они?
– Я все выбросила!
– Что? – выкрикнула я. – Мама! Как ты могла?
– Еще пару недель назад, кстати… А ты только сейчас хватилась! Значит, так тебе это надо!
– Но зачем? – Я прижалась спиной к дверному косяку и закрыла лицо ладонями.
Слов не подобрать, как я была зла. И разочарована.
– Я предупреждала, чтоб деревяшки не валялись по дому!
А вот это уже обман!
– Но они лежали в моей комнате! – возразила я.
– У девочки в комнате должен быть образцовый порядок. А у тебя – стол в щепках и пятнах от клея.
– Что ты вообще там делала?
– Искала пилку для ногтей. И мне казалось, что это и мой дом тоже.
В столовую заглянула тетя Маша. Она была в светлом плаще и неуверенно теребила в руках вязаный черный берет.
– Опять ругаетесь? – спокойно произнесла она, посмотрев на меня.
– Эта безрассудная женщина выбросила то, о чем я тебя тогда спрашивала! – пояснила я сердито.
– Эта безрассудная женщина, как ты выразилась, твоя мать, – сообщила родительница. – Имей уважение!
– А ко мне кто будет уважение иметь? – снова закричала я.
– Тихо-тихо… – попыталась остановить нашу очередную перепалку Мария Архиповна.
– Уважения тебе не хватает? – поднялась из-за стола мать. – Какая ты, Дарья, у нас эгоистка! Все для нее делаю, а она… из-за какого-то мусора, который валяется в комнате…
Мусора? Похоже, непобедимый английский линкор «Виктори», сам того не ведая, впервые потерпел крупное поражение. Разбит в пух и прах и пошел ко дну вместе с моей верой в наши с мамой наладившиеся отношения.
– А ты не эгоистка? – спросила я, скрестив руки на груди. – Только о своей работе драгоценной думаешь.