Хорошо быть мной: Как перестать оправдываться и начать жить

Глава 3. Аделя

Я не знаю больше никого, кто настолько же раним и так же болезненно реагирует на неприятие и критику.

Никого, кроме себя.

Только в этом году, диагностировав у себя СДВГ[8], я прочла, что у высокочувствительных людей (а многие среди них – с нейроотличиями) боль из-за отверженности чувствуется буквально на физическом уровне.

Раньше я думала, что она преувеличивает, когда говорит, что «сейчас сердце разорвется от боли». Каждый раз, когда ее предавали, бросали подруги или буллили в классе, она вновь и вновь сталкивалась с этим опытом. И каждый раз страдала так, будто чувствовала, что отмирает частичка ее души.

К счастью, у нее есть я и мои инструменты для работы с болью, травмой, утратой. А эмоциональная выносливость качается, как мышца. Научившись проживать эмоции, давать им место и принимать их, с каждым разом переносишь эту боль все легче, потому что уже есть понимание, что с тобой все окей. Ведь люди разные, и каждый из них – уникален.

Но иногда, когда я гладила ее волосы и утирала слезы на распухшем лице, я думала о том, что люди часто поступают одинаково жестоко.

Я всегда буду рядом, чтобы научить ее быть выносливой и устойчивой в мире, где много несправедливости, жестокости и боли – того, что она очень тяжело переносит. И неважно, происходит ли это с ней, с другими людьми или животными.

Помню, первые 10 лет своей жизни она мечтала быть ветеринаром и волонтером.

– Собаки добрее людей, правда, мам? – заглядывала она мне в глаза, втайне надеясь на другой ответ.

– Добра всегда больше, чем зла, доченька. И такие, как ты, нужны этому миру. В жизни ты встретишь еще многих добрых, искренних и благородных людей, моя девочка. Потому что подобное притягивается к подобному.

Я обнимала ее, но порою чувствовала, что и мое сердце «сейчас разорвется от боли».

Родители всегда учили меня быть доброй и помогать людям. «Можешь помочь – помоги. Есть лишнее – поделись», – слышала и видела я и со стороны отца, и со стороны мамы.

Мне пришлось столкнуться с тем, что люди разные. Люди могут лгать, подставлять, плести интриги, выживать, как могут.

Каждый использует те стратегии поведения, которые когда-то помогли ему адаптироваться к условиям жизни. Кому-то – стать заметным, кому-то – добиваться целей. Одни люди забрали эти паттерны из семьи, другие – увидели в социуме и стали использовать.

Мне пришлось научиться отстаивать свое. Сначала убеждения и ценности, потом близких, детей… Стать неудобной – не хорошей, не покладистой мамочкой, а той матерью, с которой дети всегда чувствуют поддержку и свою правоту.

Это не умаляет их душевных переживаний по поводу обид в школе, но гарантирует, что они будут ощущать принятие и безусловную любовь обоих родителей. То, что создает опору на себя и навыки коммуникаций.

Я никогда не перестану быть для своих детей хорошим коучем. Я всегда возвращаю их к истине. Не к тем историям в их голове, о которые они ранятся, а к фактам. Пусть иногда и болезненным.

Малыши еще могут позволить себе думать, что кто-то плохой, но с детьми постарше мы разбираем их истории о том, что «училка меня ненавидит», на факты и интерпретации.

Люди и правда не обязаны их любить, хотеть с ними дружить или уважать. Я научила детей выражению «бо́льная правда». Оно содержит важное уточнение – «правда». Правду важно научиться выдерживать. И я передала детям эти навыки, обучила их самокоучингу, и потому они не застревают в своих проблемах, а разбираются с эмоциями и учатся коммуницировать с миром из состояния интереса.

Но прежде чем это произошло, мне пришлось пройти через стыд и вину перед дочерью за то, что, не зная о ее нейроотличии, мы буквально заставляли ее «быть как все» – много читать, не вертеться, а быть усидчивой, не говоря уже о том, чтобы быть «хорошей девочкой». Той, кем когда-то была я сама. Той, которая угождает, чтобы быть принятой, печет гостинцы учителям и воспитателям на все праздники и готовит подарки всем знакомым. Той, кто всегда улыбается, старается «как лучше» для других, потому что «так принято», «держит лицо», как воспитанная девочка, и «не опускается до их уровня».

Такие девочки и в браке будут «такой, какой ты хочешь, только не оставляй меня».

Не будут иметь своего мнения. А их выросшие дети будут забывать поздравлять их с праздниками, потому что мать, желая быть хорошей, полностью растворялась в них.

Я не хочу подобной жизни для своих дочерей. Как когда-то решила, что не хочу такой жизни и для себя самой.

Пока мы сами себя не уважаем в этом стремлении быть принятыми, никто не будет нас уважать.

Героиня книги «Семь дней в июне»[9] говорит об этом так:

Я отказываюсь складываться в несколько раз, чтобы не оттолкнуть мужчину.

Обучая детей уважению к людям, я обучила их уважению к себе. Жаль, что это случилось уже после того, как им пришлось столкнуться с его отсутствием со стороны окружающих.

Глава 4. Макс

Мой папа – долгожданный сын после четырех дочерей. Апа безумно его любила и так же сильно полюбила мою маму, а потом и нас, своих кровных внучек.

В два года меня впервые привезли в аул на родину отца.

Аул когда-то принадлежал отцу Апашки, ее здесь очень уважали и любили.

Апашка была статной, яркой, сильной женщиной. Очень волевой, с непростой судьбой единственной дочери бая, бежавшего от раскулачивания.

За многие месяцы, которые она еще подростком провела в тюрьме за грехи отца, Апа научилась скрывать эмоции, стала немногословной и резкой. И с детьми, ясное дело, не нежничала.

Но не со мной.

По рассказам отца и моих теток, еще до моего приезда Апа возвестила народу, что приезжает ее внучка.

Мне заранее отобрали подружек, искупали их в тазах, одели в нарядное и привели к крыльцу.

Байская внучка (пухлощекая, круглоглазая я, в которой на первый взгляд не было ничего казахского) вышла, окинула коротким взором пришедших «подруг», бросила «ойнамайм»[10] и зашла в дом.

А потом из окна увидела Макса.

И он стал моим лучшим другом.

Апа, конечно, расстроилась. Макс явно был не пара ее внучке. «Светофор» – так за глаза называли его в нашей семье за красные щеки, ярко-рыжие волосы и зеленые сопли.

Я даже не помню, о чем мы говорили.

Помню, что с ним всегда было весело. И безопасно. И не страшно убегать от шипящей гусыни, принадлежащей его бабушке. Было интересно красть яйца и «высиживать» их в старой аташкиной «куфайке». И не страшно потеряться на лугу, потому что у Макса была чуйка.

У меня чуйки не было, а чуйка Макса не подсказывала, когда нужно возвращаться домой. Поэтому мы часто затемно крались дворами каждый к себе, а потом вечерами Макса лупили как сидорову козу.

Отец посмеивался, что у моего друга хорошие легкие и завтра мне придется самой плести себе венок из маков, но наутро Макс уже ждал под окнами, пока я доем свой завтрак. И мы вновь бежали на луг искать червей, рыть лунки для клада, искать лучшее дупло в деревьях и бог пойми что еще.

Апа за меня не переживала, если я была с Максом. Он воровал для меня у соседа самые красивые зеленые яблоки, которые мы грызли с солью, сидя верхом на заборе. А потом мы вместе убегали под соседовы же крики «иттың балалар!»[11], падали в траву и смотрели на солнце сквозь маки.

Село, в котором жила бабушка, называлось Красногоровка. Потому что с конца апреля все холмы в округе горели от маков.

До сих пор, переносясь в практиках в «безопасное место», я вижу луг, где пятилетками бегали мы с Максом, траву выше нас ростом, поля маков… Вспоминаю теплые мозолистые руки Апашки, которая давала самый первый баурсак[12] мне, предварительно обмакнув его в еще сладкую свежую сметану.

Пару лет назад папа сказал мне, что Макса давно не стало. Инфаркт.

Я всегда буду помнить тебя бесстрашным восьмилеткой, Макс, который кидался на каждую собаку за меня…

Глава 5. «Я точно больше своего страха»

– Ма-а-а-ам, иди сюда-а-а-а! – надрывно кричит Амирка.

– Все хорошо? – спрашиваю я, пока спешу к младшему сыну. Он стоит у спуска в подвал и боязливо смотрит вниз, вытягивая пухлую шейку и утирая курносый нос. – Балам[13], ты что тут делаешь?

– У меня машинка упала, а я не могу ее достать! Я боюсь туда идти! – лепечет он и прижимается к моему бедру.

Для своих четырех лет Амир очень хорошо опознает свои эмоции. «Раньше не боялся», – машинально думаю я и беру его за руку.

– Хочешь, достанем ее вместе?

Он поспешно кивает, хватает мою руку потной ладошкой, и мы спускаемся в подвал.

– А чего именно ты боишься там, сынок?

– Я не зна-а-аю, – рассуждает он и немного шепелявит на «з». – Что там темно, боюсь!

– А-а-а! – киваю я понимающе. – Ну, когда темно, часто страшно. Когда мы не знаем чего-то, нам может быть страшно.

– Да-а-а, как будто там живут монствы, мам!

– Может, вот здесь или вот здесь? – показываю я на углы мебели в цоколе.

– А давай включим свет?! – будто только придумав, предлагает Амир.

Я щелкаю выключателем.

– О-о-о, – визжит Амир, – смотли-смотли!

Он узнает стиралку, гладильную доску, стеллажи.

– Да-а-а-а, – смеюсь я, – когда мы включили свет, все монстры пропали, правда? И ты сразу узнал все вещи в подвале, и теперь уже не страшно, да?

– Не ствашно, – кивает он и подбирает с пола машинку.

Мы осмотрели предметы в подвале, потрогали рукой ящики с елкой и новогодними игрушками, велосипеды старших и старую коляску Амира. Обсудили, что больше всего пугает неизвестность и отсутствие ясности. А потом поднялись в дом и встретили Ансара.

– Вы где были, мам?

Я не успеваю ответить, как Амирка выпаливает:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Название взято из работы Михаила Гинзбурга «Эриксоновский гипноз. Систематический курс» и согласовано с наследниками.

2

«Дорога домой» – моя вторая терапевтическая игра для решения запросов, связанных с реализацией и отношениями.

3

Михаил Саидов – создатель Академии экспоненциального коучинга и Института метакогнитивного программирования, где я закончила несколько программ, в том числе легендарную «Экспоненту».

4

Михаил Романович Гинзбург – профессор, доктор психологических наук, автор систематического курса по эриксоновскому гипнозу, которому я также обучилась.

5

. Қызым (тат.) – девочка, доченька. – Прим. ред.

6

Ати, Ани – в переводе с татарского «папа» и «мама». Когда я родилась, была жива бабушка моей мамы – Абика, и я стала называть своих бабушку и дедушку так, как называла мама, – Атика и Аника. Бабушку до сих пор все – от 3 до 90 лет – называют Ануля. Она добрая, мудрая, щедрая душа – мама всех.

7

Кинг – вид голубей. Дед профессионально разводил голубей. К нему приезжали со всего Союза, но он своих птиц не продавал. После смерти деда его «друг» распродал всех голубей, оставив бабушке копейки.

8

СДВГ – синдром дефицита внимания и гиперактивности, характеризуется невнимательностью, гиперактивностью и импульсивностью. – Прим. ред.

9

Уильямс Т. Семь дней в июне. – М.: Inspiria, 2022.

10

Ойнамайм (каз. прост.) – не буду играть.

11

Иттың балалар (каз.) – сукины дети.

12

Национальное казахское блюдо из обжаренных во фритюре кусочков теста. – Прим. ред.

13

Балам (каз.) – сынок, ребенок.