Революция

– Так их прозвали, потому что стрижены под ноль, – пояснил хозяин.

– Голодранцы против нищебродов… Власть имущие посылают их искать на том свете то, чего не обрели на этом.

Усач говорил гладко и правильно. Было видно, что он не без образования.

– И на вашем бы месте, сеньор, я бы спокойно сидел здесь да потягивал текилу. Потому что, если высунуть нос отсюда, можно нарваться на неприятности.

– А что вообще происходит?

– В нескольких кварталах и на станции идут бои. – Мексиканец показал на людей за столом. – Эти вот ребята смогут объяснить лучше. Они оттуда пришли, благо идти было недалеко.

Мартин оглядел всех четверых – засаленные спецовки из синей плотной парусины, заношенные фуражки, усатые, перепачканные углем лица. Железнодорожники. Или, как их называют на севере, путейцы. Сделав знак хозяину, он обратился к ним:

– Не окажете ли мне честь угостить вас?

– Отчего же не оказать? – ответил один из них.

Они медленно, с достоинством поднялись и подошли к стойке. Хозяин разлил.

– Мадеристы ударили на нас на рассвете одновременно с запада и с юга, – сказал тот же путеец. – Сперва малыми силами, а потом к ним подоспело подкрепление, там и кавалерия была, и все… и мы огребли по полной… – Он показал на своих товарищей. – Нам пришлось драться на станции… И пришлось нам солоно.

– И кто побеждает?

– Пока еще непонятно. С одной стороны, говорят, идет дон Франсиско Мадеро с сеньорами Ороско[7 - Паскуаль Ороско Васкес (1882–1915) – один из лидеров Мексиканской революции, позже, однако, поднявший восстание против Франсиско Мадеро.] и Вильей, а это люди крутого замеса. С другой – федералами командует генерал дон Хуан Наварро, тоже не пальцем деланный.

– Тигр Серро-Прието, – вставил усач.

В том, как он это произнес, восторга не слышалось. Наводило на мысли о стенах, побитых ря?бинами пуль, о людях, гроздьями диковинных плодов висящих на деревьях.

– Когда все это кончится, – сказал еще один путеец, – многих недосчитаемся.

Все сосредоточенно выпили. Снаружи стрельба то стихала, то через миг вспыхивала вновь и с новой силой – это было похоже на то, как накатывает прибой на скалы. Мартин заказал всем еще по одной, и никто не отказался.

– Скажите-ка… – Усач, держа в руке стопку и нахмурившись, разглядывал Мартина.

– Слушаю.

– Не обидитесь, если спрошу?

– Нисколько.

– Что вы забыли в здешних краях?

Сбитый с толку Мартин ответил, запинаясь:

– Я работаю… на шахте… тут неподалеку…

Усач, будто неожиданно почуяв рядом врага, кольнул его острым недоверчивым взглядом. Одним махом допил свою порцию и снова оглядел Мартина, с особым вниманием всмотревшись в правый карман его пиджака, оттянутый сильней, чем левый.

– Управляющий?

– Инженер.

– А-а… – протянул усач с облегчением.

– Мне любопытно. Никогда еще не видел революцию.

– А вот говорят, любопытство кошку сгубило… – сказал один из путейцев. – Так что лучше переждать, посидеть здесь еще малость, пока не стихнет.

Мартин задумался. Но порыв возобладал над благоразумием. Он положил на стойку несколько монет:

– На самом деле, мне пора…

И не договорил. В дверь забарабанили – часто, яростно, угрожающе. Когда просят позволения войти, так не стучат: это была не просьба впустить, а требование предоставить проход. Не то худо будет.

– Отворяй, сукины дети! Добром не откроете – дверь высадим!

Они вошли, и ворвавшийся вместе с ними свет заиграл на стволах карабинов, на металлических головках пуль в гнездах патронташей, перекрещенных на груди белых холщовых рубах, на желтых куртках и расшитых жилетах. Было их человек двенадцать – усталых и злых, пахнущих по?том и землей. По дощатому полу харчевни зазвякали шпоры. Воспаленные глаза под широкими полями шляп, посеревшие от порохового дыма усы.

– Всем стать к стене! – приказал тот, кто по виду был старшим.

Мартин повиновался вместе со всеми. Лишь хозяин, не сомневавшийся, что сейчас у него что-нибудь потребуют, остался за стойкой. Безропотно подчиняясь обстоятельствам, достал еще один кувшин с водой, две бутылки текилы, выстроил в ряд стопки. Судя по всему, революция наведывалась в «Червовый туз» не впервые.

Мартина обыскали, как и остальных. Миг спустя его бумажник и револьвер оказались в руках главаря.

– А это, дружок, что такое?

Держа оружие на ладони, он разглядывал Мартина с насмешкой и подозрением.

– Мое личное оружие. На всякий случай ношу, – пожал плечами тот.

– На какой еще на всякий?

– Мало ли кто попадется на улице…

– Он хороший человек, – вмешался усач.

Главарь даже не обернулся к нему. Полосатые выцветшие штаны, короткая, до пояса, куртка. Один патронташ – на поясе с подвешенным сбоку огромным револьвером в кобуре, два других – крест-накрест на груди. Карабин 30/30 он положил на стойку; из-под широкого поля шляпы все так же пристально и жестко смотрели черные глаза.

– И чем же это он хорош?

– Поставил нам всем. Угостил с дорогой душой, не жался. Он инженер.

– Испанец?

– Да. Но из Испании.

Мадерист, кивнув, снял сомбреро, рукавом вытер лоб. И волосы, и усы, полностью закрывавшие верхнюю губу, были уже тронуты ранней проседью, а от правого виска к челюсти тянулся еще довольно свежий лиловатый шрам – след рубленой раны.