Русская жена эмира

– А теперь давайте вознесем молитву за нашего брата, – предложил Даврон. Все опустились на колени, и дервиш затянул молитву своим мелодичным голосом.

После этого оставалось только ждать. Все встали на ноги. Перед уходом Одылбек накрыл больного своим халатом. Никто не знал, выживет ли он. Солдаты вернулись к своим шатрам, и прежде чем лечь, осмотрели ближайшие кусты, а некоторые и вовсе срезали их саблями, очищая опасные места. У многих пропал сон, и они лежали с открытыми глазами, мечтая или вспоминая о доме. Некоторые стали тихо шептаться между собой:

– Жалко Турсуна, – сказал один.

– Да, не повезло бедняге, – согласился другой.

– Теперь, если даже останется в живых, кому он нужен, безрукий мужчина? Ни один богач не возьмет его на службу.

– Да и в хозяйстве от такого нет особого толка. Остается ему одно: открыть на базаре свою лавку.

– Для таких дел нужна крупная сумма.

– Знаешь, меня очень удивил этот светлолицый купец Одылбек. Он какой-то странный: вроде из наших и вроде – не наш.

– Это русский человек, как-то я видел его у гостиницы, но тогда на нем была одежда русских военных. Должно быть, очень важный человек.

– Ты прав. И здесь он главный. Значит, еще занимается и торговыми делами. Говорят, это его товар.

– А он молодец, истинный мужчина, хотя не наш человек. Ты видел, как кинулся спасать нашего брата, мусульманина. Интересно знать, что за груз мы везем в Афганистан? Может, это золото? Хурджуны не плотные, но тяжелые.

– Вряд ли, откуда у этого чужака может быть золото? Столько богатства нет даже у нашего эмира.

– Да, верно. Тогда, может быть, это товар самого эмира, а русский лишь должен доставить его.

– Такое невозможно. Сам подумай, кто доверит столько золото какому-то чужаку, разве у эмира нет родни, преданных министров и генералов? Нет, это явно не золото.

– Согласен с тобой. Если эти товары военного человека, то это как-то связано с войной. Значит, в хурджунах находятся порох, дробь, патроны и всякое такое.

– Разумная мысль. Они не хотят, чтобы мы узнали их тайну, ведь все говорят, что скоро может начаться война с русскими. Эти кяфиры уже захватили Карши, а эмир почему-то молчит. Неужели они такие сильные, что даже наш великий правитель страшится их?

– Одного я не разумею: если русские – наши враги, то почему эмир держит возле себя этого человека? Сказывают, в Бухаре есть еще и другие русские, они учат наших солдат. Ничего не пойму.

– Об этом я думаю так: эти русские ненавидят тех русских, которых теперь называют Советами. Говорят, они настолько опасные, что даже убили своего «белого» царя и взяли власть в свои руки.

– Плохое дело политика. Какая-то неразбериха. Лучше держаться от него в стороне. Пусть этот русский везет, что хочет, наше дело стеречь караван и не задавать лишних вопросов.

– Согласен с тобой. Давай лучше постараемся заснуть. Нам надобно немного отдохнуть.

Николаев тоже не мог заснуть, хотя сама жара клонила человека ко сну. Он лежал под навесом на коврике, в стороне от других. Все должны чувствовать, что здесь главный человек он, иначе рядовые выйдут из подчинения, если он будет вести себя с ними как ровня. Таков азиатский уклад мысли. Даже в случае со змей полковник не должен был спасать укушенного солдата, подвергая себя опасности. Однако советник не смог удержаться: в русской армии царит иной дух.

Вскоре Николаев уже думал о другом. Его мысли были посвящены любимой женщине и тому, как сложится их дальнейшая жизнь. И виделось оно ему таким. Они поселятся в одном из городов Европы, среди русских иммигрантов, а после выстроят там особняк и заживут мирной жизнью. Может статься, со временем Наталья родит и второго ребенка. Однако с этим делом нужно быть осторожнее, ведь растить детей – сложное дело. С такими мыслями Николаев стал засыпать – веки стали смыкаться, но вдруг он вспомнил про раненого солдата: жив ли он, прошло уже больше часа.

Солдат лежал в двадцати шагах от шатра советника. Над головой раненого был натянут шатер. Одылбек склонился над ним и легонько потряс за плечо. Тот не шевельнулся. «Неужто помер?» – мелькнуло в его голове. Тогда он принес из своего шатра бурдюк воды и полил на лицо солдата. В это время к нему подошел Таксынбай и стал молча наблюдать. Через минуту глаза раненого открылись. На лице полковника мелькнула легкая улыбка.

– Воды хочешь? – спросил у него купец.

Солдат не ответил, видимо, был крайне слаб. Это было заметно по его тусклым глазам. Но стоило поднести к его губам пиалу, как тот сделал несколько глотков и сразу застонал. Одылбек взглянул на его больную руку: повязка впитала в себя кровь и стала багрового цвета. Местами она подсохла, и кровь уже не сочилась. Появилась надежда на выздоровление.

– Мужайся и терпи, ты будешь жить, – успокоил его купец и ушел к себе.

Таксынбай же постоял возле больного еще с минуту, затем с недовольным видом сплюнул в сторону и тоже зашагал к своему шатру. А солдат все стонал.

Николаев проснулся к вечеру. Солдаты уже были на ногах и крутились у котла в ожидании сытного обеда – на этот раз сготовили шурпу – мясной бульон с морковью и репой. Вдруг полковник заметил свой бережно уложенный халат у входа, им он укрыл раненого солдата. Почему он здесь? Затем глянул в шатер ужаленного. Шатер был пуст. Николаев изумился: куда же тот делся?

Надев халат и чалму, Одылбек обратился к солдату, который прислуживал. Тот уже знал, что требуется купцу, и вмиг принес бурдюк и стал лить воду на голову Одылбека. Затем этого же солдата купец отправил за Таксынбаем, который находился где-то среди людей.

Командир явился с бодрым видом, в распахнутом халате и склонил голову перед купцом:

– Почтенный Одылбек, говорят, вы меня звали?

– Как обстановка? – спросил советник. – Почему с обедом опаздываете? Скоро будет темнеть, надо трогаться в путь, а еда не готова…

– Причина в том, что на сей раз мясо оказалось жестким – старая овца, никак не сварится. Это не моя вина, баранов в Бухаре покупал Даврон.

– Впредь еду начинайте готовить раньше обычного. А где тот ужаленный солдат, что-то я не вижу его?

– Бедняга умер: много крови из него вытекло. Да хранит его душу милостивый Аллах. Амин! Мы уже похоронили беднягу.

– Ладно. Какова обстановка в стане? О чем говорят солдаты? Они догадываются о грузе?

– Нет. Через своего человека я подбросил солдатам вашу мысль, что мы везем порох, патроны, и поэтому такая усиленная охрана. Вроде поверили и успокоились. А вот с погонщиками никак не получается, они не хотят раскрывать душу. Все больше говорят о жизни, о ценах на базаре. Похоже на то, им совсем неинтересно, что в этом караване.

– Если это так, то хорошо. Еще вопрос: люди довольны едой?

– Таких разговоров не было. Да и как быть недовольными, если каждый день получают большие куски баранины. Такого у них дома не бывает.

Был седьмой день пути. Караван еще двигался по степи, а между тем уже виднелись горы. Как обычно, Николаев пробудился ото сна ближе к вечеру. Стоило ему поднять голову, как в глаза бросилась надпись на песке рядом с красно-синим ковриком: «Турсуну дали яд. Это сделал Таксынбай». Полковник глянул вокруг. Рядом никого, кроме его солдата, который сидел на песке, свесив голову, видимо, дремал. Остальные только просыпались и по одному выползали из-под навеса. «Должно быть, сейчас этот человек наблюдает за ним из укрытия», – решил Николаев и стер рукой надпись. Еще ему подумалось: «Это мог сделать только человек, который был дружен с Турсуном, и он надеется, что я накажу убийцу. Нетрудно догадаться, зачем Таксынбай избавился от тяжелобольного: ему не нужна такая обуза». Однако советник не собирался вмешиваться в такие дела, не желая портить отношения с начальником охраны, хотя в душе осуждал его. В боях против «красных» полковник Николаев никогда не бросал своих солдат и боролся за их жизни до конца. И тут советника обожгла страшная мысль: «Значит, у Таксынбая имеется яд. А вдруг в какой-то момент он решит и меня отравить? Может, это приказ самого эмира, когда я окажусь ему ненужным, то есть лишним свидетелем захоронения золота? Нет, это невозможно, хотя кто знает. На Востоке люди говорят одно, а делают совсем другое».

Перед отправкой каравана Николаев обедал под шатром, сидя на коврике и держа чашку с куском хлеба. В это время к нему подсел командир охраны с большой костью в руке, при этом откусывая жирные куски.

– Что нового, командир? – спросил Одылбек.

– Один из погонщиков интересуется грузом и говорит своим братьям-дервишам, что в наших хурджунах золото. Он даже ощупал некоторые мешки. Мне это не по душе: как бы он не сбил других с пути на захват каравана. Будь мой человек, я знал бы, как с ним поступить, но это человек Даврона.

– Об этом ты известил Даврона?

– Да. Он сказал мне, что сам будет приглядывать за ним. Почтенный Одылбек, что если этот погонщик разнесет весть о золоте и подговорит людей? Разве мы можем ждать? Впрочем, если вы прикажете, я тотчас уберу погонщика. Вы здесь главный.

Советник задумался и опустил свою чашку на песок. Таксынбай же продолжал откусывать куски мяса.

– Пока ничего страшного не случилось, пусть все остается как есть. Если же мы убьем погонщика, то люди еще больше поверят в то, что в хурджунах золото. Они так и будут говорить: его убили из-за тайны. Да и не стоит портить отношения с Давроном – а вдруг он от обиды сам начнет толкать солдат к захвату каравана. Одним словом, нам в пути нельзя ссориться. Это очень опасно. Все люди должны спокойно делать свое дело. Так что без моего ведомо ничего не делать. Да, почему ты отравил Турсуна?

Вопрос так поразил командира, что кость с мясом застыла возле его рта. Он был крайне удивлен и растерян. Тем самым советник дал понять, что в караване и у него имеются свои люди, которые обо всем докладывают, и не стоит затевать против него козни, если вдруг такие намерения возникнут.

– Этот бедняга, – начал оправдываться командир, – для нашего каравана был обузой. Все равно он умер бы. Я лишь облегчил его мучения.

Полковник ничего не ответил.