Тайна лечебницы Отектвуд

– Видишь эти точки. Это кровоизлияния. Боб умер не от холода. Боб умер от разрыва сердца. От страха! Что-то напугало его до смерти!

Лукас думал, что следующим, от страха разорвется именно его сердце.

– Здесь не так много людей, кому я могу доверять. Старик Остин, Ты. И, пожалуй, все, – Генри методично проталкивал сердце Боба в банку. – Это место таит в себе много загадок. И когда мы разгадаем их, то станем самыми богатыми людьми в новом свете.

– Нужно предать Боба земле. – неотводя глаз от пола сказал Лукас.

Истерия

Алабама, Отектвуд 3:04 а.m.

Лист металла в очередной раз загремел от порыва ветра. И Кори резко поднял голову. Оборванные обои, спертый воздух, черные от пыли рамы. Хотелось закричать «Где я?», но потом Кори вспомнил. Он в Отектвуде. Штат Алабама. Через четыре часа ему вставать на работу. Кори уложил голову обратно на книгу, но сон не приходил. Холодильник назойливо шумел, и часы тикали. Кори оглядел кухню и комнату. Никакого намека на часы в доме не было. У него электронный фитнес браслет и звука он не издает. Ни на стенах, ни на столе. Часов нигде не было, но что тогда тикает? Кори засунул мизинец в ухо и прочистил его. Звук никуда не исчез.

Обойдя все, Кори выдернул шнур холодильника из розетки. Теперь тиканье стало более отчетливым. Кори прошел в самый дальний угол и открыл кладовку. Из нее тотчас посыпались швабра, метла, тазики и ведро. Кори зажег тусклую желтую лампочку. Бутылки с чистящими средствами и тряпки на полу. Часов не было, а вот звук становился сильнее. Холодок пробежался у Лоусона по спине.

– Это сон, – Кори щипал себя за руку, это было больно, но не помогало. – Во сне нельзя ничего прочитать, – Кори рванул к столу, схватил книгу и начал вслух читать первое попавшееся предложение. – Кататония речевой заторможенности является противоположностью кататонии речевой готовности, – Кори почти кричал, но навязчивый звук был громче. – Для нее типична чрезвычайная разговорная инертность., переходящая на отдаленных стадиях развития болезни в полное отсутствие разговорных импульсов. – голос срывался. От страха хотелось плакать. Лоусон бросил книгу на стол и дом наконец погрузился в тишину. Тишину настолько густую и вязкую, что невозможно было в ней дышать. Радио! Эндрю говорил про радио. Кори, сбивая стулья, побежал на кухню, и нашел старый приемник. Кнопки почти вросли в грязь и не двигались.

«Шесть часов ровно. Кто-то уже проснулся на работу, а кто только ложиться в постель. А мы слушаем Шакиру…»

Кори сел на пол возле приемника. Он смотрел в стену, но не видел ее. Приемник хрипел, искажая музыку. Женский голос превращался в хруст костей и кашель захлебнувшегося. Кори пожалел, что включил радио.

Телефон загудел. Будильник. Кори моргнул. За грязными окнами светало. Туман заполонил почти весь его двор. Он скрывал весь мусор и хлам, оставляя лишь силуэты деревьев. Зрелище было завораживающее. Минут пятнадцать Кори смотрел в окно.

Без пятнадцати восемь доктор Лоусон стоял в холле корпуса А. Алана лениво натягивала халат, поверх цветастого платья. Он увидел санитаров, сестер и врачей, плетущихся на работу с угрюмыми лицами. Он побывал на планерке, где чуть не оглох от крика Шварца. Пожилой добряк, оказался не таким уж и добрым.

После сестра Грегсон заварила растворимый кофе и достала домашнюю выпечку в пластиковом контейнере.

– Суховато. Ты добавила мало масла? – санитарка Мириам громко жевала и критиковала стряпню Грегсон. Кори был рад и такому. Он ел, кажется, в понедельник вечером, а сегодня утро среды.

– А, по-моему, очень вкусно. – сказала Алана и Мириам бросила на нее недобрый взгляд. Она была крайне неприятной женщиной. Кори не успел познакомиться с ней вчера, но и знакомству сегодня он был не рад. Поджатые в недовольной ухмылке губы, крашенные в бордовый цвет волосы, и почти не закрывающийся рот. – Кофе пить утром, так все бегут. Но никто ничего не носит. Я должна всех кормить?

– Спасибо, пойду работать. – Алана громко поставила свою кружку в раковину и вышла из бытовой. Кори тоже не стал допивать. Несмотря на бессонную ночь, чувствовал он себя бодрым. Даже на лекции, он вставал с большим трудом, а здесь, поспав едва ли часа три, он был бодр и готов к работе.

Доктор Фарелл пришел в половине девятого. Это был не определенного возраста, лысый мужчина с загорелым лицом и кучей родинок. Ему было совершенно наплевать на происходящее вокруг. Он наступил на разлитую больным кашу, грустно поглядел на свои туфли и двинулся дальше.

– Доктор Фарелл. Я Кори Лоусон. Доктор Шварц сказал, что я буду проходить практику у вас.

– У меня? – переспросил Фарелл, так, будто вообще не понимал, что происходит. – У меня. У меня! – пропел он. Кори стоял у двери и еле сдерживался от того, чтобы не рассмеяться. – Первая клиническая практика?

– Нет. Я был в…

– Отлично. Прилично! – перебил его Фарелл. – Можешь звать меня просто Лео. Женат?

– Нет. – ответил Кори.

– Везет. Пьешь?

– Нет.

– Возьми тогда конфету. – Лео вытащил из кармана смятую, растаявшую шоколадную конфету и протянул Кори. Не зная, как себя вести, с этим странным человеком, Кори развернул лакомство, стараясь не запачкать руки. – А я сейчас выпью, и мы пойдем на обход. – доктор извлек из с шкафа с дипломами початую бутылку старого Смаглера и налил в кофейную кружку с надписью лучший доктор.

– Я еще никогда не проходил практику в стационарах психиатрического профиля. Скажите, есть ли какие-либо различия, нюансы?

– Не знаю. – пожал плечами Лео и выпил залпом половину кружки. – Я никогда не бывал в других больницах. Мне не с чем сравнивать.

– Шварц на планерке был очень зол, что вас нет.

– Я поздно встал. Как говорил Уинстон Черчилль, никогда не стоит стоять там, где можно сидеть, и никогда не стоит сидеть там, где можно прилечь. Придерживайся этого правила и проживешь до ста лет.

– Может, введете меня в курс дела? – осторожно спросил Кори. Фарелл, вызывал у него двоякое чувство. Казалось он уже начал обход и это его первый пациент.

– Курс на Геттисберг, генерал Хет! Нам нужна обувь!

Тут Кори не сдержался и издал смешок.

– Ну вот. Рабочий день нужно начинать с улыбки. Курс дела. У нас с тобой двадцать больных. Шестнадцать в Б и четверо в Д. Сначала сделаем обход здесь, а потом пойдем в казематы, – Лео вывалил на стол кучу потрепанных историй болезни, едва не опрокинув свою кружку.

– Доктор Фарелл. – дверь кабинета открылась и в ней показалась седая голова в маленькой розовой шляпке.

– Эмма! Входите! Вы опять потеряли выписку?

– Нет. Зашла сказать вам спасибо. – старушка просеменила по кабинету и поставила на стол небольшой торт в пластиковой коробке.

– Доктор не ест! Доктор пьет! – гордо сказал Лео. – Отдайте сестричкам.

– До свидания! До следующего обострения.

– Эмма Колдберг, подруга королевы Елизаветы. И я не шучу. Она действительно жила в Великобритании и общалась с ее величеством. Старческая энцефалопатия. Чудесная бабуля. Это она дала мне ту конфету, что ты сейчас жуешь. Я-то сладкое не ем. У меня диабет. – сказал Фарелл и опустошил кружку. – На обход! Милорд!

Лео ходил быстро. Своими длинными ногами он перешагивал через четыре плитки сразу и никогда не наступал на швы, как заметил Кори.

Начали они с женского отделения. «Дамы вперед!» – сказал Лео.

Первой была девушка подросток. Она не реагировала ни на сестру с таблетками, ни на соседку по палате, вспоровшую матрац и поедающую оттуда поролон.

– Кристина! Что на этот раз?

– Она наглоталась таблеток. – ответила за больную Мириам.

– Доктор Фарелл. Это снова я. – девочка впервые отреагировала. Она вылезла из-под одеяла и Кори увидел тонкие девичьи руки, покрытые рубцами вдоль и поперек.

– Что ты выпила?

– Пачку клоназепама. – честно ответила Кристина.

– А потом лежала в собственной рвоте. Вон, даже сейчас кусочек в волосах. Недостойная леди смерть, мисс Смит! – Фарелл вытащил присохшую субстанцию из волос девочки и бросил на пол. – Ты принимала таблетки, что я тебе прописал?

– Нет. Мама сказала, что это пустышки и она не будет тратить на них деньги. Но на самом деле пустышка это я. Ей было бы лучше, если бы я умерла.