Вставай, страна огромная. Война и российские немцы

Мой отец Рейнгольд в этом селе был чужаком, но и нужным специалистом. Он хорошо вписался в учительский коллектив и скоро стал, как и везде раньше, уважаемым членом общества. Колония Михаэльсфельд к этому времени имела солидный возраст, около ста пятидесяти лет. Тогда колонисты из немецкой земли Баден-Вюртемберг поселились в Бессарабии, но не прижились. Ввиду засухи и неурожаев они добились разрешения двинуться дальше на восток, где им был предложен участок на высоком берегу реки Старой Кубани.

Трудолюбивые немцы хорошо прижились на благодатной земле, где от многовековых отложений буйного степного разнотравья образовался многометровый слой плодородной почвы – чернозем. Правда, поля на плоской возвышенности за селом были изрезаны глубоким оврагом от периодически разливавшейся, пересыхавшей и змеевидно извивавшейся речки, что затрудняло обработку полей. Но со временем коварную речку, стекавшую в пойму Старой Кубани, удалось заключить в бетонные трубы, овраги засыпать и получить замечательные поля.

Безналоговые тридцать лет, полученные от казны, позволили получить хорошие прибыли и отстроить и благоустроить свою новую родину, колонию Михаэльсфельд, которую жители соседних селений вскоре стали называть «маленькой Германией».

Соседние села были по большей части станицами кубанских казаков, служилые люди которых минимум по одному разу бывали с боями в Восточной Пруссии, а то и доходили до Берлина, так что знали, как выглядят немецкие селения. Да и как было не сравнивать это село, хотя и названное станицей Джигинка по имени упрятанной в трубы своенравной во время дождей речки Джиги (с местного наречия – Змейка) на дне глубокого оврага, с немецким селом в далекой Германии.

Здесь все дома построены по типу тамошних, с высокими крышами, с широко расставленными обычно двумя окнами в торце здания, выходящего на улицу. Длинный дом уходит вглубь двора, где под одной крышей наряду с жилыми помещениями для семьи находятся и все вспомогательные службы. Но кухня из соображений пожарной безопасности всегда выделена в отдельный домик во дворе. Центральная улица от края и до края выложена коричневой рифленой керамической плиткой с всегда чистыми водосточными канавами и тротуаром по обеим сторонам улицы.

По всей улице просторные дворы, с обязательной зеленой лужайкой и фруктовым садом впереди и хозяйственными сооружениями в глубине. Дворы со стороны улицы огорожены кирпичным, с фигурной кладкой и жестяной «крышей», забором, с широкими коваными железными воротами и такой же калиткой. На каждом конце улицы стоят огромные корыта с водой и мочала, чтобы при въезде в село с поля можно было вымыть колеса телеги и копыта лошадей. Скажите, читатель, встречали ли вы где-нибудь в России еще такое?

Именно это село и обширный двор учительского дома запомнились автору, которому тогда было уже четыре, а то и пять лет, как родина. Возможно, из предыдущей книги читатель помнит, как крестьянская усадьба стала домом учителя. Это стало следствием правительственной кампании новой советской власти, когда в 1930 году произвели разорение самого трудолюбивого, а потому и зажиточного, крестьянства под флагом ликвидации кулачества как класса.

Как рассказал отцу старик, долгожитель села, в Джигинке раскулачили и изгнали, выселили куда-то в Сибирь, в то время шестнадцать семей, дома и владения которых с удовольствием занимала сельская голытьба. Только одну усадьбу уважаемого в селе человека, многолетнего церковного старосты, никто не решился занять. В селе распространился слух о том, что вселение в его усадьбу, хотя и крестьянина, но «святого» человека, принесет проклятие и несчастья на эту семью. Тогда местный совет с согласия вышестоящих инстанций нашел выход в том, что дом и крестьянский двор со всеми постройками и животными, лошадями и коровами, садом, огородом и пашнями со всеми сеялками-веялками передали на баланс школы.

Со времени того ужасного года в доме жил приезжий учитель, не побоявшийся в него вселиться, а хозяйством занималась супружеская чета на должности управляющих хозяйством. С окончанием учебного 1936—1937 года прежний учитель вышел на пенсию и уехал, так что новый учитель, мой отец, так же без опасений вселился в предложенную квартиру. Старики, управляющие хозяйством, а в действительности бессменные труженики на крестьянском подворье, состарились, поэтому Рейнгольд с согласия директора школы и председателя сельсовета пригласил для этой цели остававшихся в «родовом» селе Фридрихсфельде семью своей родной сестры, Розу и Отто Герберсгагенов.

Они приехали и заняли свободные жилые помещения просторного дома. Теперь все были довольны, особенно брат с сестрой. Довольны, что снова вместе.

ДОМ И ДВОР ШКОЛЬНОГО УЧИТЕЛЯ —

МИР МАЛЫША

Этот двор был самым любимым местом для игр и развлечений четырех-пятилетнего Артура, которого все называли почему-то не по имени, а просто Малышом, хотя это несправедливо, ведь дома в колыбельке лежит настоящий малыш, недавно родившийся Эрнст, по-домашнему – Эрнстик. Ну, да и пусть. Малыш так Малыш, мама говорит, так все привыкли, но со временем забудут эту кличку и будут называть по имени.

А вообще-то, здесь его жизнь, как и всех маленьких и взрослых обитателей двора, была налаженной и счастливой. Его все любили: и мама, и папа, и братья, как родные, так и двоюродные. Через много лет выросший Малыш будет вспоминать, что этот дом и двор составляли его «владения» в первые благословенные пять лет его жизни.

Малыш (Артур) в два с половиной года,будущий автор этой книги – главный «хозяин» двора, которого все здесь любят

Здесь, в этом замечательном дворе, он проводит время до обеда со своим маленьким братиком Эрнстеле, которого мама выносит на руках, расстилает на зеленой травке одеяло, усаживает на нее этого кроху. Она просит Малыша следить, чтобы маленький не сползал на траву, потому что рубашка и штанишки окрашиваются в зеленый цвет, который плохо отстирывается.

Тетя Роза выносит свою дочку Агату, которая приходится ему двоюродной сестрой, и тоже просит последить за ней.

Двоюродные сестра и брат, Агата и Артур, во дворе учительского дома. Джигинка, 1939 год

Эта уже большая, все старается убежать к забору, куда ей нельзя, вот и бегай за ней. Но тетя Роза просит следить за ней не за так, а всегда дает Малышу гостинец, конфету или пряник, которые вынимает из своего большого кармана на фартуке.

Но у него есть еще друзья. Пока старшие братья в школе, он кроме Эрнстеле и Агаты играет еще с двумя русскими детьми из соседнего двора, Петей и Аней, которые приходят не через калитку, а просто пролазят через щель в заборе, которая появляется после того, как отодвигаешь доску в сторону. Их мама специально сделала так, чтобы дети приходили играть не через улицу, а прямо через этот лаз в заборе. Если доску отпустить, то никто и не догадается, что здесь есть такой потайной лаз. Этот лаз только для детей, взрослые через него все равно не пролезут. А приходят дети каждый день, потому что им в их дворе одним скучно. Они русские, но говорят так же, как мы, мама говорит, по-немецки.

ПОСЛЕ ОБЕДА – ПОЛНЫЙ СБОР

Но настоящая жизнь во дворе начинается после обеда, когда из школы возвращаются родные братья, Гарри и Лева, и двоюродные – Рихард и Оттеле.

Для игр во дворе имеется все необходимое. Двор большой, это прежде всего поляна, поросшая нежной зеленой травой, и большие камни, по которым можно лазать и прятаться за ними, и деревья, и деревянный стол со вкопанными в землю ножками и такими же скамейками со всех сторон, и качели, и песочная яма.

После школы во дворе полный сбор детей двух семей: Герберсгагены с маленькой Агатой на коленях

и Грюнеры с Артуром. Джигинка, 1939 год

Сюда к нам иногда приезжают гости, вот как бабушка Вильгельмина, которая пожила и опять куда-то уехала. Правда, остался Гельмут, мамин брат и мой дядя, как сказала мама. Но какой же он дядя, если он только на один год старше моего брата Гарри? Право, чудно устроен мир, как-то не сразу все укладывается в голове. Но Гельмут хороший, он тоже любит играть со мной. Приезжала еще одна бабушка, бабушка Берта, с сыном Иваном, большим мальчиком, больше Гарри, он был очень серьезный и почти не играл с малышами.

А еще откуда-то с Урала – мама говорила, что это очень далеко и там очень холодно, потому что на улице лежит снег, – приезжала тетя Геля с мальчиком Левой. Он такой же по возрасту, как наш Лева, и они хорошо сдружились, но гости пробыли совсем недолго. Вот они решили сфотографироваться на большом камне во дворе, не могли на нем удержаться, скатывались с него, но потом все-таки уселись, так и вышли на фотографии, все веселые и смеющиеся.

Мама с сестрой Гелей и с детьми на камне-валуне во дворе учительского дома. Джигинка, 1939 год

Двор этот принадлежит учительскому дому, потому что папа у нас учитель. Дом большой, на две семьи, и ко двору со стороны поля непосредственно примыкают хозяйственные постройки. Особенно интересно то, что находится за деревянным забором в глубине двора. Там находится хозяйственный двор школы, с коровами, двумя лошадями, большим огородом и пашней, жаль только, что Малышу на ту сторону перелезать строго запрещено. Но через щели в заборе он видит здесь каждый день тетю Розу и дядю Отто, которые живут в задней части дома и постоянно заняты с животными или трудятся в поле.

Отто Иоаннович и Розалия Карловна Герберсгаген (дев. Грюнер), наши ближайшие родственники. Фото предоставлено автору внучкой Розалии Карловны Ольгой Шпитцер

Очень жаль, что довоенных фотографий почти не сохранилось. Этот портрет тетя Роза заказала уже после гибели дяди Отто в трудовой армии. Здесь они именно такие, какими они мне, пятилетнему, запомнились еще из Джигинки, и я очень благодарен их внучке Оле за сохранение дорогих нам образов.

Отойдем на время от хронологии, чтобы подчеркнуть тот факт, что после войны такие портреты были очень распространены в стране, потому что почти не встречалось семьи, в которой не было бы погибших, причем не только на фронте у коренных народов, но и у российских немцев.

Правда, наши люди погибали в шахтах и на лесоповале от холода, голода и болезней, не получая за это ни орденов, ни медалей, как во время войны, так и после нее. Единственным утешением для оставшихся в живых были эти портреты, которые создавались прохожими художниками, как и рисованные прикроватные коврики с лебедями или оленями на любой полотняной ткани.

Так, у моей мамы Амильды Августовны мы видим в комнате на стене такой портрет ее родителей. А кроме того, она заказала портреты на своего брата Гельмута и старшего сына Гарри, погибших в трудармии. Затем эту домашнюю галерею дополнил портрет ее младшего сына Эрнста, погибшего в дорожно-транспортном происшествии. А когда я в последний раз приехал к матери в Казахстан, то я увидел на стене портреты двух еще живых, но уже покинувших материнский дом сыновей, свой и Левы. Теперь, оставшись одна, она могла «вести свои беседы» со всеми, как она мне объяснила.

Мама автора в своей комнате, портрет ее родителей виден на стене, портреты брата Гельмута и четырех сыновей на других стенах

Фото родителей автора военных лет, сделанные

для учета лиц немецкой национальности

Кстати, придет война, и совершенно изменятся условия жизни. Фотографии будут чаще такие, как здесь приведены, только для учетных документов министерства внутренних дел.

Но это военное время придет позже… нет, не позже, а уже совсем скоро. А пока все ближе приближаются предвестники страшных событий под названием «война».

Глава 2.

Герберсгагены в России

Наши ближайшие родственники Герберсгагены приехали в Российскую империю примерно в одно и то же время, как наш прадед Георг Грюнер. Наш Георг приехал в Малороссию весной 1804 года, а Петер Герберсгаген, родоначальник всех российских членов этого клана, – в 1805 году. Установление родового дерева Герберсгагенов стало возможным после выхода в свет монографии: Walter Kolb, Siegerl?nder Kolonisten in Taurien. Ihre Ansiedlung um 1805 und ihre Nachkommen. Siegen, 2004.

Автор провел кропотливую работу по описанию шести немецких семей, переехавших в Россию из Зигена (Siegenland). При этом он по немецким источникам установил предшественников выехавших в Россию колонистов, а затем по российским источникам и опросу возвратившихся в Германию семей составил подробную генеалогию родов.

Автор пишет, что Герберсгагены происходят из местечка Герверсгаген, лежащего между Гуммерсбахом и Мариенхайде в современной земле Нордрейн-Вестфален, в двадцати километрах от города Люденшайд. Он считает, что первым носителем фамилии Герберсгаген был Иоганн-Дитрих, родившийся в городе Люденшайд, но живший, по-видимому, в семье (или доме) лесника графского лесничества графа фон Шпеера, в доме, расположенном по улице Герверсгаген. Молодой человек посвятил себя богослужению, потому что известно, что он 24 мая 1671 года начал обучение богословию в Гиссене и 9 августа 1674 года получил должность викария в Хершайде. В этом городе он, очевидно, прожил всю свою жизнь и скончался в 1707 году. Это предположение подкрепляется фактом рождения его сына Каспара Христофа именно в этом городе в 1681 году.

Дальнейшая жизнь Каспара Христофа проходит в городе Хаарт графства Нассау-Зиген после его женитьбы на жительнице этого города Анне Маргарете Бонторф. Следующему колену этой семьи с жизнью в графстве Нассау, по-видимому, не повезло, потому что два их сына, женившись, подались в 1799 году на земли, как пишут, «наследного принца Вильгельма фон Ораниен-Нассау» в Южной Пруссии. Здесь условия жизни стали еще хуже. Уже через несколько лет оба брата умерли один за другим в 1802 и 1803 годах, а вдовы вернулись обратно на родину.

Сын старшего из братьев, Иоганна Дитриха, Иоганн Петер, родившийся в Хаарте 24 июня 1778 года, женатый на Элизабет Эйтенейер, рождения 7 января 1781 года, обратно ехать в Хаарт не захотел и в 1805 году подался по призыву российского императора Александра I Павловича в Россию на отвоеванные у Турции земли новой губернии Таврия.

Далее этого Петера, уже без второго имени Иоганн и с написанием фамилии Герберсгаген, мы находим в ревизских списках немецких колонистов Таврической губернии за 1811 год. Здесь в евангелической колонии Altnassau, образованной в 1805 году, под №37 значится: Gerbersgagen Peter 32, Schmied, seine Frau Elisabeth 30, seine Kinder Maria 7, Christina 3 und Peter ?.

Вот так образовался праотец всех Герберсгагенов в России. Повторим, что это был Петер Герберсгаген тридцати двух лет, кузнец, с женой Елизаветой тридцати лет и детьми, Марией семи лет, Кристиной трех лет и полугодовалым Петером (младшим). Эта семья здесь, по-видимому, неплохо прижилась, чему способствовали благоприятный климат, черноземная плодородная почва, безналоговое пользование землей в течение до тридцати лет и другие льготы еще со времени екатерининских указов. А кузнец нужен позарез любому крестьянину. Кроме того, он имел право и на свой надел земли при условии, что она будет хорошо обрабатываться. О том, что семье это хорошо удавалось, свидетельствует запись о состоянии их хозяйства: 3 Pferde, 12 Rinder, 7 Schafe, 1 Pflug, 1 Egge, 1 Wagen, 1 Spinnrad.

Рачительным хозяином был первопоселенец Петер Герберсгаген, не только сам, но и вся его семья, если уже через шесть лет после переселения в Россию семья имела такое значительное хозяйство. Три лошади, телега, плуг и борона явно свидетельствуют о том, что он занимался сельским хозяйством, а двенадцать голов крупного рогатого скота, к которому причислялись и телочки, и бычки, уже при наличии только трех-четырех коров требовали усилия всей семьи по переработке молочной и мясной продукции, а ведь еще и семь овец, да и прялка… Крутились как могли, но зато и жили неплохо…

А происхождение фамилии, как удалось нам выяснить значительно позднее, уже после переезда на родину предков, обязано характеру местности, где эта фамилия возникла. Дело в том, что лесной массив здесь огибает водоем Brucher Talsperre в виде дуги, которая кому-нибудь напомнила крюк кожевника, на которые тот подвешивает выделываемые кожи. Как и многие фамилии XVII века, вначале могла быть кличка, которая со временем закрепилась как фамилия.