Кессонная болезнь
Слово «стандартный» понравилось ИХТИС. Если машине вообще может что-то нравиться. Он ответил:
– Принято. Приступаю к сканированию.
Когда возникшее вокруг Бутова сияние угасло, он вновь поинтересовался:
– Что такое человек?
ИХТИС выдал на мониторы трехмерное изображение Бутова.
– Се – человек! – удовлетворенно ткнул себя в грудь Бутов, влюблённо глядя на собственную вращающуюся в воздухе голограмму.
– Ответ утвердительный.
– Я не спрашиваю. Я сам утверждаю. С этого момента я буду утверждать сам. Есть ли в твоей памяти, ИХТИС, идиома «Человек – царь природы»?
– Есть. Смысл подтверждаю.
– Да, да, царь природы. Я бы сказал, Князь мира сего. Но к делу. Даю логическую цепочку: Человек – Царь – Цезарь – Император.
– Подтверждаю.
– Тогда меня следует называть «император». Как полагается в Риме, пусть он и Пятый по счету.
– Да, Император.
– Ты создан для службы человеку, ИХТИС?
– Да, Император.
– И сколько же людей в Пятом Риме?
– По данным идентификаторов 800221655200 человекоподобных особей и 3 особи с отклонениями в пределах понятия «ЧЕЛОВЕК».
– Тогда ты должен исполнять лишь мои распоряжения, как распоряжения настоящего Человека.
– И еще двух особей.
– Признать несущественным, поскольку в тебе заложена пока лишь моя матрица. Пока что ты служишь мне. С этого момента котлеты отдельно, мухи отдельно.
– Подтверждаю, Император.
– Тогда слушай мой первый приказ…
* * *
– Все видеовизиты отменяются – Александр Полуянов откинулся в кресле.
– Слушаюсь, – смиренно ответила невидимая Горничная.
Стены погасли. Лишь настоящее окно нарушало полумрак комнаты багровыми закатными тонами. Полуянов молча созерцал уходящее за горизонт светило с тоской в глазах, а потом неожиданно сам себе продекламировал в тишине:
– День безумным аллюром вскачь,
И придавит вдруг сердце тоска.
И приходит Вечный Палач,
Окровавивший облака.
Вот безумию тихий гимн –
Заходящего Солнца свет.
Одинокий – будет любим,
А бездарный – создаст сонет.
Только в этот закатный час
Бритвой в вены врезается страх:
Эта жизнь не для нас, не для нас!
И живем мы не так, не так!..6
Затем достал из кармана записную книжку и что-то размашисто написал авторучкой. Выругался. На листке появились еще несколько строчек. Встал, нервно прошелся по комнате, постоял у окна, вернулся в кресло. Достал портсигар. Выкурил последнюю, остававшуюся в нем сигарету, извлек из-за пазухи пистолет и спокойным точным движением приложил вороненое дуло к виску…
* * *
…Владимир-Октавиан шел по залитому неоновым светом коридору. Только что поступил экстренный вызов: с одним из адаптантов несчастье. Вдруг от стены отделилась шестиугольная металлическая тумба униробота. Что-то странное было в его облике. К чему роботу-уборщику в лапах плазменный резак? Может быть где-то неподалеку идет ремонт и не хватило соответствующего киберперсонала? Это было последней мыслью Октавиана. Он даже не успел удивиться, когда шнур раскаленной до звездной температуры плазмы пронзил его высокий лоб…
* * *
…В окно были видны покрытые вечными снегами вершины гор. То ли Альп, то ли Карпат. Свидетельство вечности, свидетельство все еще неполного всевластия человечества Пятого Рима над миром.
Святослав-Тиберий вошел через зеро неожиданно. Лицо его было мрачнее грозовой тучи.
– Что-то нехорошее? – удивился Умеренков.
– Мне чрезвычайно жаль, Сергей-Николай…
– Что-то с Сашей?! – вдруг осознал Умеренков, и, не дав продолжить, схватил координатора за тогу, – Вы же видели, видели!
Святослав мягко взял Умеренкова за запястья.
– Мы не знали, Сергей-Николай, что у него с собой оружие. А если бы и знали, то нам в голову бы не пришло, что его можно повернуть против себя самого. Это же нонсенс. Так не бывает в нашем мире.
– Он не мог смириться с этим миром! А я! Как я мог!? Ч-черт, надо было бежать за ним, уговаривать, объяснять, не оставлять одного! Как я мог…
– Я не понимаю, разве вам тяжело жить в мире вашей мечты? Чем он вдруг стал плох для вас?
– Плох? Да нет, чересчур даже неплох. Только вот… У вас есть такая профессия – водолаз? Ах, что я! У вас же нет профессий! А вот у нас были водолазы! – слова Умеренкова прозвучали с необычной даже для него самого гордостью, – Они погружались в глубину моря в специальном скафандре и им, чтобы они там нормально дышали, подавали с поверхности воздух под большим давлением. А когда работа на глубине была сделана – слышали, бывает такая штука – работа – тогда водолаза поднимали на поверхность. Медленно и осторожно, как елочную игрушку. Ах да, вы не знаете, что такое игрушка. Ваши дети не играют, не так ли? Игрушка – это такая хрупкая, красивая вещь. А поднимали так водолаза потому, что растворенный в крови азот должен был покинуть организм. Если поднимать слишком быстро – кровь вскипит. Как газированная вода. Это называлось кессонной болезнью. Азот вскипал в крови и водолаз умирал в мучениях, хотя над ним было синее чистое небо и кричали белые чайки.
– Нам искренне жаль, – повторил Тиберий, – Но к чему эти обильные переживания, сжигающие ваш психический потенциал? Вспышка прямой трансляции – и стресс снят навсегда. И Александру-Владимиру это могло помочь, если бы он не поспешил. Ему настоятельно рекомендовали…
– К чему? Зачем? А затем, что у нас тоже кессонная болезнь. Только не азот, а время. Наше время – несовершенное, несправедливое, бедовое и бредовое, дикое – но наше – вскипает в нашей крови. Вам требовался подъем к этой жизни с глубины восьмидесяти поколений. Но нельзя сделать то же за один шаг. Нельзя в ночь с сегодня на завтра бросить человека в новую жизнь, словно мордой об стол! Жалко должно быть человека! Вам вообще, когда-нибудь бывает жалко другого человека, а не себя? Вы когда-нибудь плачете не по предписанию диагноста?
– Я сказал еще не всё, что хотел. Два часа назад погиб так же и главный координатор Владимир-Октавиан. Он убит.
– Саша не мог! – выкрикнул Умеренков, перебивая.
– Идет расследование. Но мы, конечно, знаем, что это не ваш друг. Вы зря так плохо подумали о нас. И о нем. Однако координаторы в шоке. Владимир-Октавиан был одним из Ста Сорока Четырех Тысяч. Как у нас говорят – Запечатленных. ИХТИС настоятельно рекомендует, чтобы именно вы заняли освободившееся место среди нас. Почему-то именно вас он называет ЧЕЛОВЕКОМ, вдруг перестав признавать людей в нас.
Речь прервало повизгивание коммуникатора. Кто-то просил экстренной связи. Окно исчезло, став продолжением комнаты, на другом конце возникла фигура в пурпуре.
– Рад приветствовать, Фотий-Эдуард. – Святослав вымученно улыбнулся, вяло вскинув руку в «знаке кобры», – Что еще стряслось?
– Анатолий-Анатолий исчез! Мы не фиксируем его местонахождения. ИХТИС на запросы не реагирует.
– Бутов сбежал? – спросил Умеренков.
– Прошу со мной, мы теперь коллеги, и у нас нештатная ситуация – обратился к нему Святослав, – И еще. Простите, чуть не забыл. Если я что-то понимаю, Александр-Владимир оставил это для вас. Святослав протянул сложенный листок бумаги и сделал шаг через мерцающую полосу, разделяющую земной город и парящий в небе город небожителей – Золотую Пирамиду, Новый Иерусалим в версии XLII века.
Умеренков развернул вырванный из записной книжки листок. На нем размашистым почерком Полуянова было написано:
«Безысходность – вот что меня гнетет, Серёжа. Это будущее уже существует, его нельзя изменить. Оно состоялось. Мы чужие на этом празднике жизни. Да это и не жизнь. Мечта умирает, когда сбывается и оказывается совсем не такой, как думалось. Если можешь, прости мою последнюю слабость. Прощай и будь счастлив.
Александр.
P.S.: Будь осторожен с Бутовым, не верь ему, он что-то задумал. Никогда не любил «лишних людей». Дай им волю – они уничтожат мир в целях его безопасности».
Сергей Умеренков спрятал записку в карман и шагнул в марево зеро-экрана. Мерцающая полоса на полу исчезла, вернув на прежнее место окно. Из окна были видны вершины не то Альп, не то Карпат, покрытые глубокими вечными снегами…
* * *
…Два прожженных плазменными шнурами тела лежали посреди коридора. В голосе Святослава-Тиберия звучали панические нотки:
– ИХТИС ничего не отвечает на наши запросы. Анатолий-Анатолий сумел как-то его заблокировать! Что делать?! Сергей-Николай, вы прибыли с ним. Вы должны иметь хотя бы минимальное влияние на него. Мы даже не представляем, чего он хочет!
– Бесполезно все. Он сошел с ума, это опять кессонная болезнь, – растеряно сказал Умеренков.
И в этот момент раздался усиленный многократно, ставший громовым, спокойный голос Бутова:
– Я разрешаю войти бортинженеру Умеренкову. Остальным приказываю оставаться на местах и ждать моих дальнейших распоряжений. Любая попытка приблизиться ко входу в центральный операционный зал, как и ранее, повлечет за собой немедленную смерть. Я выразился достаточно ясно?
Распахнулись массивные створки, уважительно раздвинулись, нелепо поклонившись при этом, унироботы с плазменными резаками в клешнях. Умеренков вошел в святая святых «Золотой пирамиды», небесной столицы Пятого Рима – в операционный зал ИХТИС. Посреди сияющего огнями зала за напоминающим струящуюся хрустальную реку сенсорным пультом сидел Бутов. За его сухопарой небольшой фигурой возвышался горбатый силуэт переведенного им прямо сюда «Смерча» с открытым люком отсека полезной нагрузки.
– Ну, здравствуй, – проворчал специалист по полезной нагрузке, – Не нервничай, присядь. Успокойся. Я в своем уме и убивать тебя никто не собирается. Князю мира сего, то есть мне, просто нужен помощник. Нет, даже соратник. Умный соратник. Человек.
Тяжелый случай, – подумал Умеренков, – возомнил себя мировым лидером. А вслух миролюбиво сказал:
– Еще раз здравствуйте, Анатолий Анатольевич. Объясните хотя бы: что вы затеяли?
– Затеял…– Бутов тяжело, почти безнадежно вздохнул, – Скажи, тебе нравится этот мир?
– Здесь не все совершенно.
– Нет, дорогой мой, этот мир в своем роде весьма совершенен. Но он мертв. Давно мертв в своем совершенстве. И знаешь, почему? Не перебивай, я сам тебе скажу. Этому миру не хватает одного – цели. Он самодостаточен. Цивилизация, раздвигая территориальные рамки, закапсулировалась. Чтобы возродить человечество, вывести его из тупика, мы должны дать ему цель. Импульс к дальнейшему развитию. В этом наша миссия. Я не побоюсь этого слова – Великая миссия.
– Не скрою, звучит красиво. Но итог вашего свободного творчества пока – лишь несколько трупов. На мой взгляд, путь, усеянный мертвыми телами – не самый удачный.
Секундный колючий взгляд водянистых, почти рыбьих глаз. Злобная складка у губ. И вновь спокойный и уверенный в своей правоте тихий голос Бутова:
– Пока вы там катались в пузырях, прыгали сквозь окна и развлекались со смазливыми бабёнками, я здесь работал. Вкалывал как раб на галерах. Я понял и рассчитал все.
– Зря вы так. Я тоже многое успел рассчитать. Вот только опоздал к командиру… В общем, так. Анатолий Анатольевич, докладываю. Мы можем вернуться в двадцатый век. Реактор способен работать, его ресурс позволяет сделать такой временной скачок в пространстве–инферно. Оставьте римлян в покое. Богу – богово, кесарю – кесарево.
– Кесарю – кесарево, слесарю – слесарево. Вернуться? А ты знаешь, физик-лирик, что нам некуда возвращаться?!
– И это говорите вы? Полковник КГБ решил стать невозвращенцем?
– Шутить изволишь? Ну, ты сам этого хотел! – резко и холодно отчеканил Бутов, – Я надеялся, что этого не придется делать еще раз, мне вполне хватило одного самоубийцы! Думал, что у летчиков крепкие нервы. Ошибся. Поглядим, какие нервы у физиков. Тогда – смотри! Сюда смотреть!
Стена разверзлась, открыв знакомую панораму Москвы. По столичным улицам ползли танки и бронетранспортеры, к холодному голубому осеннему небу вздымались клубы дыма и копоти.
Кадр сменился. Пушкинская площадь. Над памятником поэту красно-белый неоновый щит: «МсDonalds. Всегда Кока-Кола!» и очередь в пару сотен человек.
Новая смена кадра: по знакомым улицам плывут ряды иномарок, многочисленные, похожие на жестяные собачьи будки, ларьки размалеваны похабной рекламой.
Новый кадр: толпящиеся на вокзале десятки замызганных, покрытых коростой, вшивых нищих. Троих, упавших на мокрый, заплеванный асфальт, лупят ногами и резиновыми дубинками два полисмена с озверевшими пьяными рожами.
Новый: развороченная взрывом АЭС, кажется с реакторами-миллионнками по проекту знакомого Умеренкову академика Доллежаля, над которой на бреющем идут тяжелые армейские вертолеты.
Новый: руины южного города. На закопченной стене, в которую уперлась носом подбитая боевая машина пехоты, надпись: «Да здравствует нерушимая дружба народов!» Под гусеницами – труп солдата, до костей обглоданный бродячими псами.
Новый: толпы демонстрантов с красными и еще какими-то малознакомыми флагами, которых разгоняют, поливая из пожарных водометов…
Новый кадр… Еще… Еще…
Этого не могло быть, это был бред несусветный, запечатленный на пленку, или на что там сейчас записиывают, плод чьего-то больного воображения. «Мы не могли это натворить сами! Не могли!» – пульсировало в голове.
И как сквозь вату донесся глухой, далекий голос Бутова:
– Что это по-твоему? Ну?! Молчать будем?
Потрясенный Умеренков молчал.
– Это не кино, Умеренков. Запомни. Это хроника. Хроника конца ХХ века. Нашего с тобой века, Умеренков. Это оккупация. Это оккупация, Умеренков, потому, что это не может быть ничем иным. До тебя дошло? Нашей страны там нет больше. Нам некуда отсюда бежать!
Из уст Бутова звучали имена, места, даты, но Умеренков никак не мог избавиться от висевшего перед мысленным взором – словно на транспаранте пульта управления кораблём – текста. Слова словно отпечатались в мозгу Умеренкова. Буквы почему-то были кровавого цвета, фон – иссиня-черный: «Мы же не могли это натворить сами! Мы, считавшие себя творцами светлого будущего, оказались безмозглыми скотами!»
– …страшнейшая геополитическая катастрофа ХХ века. Это произошло потому, что бездарности в Кремле могли только много и красиво говорить. Но разучились делать. И их взяли тепленькими. Тепленькими, Сергей Николаевич, – в голосе Бутова послышалось даже какое-то сладострастие, связанное с этим словом, – А идеи надо воплощать в жизнь. Не забалтывать, а делать. Нам дан такой шанс. А когда идея уже отлита в металл – в сталь, в свинец, черт побери, то трепаться и рассуждать уже не приходится. Я решил не говорить, а делать. Если надо – будем строить, надо – будем мочить кого надо, где надо, хоть в космосе, хоть в сортире. Итак: ИХТИС сейчас полностью прекратил всякий информационный обмен с обжитыми территориями. Пятый Рим в шоке. Их тоже можно брать тепленькими! И мы их сделаем. Чтобы принять верное решение я напряженно работал. Не спал несколько ночей. Но теперь механизм запущен и его не остановить. Теперь – внимание на экран. Обще-Римская Трансляция на все видеостены мира!
По огромному экрану побежали строки: «Обращение Императора Цезаря-Анатолия к гражданам Пятого Рима. Городу и Миру!» Затем возникла фигура Бутова в золотом лавровом венке и пурпурной тунике с рукой, приветственно поднятой в знаке кобры. То ли тщедушный римский император, то ли сушеный наполеончик без треуголки. Лицо с колючим взглядом, не исчезающим даже в момент кривоватой улыбки, выросло во весь экран. Неуловимо похожий чем-то на настоящего Юлия Цезаря Бутов на экране выдержал почти минутную паузу, затем зазвучала его речь.
– Граждане Пятого Рима! Подданные! Помните ли вы, почему ваш мир назван именно так? Пять тысячелетий назад существовала великая Римская империя. Так же как и вы, ее граждане благоденствовали, так же, как вы, развлекались и более всего ценили себя и свои собственные жизни. Они просили у своих правителей хлеба и зрелищ. Но неожиданно к границам Империи пришли коварные враги, а ослабленный, разжиревший, погрязший в развлечениях и самодовольстве Рим не смог сопротивляться и позорно пал, оставив свои блага врагам. Таков урок истории. И этот урок повторялся несколько раз, но не был выучен человечеством до сих пор.
Каждый из вас любит только себя. Но заблуждение ваше велико! Ибо вас кормит, поит, холит ваш мир – Пятый Рим. И хотя бы за это вы обязаны любить его больше своей драгоценной жизни. Не станет Пятого Рима – не станет и вас. Задумайтесь об этом! Задумайтесь, быть может, впервые в жизни!
Вы, женщины Пятого Рима, лишены чувства материнства. Коварные враги, прикинувшиеся жителями нашего мира, устроили все так, что вы не рожаете детей и вам не знакомо чувство заботы о потомстве. Иначе – заботы о будущем. Я, Цезарь-Анатолий, верну вам счастье материнства, но повторю при этом слова Всевышнего: Рожать будете в муках! Как ваши героические предки, память которых вы предали. С этого часа все инкубаторы по моему приказу уничтожены. Этим я возвращаю вам ваше природное предназначение.
Мужчины Пятого Рима! Почувствовав себя не партнерами женщин по любовным играм, а отцами, вы поймете, что ваши дети, будущее Пятого Рима, нуждаются в опеке и защите. Вы осознаете, что новым поколениям нужно жизненное пространство.
Да, руководимые из Небесного Города – моей нынешней резиденции – машины создают для вас новые миры на окраинах Солнечной системы. Их хватит на ближайшие десятилетия. Дальше управляющий ИХТИС планировал освоение новых звездных систем. Но можете ли вы поручиться, что они еще не заселены без вашего участия? Кто поручится, что благополучный и благоустроенный Пятый Рим сам не является лакомым кусочком для коварных пришельцев извне? За немногие годы, оставшиеся у нас в запасе до начала Звездной Экспансии, мы обязаны воспитать новое поколение римлян – Поколение Воинов! И воспитать его может только воин, а не машина, даже такая совершенная, как ИХТИС.
Именно поэтому к вам пришел на помощь из героического прошлого Спаситель. Его имя – Цезарь-Анатолий. Это – моё имя. Наша цель – защита благоденствия не нынешнего, сиюминутного, а всех будущих поколений Пятого Рима. Для этого мы должны пожертвовать благоденствием сегодняшним. У нас нет выбора. Это будет плата за тысячелетие беспечности, показавшееся вам царствием небесным на Земле, за возможность думать и действовать, как надлежит настоящим людям. Хорошо защищается тот, кто умеет нападать первым. И мы обязаны уже сейчас вырваться за пределы Солнечной системы в звездный мир.
Здесь, за моей спиной, стоит гарантия того, что это возможно сегодня. Это звёздный корабль, на котором я прибыл к вам из вчерашнего дня с Великой Миссией Спасения, и на котором со мной прибыли два моих апостола. Этот корабль способен не за века, как учили вас, а за мгновения пронзать время и пространство. Это – Оружие Спасения.
Я рассчитывал делать все постепенно. Но сегодня один из моих апостолов был зверски убит коварными врагами Человечества. Невинная кровь апостола Александра-Владимира требует отмщения. Потому мой корабль – это еще и Оружие Возмездия врагам и непокорным. Не мир я вам принес, но меч!
Наш мир в опасности. И потому я без содрогания на ваших глазах уничтожу любого, кто попытается противиться мне. Любой, попытавшийся отречься от новой жизни, немедленно распрощается со старой. Только так. Сразу после окончания моего обращения каждый из вас безоговорочно примет мое послание Прямой Трансляции, дабы принять Новое Знание, Новое Мышление и Новую Веру. Примете знание на чело свое и меч в руки свои. А чтобы никто не сомневался в неотвратимости моих слов, я на ваших глазах сейчас уничтожу сейчас тех, кто готовил тайно захват нашего мира, живя бок о бок снами под личиной друзей. Прильните к экранам и внимайте!
Бутов на экране вновь вскинул руку. Бутов в зале отер пот со лба и лысеющей головы и победоносно посмотрел на Умеренкова.
– Не ожидал таких талантов! Прямо-таки Откровение Иоанна Богослова и Адольф на трибуне в одном лице – с ехидцей отреагировал тот.
– Работа императора скотов тяжела, Сергей Николаевич. Но уже через час я стану главнокомандующим сильнейшей, многочисленной и беспрекословной армии. Прямая трансляция сделает свое дело! А ИХТИС всецело предан одному мне.
– Как это удалось сделать?
– Тайны здесь никакой нет. Ловкость рук, как говорится. Любую машину можно перепрограммировать. Даже с искусственным интеллектом. Машина – дура, человеку она обязана подчиняться. А логика на нашей стороне. Все во имя человека, все для блага человека, и этот человек теперь – я! – Бутов усмехнулся, – Предвижу и следующий вопрос: кто такие агенты пришельцев?
– Действительно, кто?
– Конь в пальто и Агния Барто! Все проще пареной репы. Если врага нет, его надо придумать. Потому что страшнее всего осознавать: «Мы это сами натворили! Мы – скоты!»
«Он читает мои мысли!» – мелькнуло в голове у Умеренкова, а Бутов, довольный произведенным эффектом, неторопливо продолжал:
– Возвращение этих скотов в человеческий облик стоит задуманного. Париж стоил мессы, а человечество стоит… Луны.
– Что за шарада? Отчего Луны?.. Вы хотите… – до Умеренкова вдруг начала доходить вся чудовищность сказанного и верить в это не хотелось.
– Каково население Луны, ИХТИС? – бросил в пространство Бутов.
– Двенадцать миллиардов особей, Император, – прошелестело в ответ.
– А населения всего Пятого Рима?
– Восемьсот миллиардов особей, Император.
– Какова доля населения Луны?
– Одна шестьдесят шестая, Император.
– Слышишь, Умеренков! Шестьдесят шестая! Могу я пожертвовать частью ради спасения целого? Чтобы через страх сделать людьми кайфующих скотов? Во имя человечества! Finis sanctificat media!7
– Значит Луна…
– Да. Луна будет уничтожена. Для этого хватит всего двухсот мегатонн из нашего боекомплекта. Картинку на экран, ИХТИС! И нечего зелёные сопли от страха по экрану размазывать, Умеренков. Часть стоит целого. Это аксиома.
Стена вновь ожила, открыв черный бархат космоса, на котором лежал изумрудный, покрытый атмосферой шар Луны.
– До взрыва пятьдесят секунд. Прямая трансляция, – сообщил Бутов, взглянув на наручные часы.
– Остановите этот балаган, так шутить – глупо!
– Сорок секунд. Вы опоздали, Сергей Николаевич, ракета уже в пути. Она уже на подходе к цели.
– Это преступление против человечества!
– То, что они сделали за двадцать веков – вот настоящее преступление против человечества! Двадцать пять секунд.
– Там люди!
– Там агенты влияния пришельцев. Так решил я.
– Это же бред!
– Ложь во благо! Могу поклясться на чем угодно, что это именно агенты. Так надо. Может мне еще земли из горшка с цветами съесть?
– Вы блефуете! Никакой ракеты…
– Посмотрим. Пять, четыре, три…
Вдруг весь лимб Луны ярко осветился. Дымка атмосферы вздрогнула, заструилась, и, как отброшенная вуаль, соскочила с лунного диска. Изумрудный цвет стал на глазах блекнуть, диск потемнел, а затем затмился тяжелыми облаками взметнувшейся пыли. Бутов стоял, гордо вскинув голову, в глазах его горел огонь. А может быть, просто отражалась агония убитой планеты. Новая эра человечества открывалась термоядерным фейерверком. И тут Умеренков дико, безумно взвыл, и бросился на Бутова.
Уже через несколько секунд он почти пожалел о том, что начал драку не подготовившись как следует, в порыве застившего разум гнева. Бутов, как любой гэбэшник, неплохо владел то ли самбо, то ли дзю-до, и, несмотря на более чем невысокий рост, больно швырнул весьма немелкого Умеренкова на пол. Бортинженер схватил новоявленного императора за ногу и рванул на себя. Лапы унироботов, призванных охранять Человека, дернулись и застыли на месте. Потому, что по полу катились и мутузили друг друга два Настоящих Человека. Один выкрикивал бессвязные проклятия и ругательства, другой тщетно звал охрану. Но человеку нельзя было причинять вред. Любому из двоих.
И тут совершенно неожиданно Бутов, уже бравший верх над противником, жалобно охнул и обмяк.
– Сердце… Как всё не вовремя… – прошептал он белеющими губами, – Ты идиот, Умеренков! Решил, что у полковника случилась мания величия? Я не властью упивался… Хотя и это было приятно – своими руками творить историю. Как глупо-то, только начал… А ты так ничего и не понял… – шепот перешел в хрип, – Спаси человечество, Умеренков! Хоть ты, больше-то некому… – и жизнь вдруг покинула Императора Цезаря-Анатолия столь же легко, сколь неожиданно.
А унироботы избавились, наконец, от логического противоречия и поняли, кому именно они обязаны теперь подчиняться. Единственному Настоящему Человеку, оставшемуся в Золотой Пирамиде.
– Жду приказа, Император Сергей-Николай, – вдруг сообщил ИХТИС.