Сказки для избранных 3

И хотя мужичку было совершенно непонятно, при чём тут какой-то там Персей, подойти он поспешил! Стоит – глазами хлопает… А Даная тут, возьми, да подмигни!

Засмущался мужичок, посмотрел по сторонам, а в Эрмитаже то кроме него и людей не видно!

– Хочешь познакомиться со мной ещё поближе? – смеётся тут Даная.

– А как? – спрашивает мужичок. – В картину что ли к тебе влезть?

– Да нет, – машет рукой Даная. – На площадь ночью приходи. Я тебя там ждать буду!

Обрадовался мужичок, дождался вечера, пришёл на площадь. Стоит – ждёт. А ночи то в Санкт-Петербурге белые. Часы идут, но и после полуночи всё также светло, как вечером.

Отчаялся уже совсем, но тут…

– Привет! – слышит из-за спины. – Пришёл, касатик!

Оборачивается… Мать честная! Перед ним не Даная, а мумия какая-то! Призрак Данаи одним словом!

– Ёлки-моталки! – выругался мужичок. – Это, что ж с тобою стало, родимая? Висела, понимаешь, такая симпатичная, а тут…

– Что же ты хочешь, касатик! – усмехается "мумия". – Сам посчитай, триста восемьдесят лет на днях стукнуло!..

– Триста восемьдесят! – покачал головой мужичок.

– Ага! Это с тех пор, как меня художник тот изобразил. А до него то я ещё сколько веков в подземелье томилась, куда меня параноик один заточил! Ох-ох-ох, и вспомнить страшно!.. Ну что, будем целоваться то?

Напугался мужичок, давай по сторонам озираться. А на площади и нет никого в это время.

Обняла его тут "мумия" руками ледяными…

– Елки-моталки! – вскричал мужичок испуганно.

И тут… Смотрит – бежит по площади тень самого Рембрандта!

– Ах, ты… развратница! – кричит Рембрандт на Данаю. – Это скольких же ты уже мужичков погубила! Скольких в дурдом из-за тебя заточили! Знал бы заранее, нарисовал бы тебя одетую!

Отпустила тут Даная мужичка и давай на Рембрандта кричать:

– Так, кто ж тебя просил голой меня изображать?! Думаешь, так мне весело лежать принародно в обнажённом виде?!

А тут и муж Данаи заявился из ниоткуда! Не сам, конечно, а в призрачном состоянии.

– Пусть мы в то время, – говорит, – которое на холсте изображено, и не были ещё расписаны, а когда поженились она уже была матерью не моего ребёнка, но тебя, Малевич ты этакий, я давно поджидал!

Накинулся муж Данаи на Рембрандта и завязалась между ними драка!

– Да не твоя это жена, а моя! – орёт художник. – И ребёнок у неё не от Зевса, а от меня!

Даная опять к мужичку:

– Идём, – улыбается. – В Неве искупаемся, а то жарко тут больно стало!

И за руку мужичка хватает. Но вдруг…

– Я вам сейчас так искупаюсь! – слышит мужичок знакомый до боли голос. – Значит, стоило родной жене ненадолго отвернуться, а муженёк её тут же на какую-то лахудру променял?!

– Познакомься, милая, – отвечает мужичок своей жене. – Это тётя Даная.

– Какая я тебе тётя?! – обиделась мать Персея. – Тоже мне, племянничек нашёлся!.. Эй, мужчины, – крикнула она дерущимся. – Идёмте домой, хватит тут выпендриваться!

И ушли куда-то.

А мужичку ещё долго пришлось объяснять жёнушке, что всё это было просто-напросто совместной галлюцинацией, какие часто случаются с туристами в Санкт-Петербурге из-за белых ночей.

14.08.2019

Жил-был кот Мухомор

В жалком вонючем городе, битком набитым машинами, как консервная банка дохлятиной, жил старый драный кот, по прозвищу Мухомор. Жил он за старой помойкой, которая образовалась самопроизвольно, в результате обрушения сараев. Умываться кот давно не любил, потому что считал это дело антигигиеническим, ведь как известно кошки и коты умываются языком, а лизать городскую грязь… Брррр!.. поэтому от него всегда "специфически" воняло, и поэтому его прозвали Мухомором.

Кстати, кроме как умываться, Мухомор также сильно не любил домашних собак (дворовые его давно не тревожили), маленьких людей, норовивших дёрнуть его за хвост, и автомашины.

Да, пожалуй, автомашины – эти вонючие железные монстры – были главными врагами Мухомора. Конечно, и от него самого несло помойкой, но – помилуйте, господа! – по сравнению с машинными "ароматами", его вонь (как ему казалось) была просто естественным благородным запахом бездомного кота. Можно сказать, благовонием!

Он боролся с ними, с этими железными монстрами, как мог! Царапал краску, грыз колёса, метил территорию багажника и капота, а иногда даже гадил на крыши. Но это не помогало. Он был один, а машин миллионы!

В жалком вонючем городе, которым Мухомор провонял насквозь, не было настоящей жизни. Была одна лишь вечная возня и грызня, возня и грызня за несчастный гнилой кусок с гадкой помойки.

Ах, как он хотел в деревню!.. Но деревни, той самой деревни, из которой его когда-то привезли в этот притон чахлой цивилизации, нигде не было! Она исчезла с лица земли вместе с коротеньким детством котёнка Мурзика, как его тогда звали. И дороги назад не было!

Хозяйка Мухомора однажды померла. Она была одинока. Её одиночество последние годы скрашивал только он – Мухомор, которого тогда ещё ласково называли Мурзиком.

И он оправдывал своё тогдашнее имя не меньше, чем теперешнее. Добрая старческая рука хозяйки гладила его за ухом и он сладостно мурлыкал.

– Мурзик, – говорила она душевным, каким-то распевным голосом, – вот твой завтрак. Кушай!

И подносила ему полную миску килек, сметаны, или молока…

Потом её увезли. Навсегда. А его просто выставили за дверь какие-то новые хозяева квартиры.

– Всё равно ему подыхать скоро, – усмехнулся какой-то молодчик. – Старый, блохастый… Брысь!

Так Мурзик перескочил из привычной атмосферы в непривычную, то есть на улицу. А там очень быстро превратился в Мухомора.

Как-то по весне старый драный кот спрашивал у перелётных птиц, не встречали ли они его деревню.

– Ну, она такая, – объяснял Мухомор, – большая, красивая, коровами пахнет, яблоками, лесом…

– Нам с высоты полёта всё маленьким видится, – чирикали птицы. – И вообще, честно сказать, мы с высоты вниз почти не смотрим: нам головы приходится прямо держать, чтобы с курса не сбиться.