Харон. Вселенная Идеалов

– Творческий кризис плохая штука. – прокомментировал действо Харон.

Едва заслышав чужой голос, девушка обернулась. Лайма часто меняла образ. Сегодня это: прическа – каре, корни, прокрашенные в ядовито-зеленый цвет, якобы рабочая одежда художника – удобные штаны и футболка в остатках и пробах краски. Верх проделан вручную – капли и размазанные комки не могут так элегантно гармонировать благодаря случайному расположению. Да и слегка приглядевшись, можно высмотреть силуэты милых зверушек. Лицо ее покрывал натуральный макияж, слегка подчеркивая ее глаза голубого цвета, которые и так выделялись на ее малом худеньком личике. Они сейчас довольно грозно смотрели на Харона.

– Считаешь себя умным? За констатации фактов теперь тебе медаль выдать? – Харон чувствовал, что слова готовились посуровей. На самом деле она не была плохой. Просто творческая натура склоняет к деструктивному мышлению. Талант на одной чаше весов, последствия на другой. Так справедливо. По крайней мере, со стороны других.

Харон молча поднял руки и отошел. Ему не хотелось ввязываться в спор, ибо в жизни это редко к чему приводит хорошему. Утреннего вызова ему хватило. Стоит уже приступить к работе.

Нужна мысль. В последнее время Лайма все чаще сидит в офисе. Неужели ей некуда сходить? Неужели друзья никуда не зовут? Вообще, есть ли у нее друзья? Ему приходит на ум лишь Морен – его собственный старый друг. Когда-то он принял работу искателя, пошел по стопам Харона. У всех своя мотивация, его же привлекали деньги. Суровая правда жизни.

– Приятно, что ты вспомнил обо мне. Уже почти год не пишешь. – сухой, прерывистый голос доносится из-за спины. Вокруг нет кабинета, Лаймы и коллег. Только он.

– Это с твоей стороны. Я молчал всего три дня. И сам знаешь, что по делам.

Морен вышел вперед, обернулся. Постарел немного его образ. Глаза по-настоящему устали, кожа растянулось около шеи, скулы сильнее видны. Конечно, в жизни он выглядит еще также на 23 года. Но, здесь, в Сети, он пробыл десятки лет, все глубже вдаваясь в окружение.

– Ну это не столь важно. Есть кое-что поважнее.

Харон всепонимающе кивнул.

– Тебе есть что рассказать? – он медленно поднял в голову и посмотрел прямо в глаза другу. В них была пустота. Точнее, в них вообще ничего не могло быть. Такие же искусственные, как и все вокруг. Но образы, близкие к человеку, к его чувствам, быстро возникают. Наверное, поэтому Харон понял, что-то не так.

– Сегодня со мной связались врачи. Обычно это были счета на оплату содержания. Иногда чеки или специальные предложения. Но не этим утром.

Тут он сделал паузу. Скорее всего, он хотел вздохнуть или перевести дух. Собраться с мыслями и пересилить себя. Но уже просто не умел. А привычки остались. Он посмотрел в пустоту. Оттуда спроецировались часы.

– Осталось мне по большей мере три часа.

– Здесь? – В голосе Харона почувствовался страх. Смерть пугала его достаточно, чтобы беспокоиться по этому поводу за других.

– Нет. В жизни. Тут еще с десяток дней.

– Постой. Я приеду.

– Да, да. Сейчас, только попрошу смерть постоять подольше.

– Ты серьезно?

– Абсолютно. Приходи, хочу пару ласковых сказать тебе на прощание.

Мотивы Морена были ясны – все мы хотим быть богатыми и знаменитыми. Некоторые теряют при обретении оной человечность. Тут же скорее физиологический фактор. Его мозг настолько быстро получает информацию, что чувства не поспевают за ним. Он бы мог умереть человеком, как было бы рассказано в книжках с мотивацией. Но кто пойдет на попятную, когда ты оступился у самой черты финиша. Насколько не мог он примериться с обстоятельствами, что вынуждал тело жить еще больше. Долгожитель Сети, у которого за плечами сто лет серфинга. А снаружи больной, год прикованный к системе жизнеобеспечения. Так оно и бывает. Вот она – «справедливость».

Харон спеша уходит с работы, выслав записи из блокнота на электронную почту шефа. Выйдя в проем, он обернулся, окинул на секунду взглядом окружение.

– Неужели, они так и хотят остаться там, в Сети? Неужели их не волнует другая сторона медали? – подумал он, озвучив мысли вслух шепотом. Он уже убежал, и не знал, что Лайма слышала его слова. Также на секунду отвлеклась, посмотрела на свои рисунки, пытаясь рассмотреть в них что-либо хорошее. Пытаясь найти в окружении что-то вдохновительное, тем самым мгновеньем случайности которыми полна жизнь, она услышала от Харона что-то родное, близкое к ее сердцу.

А сам он уже едет вниз. Снова мелькают элементы декора, нудные этажи в перемешку с никому не нужными достояниями искусства. Снова и снова. Нельзя это не заметить, нельзя не говорить, жизнь летит мимолетно, но ты помнишь все. Такие же серые будни, такие же яркие для тебя достижения. И ты рассказываешь их всем, хвастаешь тем, чего добился, пишешь пост в соцсети. А кому это нужно? Быть может паре человек, что являются твоими друзьями-знакомыми. Мир полон синонимичных образов. Можно долго сопоставлять любую рутину со своей жизнью, но это будет проявлением эгоизма и слабости. Снова первый этаж, из здания направо, прямо к остановке. Примерное время пути – два часа. Все очень плохо.

Клиника в высотном здании. Тут нет места романтике или наоборот, запугиванию. Просто это удобно. Когда окна имеют вид дальше, чем до соседского дома, лечиться становится легче. Это четвертый уровень. Обиталище обеспеченных и богатых. Никто не запрещает прогуливаться, можно охватить взором все здания более продвинутой архитектуры. Здесь ценят не только эффективность или красоту, но синтез этого. Сюда мечтают попасть те, кто в тихую занимаются искусством и грезят о знаменитости. Здесь и в правду красиво. Жилая зона расположена по краям уровня и каждая квартира открывает свой вид на небо. Настоящее, ночью даже со звездами. Тоже настоящими. Здесь ценят натуральность всего. Пытаются эффективней работать со временем. Чаще используют модуляторы на слабом усилении мозга. Обычно в здешней сети сидят со скоростью 5—7 раз выше обычной. Все бояться мозговой нестабильности, но все равно идут по острию ножа опираясь на стену из денег. И элитная больница на весь уровень, и мелкие частные клиники тут творят чудеса.

А по пейзажам самого уровня мало что сказать можно. Будто бы там люди другие. Нет. Такие же маленькие, шубутливые. Спешат познать тот мир, что интересен лишь на первый взгляд. Думаете на улицах можно увидеть граффити? Или, например, скульптуры? Снова нет. Все художество наполняют дома изнутри. Декор имеет отношение только к интерьеру. Каждый обстановка индивидуальна. А вот люди… они похожи.

Харон мчится вперед. До клиники еще триста метров. У него отдышка. Ноги просят пощады, а мозг уже сам просит притормозить. Но нельзя. Не сейчас. Внутри вестибюль большого размера. Это помещение для встреч. Почти все больные могут передвигаться по открытой территории. Могут поговорить с близкими, принять их поддержку. Или же получить домашней еды. Но все это в идеале. Больные так и сидят по палатам. А коридоры пусты. Редко можно увидеть молодую пару, мило беседующую между собой, когда он тихонько ее обнимает, чувствует ее рядом по-настоящему. А остальным хватает присутствия в Сети. Харон оглядывает комнаты, видит одну и ту же картину – тело, валяющееся на кровати, которое подключено к модулятору и системе жизнеобеспечения. Вглубь коридора и налево. Справа лежат особо трудные пациенты. Те, кто висят на одном волоске. Те, кому нужна операция по стабилизации состояния. Кроме мозговой нестабильности, здесь лечат множество схожих болезней. Иногда их подключают к дополнительной компьютерной системе для разгрузки. Тогда их дни точно сочтены. И чем ближе их конец, тем больше возрастает мозговая активность, тем больше коэффициент преобразования времени. За одну минуту здесь они могут остаться там, в Сети, на тысячи минут. Ради того, чтобы еще больше прожить. Это все знает Харон, все тонкости, все уловки богачей. Спросите почему? Ему рассказал Морен.

А вот и его палата. Для гостей комната открывается только от команды больного. Вот он лежит, руки поверх одеяла, все в точках от старых витаминных уколов. Медицина шагнула вперед – ей удалось предотвратить атрофирование рук. Но все равно по рукам нельзя было сказать, что это юноша. Лицо все еще молодое, хотя поправилось от дисбаланса питания и затрат энергии. Это все еще был он. Рядом с кроватью кучей проводов находится кресло. Харон аккуратно на него садится. Он достает модулятор, настраивает его на частоту активности мозга у друга.

– Нужна хотя бы одна мысль… Странно, несмотря на нашу долгую дружбу, мы так и не сходили не разу в бар интересов. Это заведение казалось таким унылым, полным социальных неудачников, неспособных к принятию новых знакомых, раз им приходилось обращаться за помощью.

– А сейчас это последний оплот человечности, – ответил на мысль Морен. – Знаешь, мы ни разу не говорили о чем-то личном, да и повода особого не было. Ты еще общаешься с Кэбби?

– Да, конечно, – Харон удивленно приподнял брови. – С каких пор тебя это волнует, ты же ее не разу не видел.

– Просто вы часто ходите в парк. Я все думал будет ли у вас что-нибудь.

– Нет, там просто красиво. Мог бы тоже туда отправиться.

– Я там и был. Много раз. Там легче медитировать. Единственный способ отдохнуть от суеты.

Морен поднял руку. Он покрутил пальцами в воздухе и отобразил часы.

– У нас есть чуть больше дня. Все равно успею тебе кое-что рассказать. Но этого мало. Думаю, все мы хотели бы выговориться перед наступлением злого рока.

– Прости, я бежал как мог.

– Дело не во времени. Просто слов мало. Я видел многое, и многое не говорил. То, что могло вызвать всплеск эмоций, то, от чего печаль охватывает весь разум, проникая в каждую удаленную часть сознания, когда краски тускнеют за секунды.

– Ты видел истинное зло? Сформировал новую философию? – Харон взял стакан с непонятной жидкостью на столе. Это был алкоголь. Как странно говорить о философии в таком месте, где все бегут от сложностей мира ради простой болтовни.

– Зло везде. Это старая правда. Ты же делал оценку здоровья?

– Да. Если не прекращу через пять лет работу искателя, то получу нестабильность первой степени.

– Как и у меня. Когда-то. Вот она, обратная сторона. Я, наверное, как и все, мечтал увидеть больше, познать мир. Меня привлекала суть поиска. Смысл лежит глубоко. Проблема лишь в том, что, копнув чуть больше, потеряешь его. И снова одно и тоже. Я думал в Сети будут ответы. А они далеко вне. Ты часто гуляешь с Кэбби в парке. И что ты чувствуешь?

– Ветер, сметающий пыль и листья. Запах леса, тянущийся из дали. Слышу звук птиц на горизонте, вижу водную гладь, отражающую необъятные кроны деревьев. Я могу долго описывать все.

– И правда, авто-коррекция речи работает исправно. Постой секунду и будет тебе настоящий разговор.

Спустя мгновение Морен пропал. Разом. Исчезла вся проекция. Остался только сам Харон. Дальний стол заведения был пуст, где он и сидел. Окружение было выведено из большого бара – места на третьем уровне, где находили пристанище те самые одиночки. И имел этот бар название Хомисолит. Знаменитое было местечко, когда-то полное различными лицами. Ведь и идея была неплоха – бар по интересам, где тебя сразу подводили к тем людям, которым ты мог понравиться. Сейчас почти пусто. Семь человек сидят в собственной кампании, упиваясь время от времени. Кажется, где-то затея потеряла смысл, все глубже погружая людей в темную самодостаточность.

Одна дама сидела, опираясь на барную стойку. По увлечениям она любит стрельбу из лука, джаз и несколько фильмов на разные тематики, включая детективы и фантастику. Так написано в ее личном профиле. Нельзя ее вкусы назвать особенными, да и все собратья по увлечениям есть в Сети. Но, это ее не огорчает. Бармен наливает еще стакан легкого виски и мило улыбается. Все это замерло. Все статично, точнее медленнее в сто раз. Харона это заинтересовало, и он решил просмотреть запись. Несколько минут назад она еще скучала, а бармен наполнял лишь первый стакан. Он смотрел с сожалением на нее.

– Сегодня немного не ваш день.

– Уже как месяц скоро. Не осталось у меня единомышленников – последнее слова она выговаривала с особым старанием, по слогам, чтобы наверняка не ошибиться.

– А по ту сторону? У вас наверняка есть хорошие друзья. – бармен чувствовал, что даме уже достаточно спиртного и отложил бутыль.

– Есть. Да и пошли они. Устала я терпеть их. Они оставили меня, предатели. Молчат, когда их приглашаешь прогуляться, собраться вместе. – Эти слова вырывались из сердца, буквально торопясь. Она хотела выговориться, но не могла, ожидала человека души. Но подошел бы и первый встречный.