Весь Шерлок Холмс

– Господь с вами, Уотсон, это не будет иметь ровным счетом никакого значения. Если парня поймают, это случится «благодаря их стараниям»; если он улизнет, то – «несмотря на их старания». Как говорится, кому вершки, а кому корешки. Что бы они ни наворотили, у них всегда найдутся защитники. «Un sot trouve toujours un plus sot qui l’admire»[24 - «Глупец глупцу всегда внушает восхищение» (фр.).].

– Боже праведный, это еще что такое? – воскликнул я, услышав в прихожей и на лестнице топот множества ног, сопровождаемый громкими возмущенными возгласами нашей хозяйки.

– Это летучий отряд уличной сыскной полиции Бейкер-стрит, – совершенно серьезно объяснил Холмс.

Не успел он закончить фразу, как в комнату ворвалось с полдюжины самых замурзанных и оборванных беспризорников, каких я когда-либо видел.

– Смирно! – строго скомандовал им Холмс, и шестеро грязных сорванцов замерли в строю, словно маленькие диковинные изваяния. – Впредь являться сюда с докладом только Уиггинсу, остальным – ждать на улице. Ну что, Уиггинс, нашли?

– Никак нет, сэр, не нашли, – отрапортовал один из юнцов.

– Я особо и не надеялся. Но вы должны продолжать поиски – пока не найдете. Вот ваше жалованье. – Холмс вручил каждому по шиллингу. – А теперь марш отсюда и в следующий раз приносите новости получше.

Он махнул рукой, и мальчишки кубарем скатились по лестнице, как серая крысиная стайка; в следующую секунду их пронзительные голоса доносились уже с улицы.

– От этих маленьких попрошаек толку бывает больше, чем от дюжины полицейских, – заметил Холмс. – Один вид человека в форме лишает людей речи. А эти малолетки шныряют повсюду и все слышат. Вы не представляете себе, как они сметливы; им недостает только организованности.

– Вы наняли их для работы над брикстонским делом? – поинтересовался я.

– Да, мне нужно кое-что уточнить. Но это всего лишь вопрос времени. Ага! Сейчас новостей у нас будет в избытке! Вон идет Грегсон с сияющей от самодовольства физиономией. Не сомневаюсь, он направляется к нам. Ну, что я вам говорил? Остановился. А вот и он!

Бешено затрезвонил колокольчик, и через несколько секунд белобрысый сыщик взбежал по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и ворвался в нашу гостиную.

– Мой дорогой коллега, – закричал он, тряся вялую руку Холмса, – поздравьте меня! Я сорвал покров с этой тайны, теперь все ясно как белый день.

Тревожная тень пробежала, как мне почудилось, по лицу моего компаньона.

– Вы хотите сказать, что напали на верный след? – спросил он.

– На верный след! – саркастически повторил Грегсон. – Сэр, этот человек уже сидит у нас под замком!

– И его имя?..

– Артур Шарпентье, младший лейтенант Военно-морского флота ее величества, – торжественно доложил Грегсон, потирая свои пухлые руки и надуваясь от важности, как индюк.

Шерлок Холмс с облегчением вздохнул; его поджатые губы расплылись в довольной улыбке.

– Присядьте и попробуйте вот эти сигары, – предложил он. – Мы сгораем от нетерпения узнать, как вам это удалось. Хотите виски с содовой?

– Не откажусь, – ответил детектив. – Чудовищное напряжение минувших дней вконец измотало меня. Я имею в виду, разумеется, не физическое, а умственное напряжение – ну, вы понимаете. Вам ли не оценить его, мистер Шерлок Холмс, ведь мы с вами – работники умственного труда.

– Это слишком большая честь для меня, – серьезно ответил Холмс. – Ну, не томите, поведайте нам, как вы пришли к столь успешному результату.

Удобно устроившись в кресле, Грегсон все с тем же самодовольным видом выпустил облачко сигарного дыма. Потом вдруг хлопнул себя по бедру и в пароксизме бурного веселья воскликнул:

– Самое забавное, что придурок Лестрейд, считающий себя таким умным, сразу взял абсолютно ложный след! Он гоняется за секретарем Стэнджерсоном, который имеет не больше отношения к делу, чем еще не родившийся младенец. Не сомневаюсь, к настоящему времени Лестрейд уже схватил его.

Эта мысль так позабавила Грегсона, что он зашелся смехом.

– И как же вы нашли ключ к разгадке?

– С удовольствием расскажу вам. Конечно, это все строго между нами, доктор Уотсон, – предупредил он меня. – Первая трудность, которую нам пришлось преодолеть, состояла в том, чтобы выяснить прошлое этого американца. Другой стал бы ждать, пока кто-нибудь откликнется на его объявление или придет сам, чтобы поделиться сведениями. Но не таков Тобиас Грегсон! Вы помните шляпу, лежавшую рядом с убитым?

– Да, – ответил Холмс. – Она куплена в магазине «Джон Андервуд и сыновья», Чемберуэл-роуд, сто двадцать девять.

Грегсон был явно разочарован.

– Не знал, что вы тоже это заметили. Вы туда ездили?

– Нет.

– Ха! – Грегсон воспрял духом и назидательно заметил: – Никогда не следует пренебрегать ни единой возможностью, какой бы незначительной она ни казалась.

– Для мощного ума не существует мелочей, – афористично заметил Холмс.

– Итак, я отправился к Андервуду и спросил его, не продавал ли он недавно шляпы такого-то фасона и такого-то размера. Справившись в своих учетных книгах, Андервуд выяснил, что одну такую шляпу действительно продал. Он послал ее мистеру Дребберу, остановившемуся в пансионе Шарпентье на Торки-террас. Так я узнал адрес.

– Умно, очень умно! – пробормотал Шерлок Холмс.

– Затем я навестил мадам Шарпентье, – продолжал сыщик, – и застал ее очень бледной и расстроенной. В комнате находилась также ее дочь – на редкость, доложу я вам, миленькая девушка; глаза у нее были красные, а когда я заговорил с ней, губы ее задрожали, что не укрылось от моего внимания. Я почуял запах добычи. Вам, конечно, знакомо это чувство, мистер Шерлок Холмс: когда нападаешь на след, по нервам словно пробегает волна вибрации. «Слышали ли вы о загадочной смерти своего недавнего квартиранта мистера Еноха Дж. Дреббера из Кливленда?» – спросил я. Мать кивнула. Было видно, что она не в состоянии вымолвить ни слова. А дочь разрыдалась. Это еще больше утвердило меня в мысли, что этим женщинам что-то известно. «В котором часу мистер Дреббер покинул ваш дом и отправился на вокзал?» – поинтересовался я.

«В восемь, – ответила мать, судорожно сглатывая, чтобы унять волнение. – Его секретарь мистер Стэнджерсон сказал, что есть два поезда: один в девять пятнадцать, другой в одиннадцать. Он собирался сесть на первый».

«И тогда вы видели его в последний раз?» – уточнил я.

Женщина изменилась в лице и смертельно побледнела. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы совладать с собой, после чего она с трудом выдавила одно-единственное слово: «Да», причем голос звучал хрипло и неестественно.

На несколько секунд наступило молчание, потом дочь спокойно и четко произнесла: «Мама, обман никогда до добра не доводит. Давай откровенно расскажем все этому джентльмену. Мы видели мистера Дреббера еще раз».

«Да простит тебя Господь! – воздев руки к небу, воскликнула мадам Шарпентье и тяжело опустилась в кресло. – Но ты только что погубила своего брата».

«Артур сам предпочел бы, чтобы мы были честны», – твердо возразила дочь.

«Расскажите-ка мне все прямо сейчас, – вмешался я. – Полуправда еще хуже, чем сокрытие истины. Кроме того, вы ведь не знаете, как много нам уже известно».

«Ну что ж, Алиса, это будет на твоей совести! – сквозь всхлипывания проговорила мать и, повернувшись ко мне, добавила: – Я расскажу вам все, сэр. Только прошу вас не думать, что моя тревога за сына вызвана страхом выдать его причастность к этому чудовищному делу. Мой сын не имеет к нему ни малейшего отношения. Тем не менее я, конечно же, боюсь, что в ваших глазах и в глазах других людей он может оказаться скомпрометированным. Впрочем, нет, это исключено: его безупречная честность, звание офицера и беспорочная репутация не позволят заподозрить его».

«Лучшее, что вы можете сейчас сделать, – это облегчить душу, чистосердечно открыв мне все факты, – посоветовал я. – Если ваш сын невиновен, это ему никак не повредит».

«Алиса, думаю, тебе лучше оставить нас наедине, – сказала мать, и дочь тут же удалилась. – Итак, сэр, – продолжила мадам Шарпентье, – не собиралась я всего этого вам рассказывать, но раз уж моя несчастная дочь открыла карты, выхода у меня нет. А решившись, я поведаю все, не утаив ни малейшей подробности».

«Очень мудрое решение», – похвалил я.

«Мистер Дреббер прожил у нас около трех недель. Они с мистером Стэнджерсоном, его секретарем, судя по всему, путешествовали по Европе: заметив бирки «Копенгаген» на их чемоданах, я решила, что это было место их последней остановки. Стэнджерсон был человеком тихим и сдержанным, чего, увы, никак нельзя сказать о его хозяине. Тот вел себя грубо и развязно. В первый же вечер по приезде он в стельку напился. Признаться, после полудня его вообще редко видели трезвым. С прислугой он обращался фамильярно и допускал непростительные вольности. Но хуже всего то, что вскоре он стал позволять себе подобное и по отношению к моей дочери Алисе; слава Богу, что она по невинности своей не понимала, что означает манера, в какой мистер Дреббер неоднократно пытался говорить с ней. А однажды он дошел до того, что грубо схватил мою дочь и против ее воли поцеловал. Выходка была настолько безобразной, что даже собственный секретарь мистера Дреббера не сдержался и упрекнул его за поведение, не достойное настоящего мужчины».

«Но вы-то сами почему терпели все это? – спросил я. – Вы ведь в любой момент могли выставить его за дверь».

Мой вполне уместный вопрос вогнал мадам Шарпентье в краску. «Видит Бог, мне хотелось сделать это с самого первого дня по его приезде, – сказала она. – Но слишком уж велико оказалось искушение. Они платили каждый по фунту в день – это четырнадцать фунтов в неделю, а ведь сезон сейчас мертвый. Я вдова, служба моего мальчика в военно-морском флоте недешево мне обходится. Признаюсь: я позарилась на деньги. Хотела сделать как лучше. Но последняя выходка постояльца переполнила чашу моего терпения, и я уведомила его, что отказываю ему от комнаты. Поэтому-то он и решил уехать».