– Дорогой мой, я не знал, что у тебя появился ребенок!
– Да, это чертовски неудобно, но факт остается фактом. Мы получаем оттуда масло и прочую провизию. И потом, конечно, у меня в центре города есть дом, где я веду дела.
– Приемная и кабинет, я полагаю?
Он взглянул на меня со смесью раздражения и веселости.
– Не понимаешь ты ситуацию, Монро, – сказал он. – В жизни не встречал человека с таким вялым воображением. Я бы доверил тебе описать что-то тобою увиденное, но не составлять об этом представления заранее.
– А теперь в чем дело? – спросил я.
– Ну, я и писал тебе о своей практике, и телеграмму давал, а ты сидишь и спрашиваешь, работаю ли я в двух комнатах. Прежде чем я закончу, мне придется арендовать рыночную площадь, да и там мне будет негде развернуться. Твое воображение может представить огромный дом, где люди ждут во всех комнатах, стиснутые, как сельди в бочке, а в подвале сидят в два яруса? Так вот, это мой деловой дом в обычный день. Люди стекаются со всей округи за семьдесят километров и перекусывают хлебом с патокой на пороге, чтобы попасть первыми, когда спустится экономка. Санитарный врач подал официальную жалобу касательно скученности у меня в приемных. Люди ждут на конюшне, сидят вдоль стойл и даже под лошадьми. Я перенаправлю их к тебе, мой дорогой, и тогда ты сам во все вникнешь.
Можешь себе представить, Берти, как я был ошарашен, поскольку, сделав скидку на склонность Каллингворта к преувеличениям, я понял, что за его словами что-то кроется. Я сказал себе, что нужно сохранять холодную голову и увидеть все собственными глазами, и тут экипаж остановился, после чего мы вылезли.
– Вот мое пристанище, – сказал Каллингворт.
Я увидел угловой дом на линии прекрасных зданий, который показался мне скорее похожим на хороший отель, нежели на жилой особняк. К входной двери вела широкая лестница, дом насчитывал пять или шесть этажей с башенками и флагштоком на крыше. Вообще-то я узнал, что до вселения туда Каллингворта с семьей в доме располагался фешенебельный клуб, но руководство решило съехать оттуда из-за чересчур высокой арендной платы. Дверь открыла нарядная горничная, и через минуту я уже пожимал руку миссис Каллингворт, которая была сама доброта и сердечность. По-моему, она забыла то досадное происшествие в Авонмуте, когда я повздорил с ее мужем.
Внутри дом был куда более просторным, чем казалось снаружи. Каллингворт сказал, помогая мне нести саквояж, что в нем более тридцати спален. Вестибюль и первый этаж были великолепно убраны и обставлены, но на лестничной площадке все это великолепие заканчивалось. В моей спальне стояла небольшая железная кровать и умывальник на упаковочном ящике. Каллингворт взял с каминной полки молоток и принялся забивать гвозди за дверью.
– Сюда можешь одежду повесить, – сказал он. – Не возражаешь, если ужмешься, пока мы тут все в порядок не приведем?
– Никоим образом.
– Понимаешь, – объяснил он, – без толку ставить в спальню сорокафунтовый гарнитур, чтобы потом выбросить его в окно и заменить на стофунтовый. Никакого смысла, Монро! Верно? Я обставлю дом так, как никто и никогда его не обставлял. Черт подери! Люди будут приезжать за полтораста километров, чтобы только взглянуть на него. Но делать это нужно постепенно. Идем вниз, посмотришь столовую. Ты, наверное, проголодался с дороги.
Столовая и вправду была превосходно обставлена – ничего яркого, все просто замечательно. Ковер был такой плотный, что, казалось, мои ноги утопали во мху. Суп уже подали, миссис Каллингворт садилась за стол, но хозяин потащил меня дальше, чтобы показать что-то еще.
– Начинай, Гетти, – бросил он через плечо. – Хочу Монро вот это показать. Так, вот эти простые стулья для столовой – как ты думаешь, сколько каждый стоит?
– Пять фунтов, – ответил я наугад.
– Именно что! – в восторге воскликнул он. – Тридцать фунтов за полдюжины. Слышишь, Гетти! Монро с первого раза угадал цену. Так, дружище, а что ты скажешь вот об этих шторах?
На окне висела великолепная пара штор из ярко-алого тисненого бархата на полуметровом золоченом карнизе. Я решил не подвергать опасности свою только что обретенную репутацию.
– Восемьдесят фунтов! – взревел он, хлопая меня по спине ладонью. – Восемьдесят фунтов, Монро! Как тебе это нравится? У меня в доме все самое лучшее. Взгляни на эту горничную. Ты видел опрятнее?
Он схватил девушку за руку и подтолкнул ко мне.
– Не глупи, Джимми, – мягко проговорила миссис Каллингворт, когда он разразился хохотом, обнажив из-под торчавших усов крупные зубы. Девушка прижалась к хозяйке, напуганная и злая.
– Все хорошо, Мэри, ничего страшного! – воскликнул он. – Садись, старина Монро. Принеси бутылку шампанского, Мэри, мы выпьем за успех.
Что ж, ужин прошел очень мило. Никогда не скучаешь, когда рядом Каллингворт. Он из тех, кто создает магнетическую атмосферу, и в его присутствии тоже становишься веселым и оживленным. Ум у него настолько проворный, а мысли столь необычны, что и ты начинаешь думать по-иному и сам удивляешься своей живости. И доволен своей изобретательностью и оригинальностью, когда ты всего лишь вьюрок, взлетающий с плеча орла. Ты помнишь, как старый Петерсон так же действовал на тебя, когда мы были в Линлитгоу.
В середине ужина он выбежал из столовой и вернулся с круглым кошельком размером с гранат.
– Что это, по-твоему, Монро?
– Понятия не имею.
– Это наша дневная выручка, да, Гетти?
Он развязал веревочку, и в тот же миг на скатерть высыпалась кучка золотых и серебряных монет, со звоном завертевшихся между тарелками. Одна из них скатилась со стола и была подобрана горничной в дальнем углу.
– Что это, Мэри? Полсоверена? Возьми себе. Сколько там всего, Гетти?
– Тридцать один фунт восемь шиллингов.
– Видишь, Монро! Выручка за один день. – Он сунул руку в карман брюк, вытащил оттуда горсть золотых и стал взвешивать их на ладони. – Вот погляди, дружище. Совсем не так, как в Авонмуте, а?
– Для кредиторов, наверное, это хорошая новость, – предположил я.
В тот же миг он нахмурился и свирепо посмотрел на меня. Нельзя и представить себе более жестокого создания, чем разозлившийся Каллингворт, когда он выйдет из себя. Его светло-голубые глаза горят адским огнем, а волосы встают дыбом, словно у готовящейся к броску кобры. Он и в хорошем настроении не красавец, а уж в рассерженном просто феноменален. При первых же признаках опасности его жена отослала горничную из столовой.
– Что ты за чушь несешь, Монро! – вскричал он. – Думаешь, я долгие годы намерен надрываться, чтобы долги отдать?
– Я так понял, что ты дал кредиторам слово, – ответил я. – Конечно, это по-прежнему не мое дело.
– Надеюсь, что не твое! – воскликнул он. – Коммерсант рискует приобрести или потерять. Он предусматривает пределы для больших долгов. Я бы все выплатил, если бы мог. Но не смог, и потому покончил со старыми обязательствами. Никто в здравом уме и не помыслит пустить все зарабатываемые в Брэдфилде деньги на уплату торговцам из Авонмута.
– А если они припрут тебя к стенке и потребуют уплаты долга?
– Ну, когда решатся, тогда и увидим. А пока что я гоню деньги на бочку за каждую появляющуюся у меня вещь. Мне здесь так доверяют, что я мог бы обставить весь дом от водостоков до флагштока, как дворец, вот только решил – буду идти комната за комнатой. Только здесь обстановки почти на четыреста фунтов.
Раздался стук в дверь, и вошел мальчик в ливрее.
– С вашего позволения, сэр, вас желает видеть мистер Дункан.
– Передай мистеру Дункану мои наилучшие пожелания и скажи, что он может убираться к черту!
– Джимми, дорогой! – вскричала миссис Каллингворт.
– Скажи ему, что я ужинаю, и если бы все короли Европы ждали в коридоре, держа короны в руках, я бы не вышел взглянуть на них.
Мальчик исчез, но через мгновение вернулся.
– Извольте видеть, сэр, он не уходит.
– Не уходит! Что это значит? – Каллингворт сидел с открытым ртом, выставив вперед вилку и нож. – Ты это о чем, негодник? Что ты несешь?
– Вот его счет, – проговорил напуганный мальчик.
Лицо Каллингворта потемнело, на лбу вздулись жилы.
– Счет, да? Гляди сюда. – Он вытащил часы и положил на стол. – Сейчас без двух восемь. Ровно в восемь я выйду и если его там увижу, то размажу по тротуару. Передай, что разбросаю его ошметки по всей округе. У него две минуты, чтобы сохранить себе жизнь, и одна из них почти истекла.