Долина страха. Все повести и романы о Шерлоке Холмсе

– Позвольте представиться. Меня зовут Тадеуш Шолто, – произнес маленький человечек, не переставая дергаться и улыбаться. – А вы, конечно же, мисс Морстон. Ага, ну а эти джентльмены…

– Мистер Щерлок Холмс и доктор Уотсон.

– Доктор? Вот как! – радостно воскликнул он. – А нет ли у вас с собой случайно стетоскопа? О, какое счастье! Вы знаете, я очень беспокоюсь за свой митральный клапан. Не будете ли вы любезны послушать меня? Аорта меня не очень волнует, она в полном порядке, но вот митральный клапан…Мне бы очень, очень хотелось услышать ваше мнение о нем.

Нагнувшись, я послушал его и не нашел никаких отклонений, если не считать, конечно, того, что мой случайный пациент буквально трясся от страха. Казалось, его всего бил нервный озноб.

– На мой взгляд, у вас все нормально, – сказал я. – Причин для волнения нет.

– О, простите мне мою назойливость, мисс Морстан. Но я так волнуюсь… – залепетал он с внезапной галантностью. – Боже мой, сколько мне приходится страдать! А тут еще этот клапан! Благодарю вас, доктор. Вы меня очень утешили. Значит, вы считаете, мой митральный клапан в прядке? – Я молча кивнул. – Если бы ваш отец мистер Мортстан больше щадил свое сердце и избегал волнений, он был бы сейчас жив.

У меня появилась непреодолимое желание влепить ему пощечину за столь грубое и беспардонное отношение к тому деликатному делу, по которому мы приехали. Мисс Морстон, смертельно побледнев, опустилась в кресло.

– В глубине души я чувствовала, что его нет в живых, – прошептала она.

– Подождите, я вам все объясню, – сказал человечек. – И не только объясню, но и постараюсь исправить причиненную вам несправедливость. Что бы ни говорил мой брат Бартоломью, я обязательно это сделаю. Очень хорошо, что вы пришли сюда не одна, а с друзьями – они станут свидетелями того, о чем я собираюсь вам рассказать. Кроме того, нам втроем будет легче переубедить Бартоломью. Но только давайте не вмешивать в наше дело посторонних – ни полицию, ни кого-либо еще. Мы все уладим сами, ко всеобщему согласию. Нам не нужны лишние участники. Единственно, чего боится мой брат Бартолмью, так это огласки, – проговорив это, он сел на низенькую софу и уставился на нас любопытными, подслеповатыми глазками голубовато-водянистого цвета.

– На мой счет можете быть абсолютно спокойны, – заговорил Холмс. – Что бы вы ни соизволили сказать, дальше меня это не пойдет.

Я склонил голову, показывая, что полностью солидарен с моим другом.

– Прекрасно! Прекрасно! – отозвался человечек. – Мисс Морстан, вы позволите мне предложить мне бокал «кьянти»? Или, может быть, вы предпочитаете токайское? Других вин у меня нет. Прикажете открыть бутылочку? Нет? Ну что ж, тогда, я надеюсь, вы не будете возражать, если я закурю? Восточный табак – это просто бальзам. К тому же, я слегка нервничаю, а кальян меня очень успокаивает. Он незаменим в минуты волнения.

Он подсоединил к большой чаше трубку, и вскоре мы услышали веселое бульканье розовой воды. В предвкушении рассказа, мы, вытянув шеи и уперев ладони в щеки, расселись полукругом возле нашего странного рассказчика. Тот, натужно пыхтя, и не переставая дрожать, впивался в трубку кальяна. Блеск его лысины соперничал по яркости с сиянием экзотического курительного инструмента.

– Когда я, наконец, решил связаться с вами, – заговорил он. – Я не сообщил вам свой адрес, поскольку боялся, что вы приведете с собой не желательных для меня людей. Поэтому я позволил себе назначить вам встречу таким образом, чтобы мой человек, Вильямс, в чьей преданности я не сомневаюсь, мог бы увидеть вас первым. Вильямсу были даны указания не вступать с вами в разговор, если бы пришедшие с вами люди, показались ему подозрительными. Прошу простить меня за все эти меры предосторожности, но я человек весьма восприимчивый, я бы даже сказал, утонченный. Сам вид полисмена претит моему эстетическому вкусу. Боже, как я не люблю этот грубый материализм! Видите ли, я не стараюсь часто вступать в контакт с невежественной толпой. Живу я, как вы уже заметили, в атмосфере утонченности, меня вполне модно назвать покровителем искусств. Да, искусство – моя слабость. Вон тот пейзаж – это подлинный Коро. Конечно, кое – кто из знатоков мог бы поспорить относительно Сальватора Роза, то вот этот Бугро не вызовет никаких сомнений. Я, знаете ли, поклонник современной французской школы.

– Прошу прощения, мистер Шолто, – сказала мисс Морстон. – Но я пришла сюда по вашей просьбе и желала бы услышать то, что вы хотели сообщить мне о моем отце. Сейчас уже поздно, и я не могу здесь долго оставаться. Прошу вас, покороче, пожалуйста.

– Думаю, что наша беседа все-таки затянется, – ответил он. – Нам определенно нужно будет ехать в Норвуд, к моему брату Бартоломью. Ехать придется всем вместе, одному мне трудно с ним разговаривать. Он и так очень недоволен тем, что я действую так, как, мне кажется, будет справедливым. Вчерашний разговор с ним происходил на высоких тонах. Не представляете, какой это тяжелый человек, а особенно, когда рассердиться.

– Если нам нужно еще и ехать в Норвуд, то давайте отправляться немедленно, – рискнул вставить я.

Человечек рассмеялся так, что даже уши у него покраснели.

– Не стоит так торопиться, – воскликнул он. – Еще неизвестно, как мой брат Бартоломью воспримет ваше неожиданное появление. Нет, нет, что вы, я должен подготовить вас к встрече, рассказать о моих отношениях с Бартоломью. Прежде всего, я вынужден сказать вам, что во всей этой истории есть места, и для меня самого не очень ясные. Все, что я могу сделать – это сообщить вам факты, мне известные и понятные.

Мой отец, майор Джон Шолто, как вы уже, вероятно, догадались, служил в Индии. Лет одиннадцать тому назад он вышел в отставку и, возвратившись в Англию, поселился в Пондичерри-лодж, в Верхнем Норвуде. В Индии отцу моему удалось разбогатеть, и вернулся он сюда с большими деньгами и громадной коллекцией восточных редкостей. Довольно ценных, нужно сказать. Кроме того, он привез с собой несколько слуг – индусов. Не стесненный в средствах, он купил себе небольшой домик и зажил в роскоши, ни в чем себе не отказывая. Наследников у него только двое – я, и Бартолмью, мой брат-близнец.

Я очень хорошо помню тот ужас, который охватил нас, когда мы узнали об исчезновении капитана Морстана. О деталях этого обстоятельства мы прочитали в газетах. Зная, что он является другом нашего отца, мы частенько в его присутствии говорили о загадочном исчезновении Морстана. Отец нередко принимал участие в наших разговорах и делился своими соображениями. Мы и не подозревали, что из всех людей только он один знает о судьбе несчастного Артура Морстона. Нам и в голову тогда не приходило, что наш отец может быть причастен к этому делу.

Но мы догадывались о другом – мы чувствовали, что наш отец скрывает какую-то тайну, и все его поведение показывало, что над ним нависла огромная опасность. Он вдруг стал на редкость боязлив – никогда не выходил из дома один, а вскоре нанял двух телохранителей, бывших боксеров. Они служат в Подничерри-лодж привратниками. Кстати, один их них – тот самый Вильямс, который привез вас сюда. Да, да, когда-то он был чемпионом Англии в легком весе. Наш отец никогда не говорил нам о том, кого именно он боится. Но через некоторое время мы заметили, что особую ярость у него вызывают люди с деревяшками вместо ног. Как-то раз он даже открыл огонь из револьвера по какому-то безногому, который, как выяснилось впоследствии, был всего лишь коммивояжером, пришедшим к нам предложить свой товар. Слава богу, все обошлось, бедолага даже не был ранен, но нам пришлось выложить немалую сумму за его молчание и за то, чтобы замять все это дело. Вначале мы подумали, что неприязнь к безногим у нашего отца – это одна из малообъяснимых странностей его характера. Однако, последующих ход событий заставил нас изменить это мнение.

В начале 1882 года отец мой получил из Индии какое-то письмо, которое повергло его в панику. Прочитав его за завтраком, отец едва не лишился чувств. С того дня он заболел и вскоре уже лежал при смерти. Мы не знали, что это за письмо, и кто его автор, но оно было очень короткими и написано корявым почерком, вероятно, человеком малограмотным. С момента получения письма отец впал в глубокую депрессию, затем ему стало значительно хуже, А уже в конце апреля нам сообщили, что отец безнадежен и хочет проститься с нами.

Когда мы вошли в его комнату, то увидели нашего отца, высохшего, бледного, утопавшего в подушках. Тяжело дыша, он попросил нас запереть дверь и встать по обеим сторонам кровати. Затем, лихорадочно двигая руками и задыхаясь, голосом, в котором звучало волнение и мука, он сообщил известие, поразившее нас. Я попытаюсь вспомнить и передать все сказанное им его же собственными словами.