– Это поразительно, – заметил Шерлок, зевая, – а затем?
– Когда она кончила свой рассказ, – продолжал Грегсон, – я понял, что все сосредоточилось на одном пункте. Потому, устремив на нее пронзительный взгляд, который, как знаю по опыту, производит большое впечатление на женщин, я спросил, в котором часу вернулся ее сын домой.
– Не знаю, – ответила она.
– Вы не знаете, когда?
– Нет, не знаю. У него был с собой ключ от входной двери.
– Вы уже легли, когда он вернулся?
– Да.
– В котором часу вы легли?
– Около одиннадцати.
– Значит, ваш сын находился в отлучке, по крайней мере, два часа?
– Да.
– Может быть, даже пять часов?
– Может быть.
– Что он делал в продолжение этого времени?
– Не знаю.
– Конечно, я-то знал. Расспросив, где находится лейтенант Шарпантье, я взял с собой двух агентов и арестовал его. Когда я коснулся его плеча и попросил его следовать за мной, он спросил меня с наглостью: «Вероятно, по делу этого мерзавца Дреббера?» Так как я не объявлял ему причины его ареста, то это восклицание показалось мне в высшей степени подозрительным.
– В высшей степени, – подтвердил Холмс.
– В руках он еще держал толстую трость, которую взял, по словам его матери, когда отправлялся провожать мистера Дреббера. Толстущая палка из цельного дуба.
– Так какое же ваше мнение? – спросил Холмс.
– Такое, что он последовал за Дреббером до самого Брикстон-Рэда. Здесь между ними снова разгорелась ссора, и Дреббер получил удар палки, может быть, под ложечку, что и причинило моментальную смерть, не оставив ни малейшего знака насилия. Ночь была дождливая, на улице ни собаки, и Шарпантье преспокойно мог втащить труп своей жертвы в необитаемый дом. Что касается до свечки, крови и надписи на стене, то все это сделано с хитрой целью отвлечь внимание полиции.
– Сработано чисто, – произнес одобрительно Холмс, – действительно, Грегсон, вы идете вперед. Из вас выйдет толк.
– Льщу себя надеждой, что я действительно вел дело довольно чисто, – снисходительно ответил полицейский. – Молодой человек объяснил, что некоторое время он шел за Дреббером, когда последний, обернувшись, увидел его и поторопился удрать, сев в наемный фиакр. Затем он уверяет, что, возвращаясь домой, встретил товарища, с которым и прогулял более часа по улицам. Когда у него спросили адрес этого товарища, он не был в состоянии дать удовлетворительного ответа. Итак, все идет отлично. Но что меня забавляет более всего, так это то, что Лестрейд катит по ложному следу. Боюсь, что ничего путного из этого для него не выйдет. Но, черт возьми, вот и он сам собственной персоной.
Действительно, Лестрейд быстро взбежал по лестнице и вошел в комнату. Он был непохож на самого себя. Лицо его было расстроено, платье в беспорядке. По-видимому, он пришел, чтобы посоветоваться с Шерлоком, потому что, увидев своего коллегу, он ужасно сконфузился и, остановившись посреди комнаты, безжалостно стал мять в руках свою фуражку, не зная, что сказать.
– Это выходящий из ряда вон случай, – сказал он, наконец, – совершенно непонятное дело…
– Вы так полагаете, мистер Лестрейд? – торжествующе воскликнул Грегсон. – Я так и думал, что вы ничего не сделаете. Отыскали ли вы, в конце концов, этого секретаря, мистера Стангерсона?
– Этот секретарь, этот Джозеф Стангерсон убит нынче утром, около шести часов, в гостинице «Холидей», – серьезно произнес Лестрейд.
VII. Свет во тьме
Известие, которое нам принес Лестрейд, было так неожиданно и так важно, что все мы были прямо ошеломлены и невольно умолкли. Грегсон в первую минуту порывисто вскочил с места, опрокинув стакан с виски. Я ограничился тем, что молча наблюдал за Шерлоком Холмсом, который стиснул губы и нахмурил брови.
– И Стангерсона также! – прошептал он. – Дело осложняется.
– Оно и без того было очень запутано, – заворчал Лестрейд, опускаясь на стул. – Но я вижу, что попал на настоящий военный совет.
– Вы… вы уверены, что это правда? – пролепетал Грегсон.
– Я был в его комнате, – ответил Лестрейд. – Я первый открыл преступление.
– Мы только что выслушали мнение Грегсона об этом деле, – заметил Холмс, – не будете ли вы так добры рассказать нам теперь все то, что видели и слышали?
– Охотно, – ответил Лестрейд. – Я должен сознаться вам, что был почти убежден в причастности Стангерсона к убийству Дреббера. Но последнее событие доказало мне мою ошибку. С этой идеей я принялся разыскивать Стангерсона. Его видели в последний раз вместе с патроном на Эустонской станции вечером 3-го числа. В два часа ночи Дреббер был найден мертвым в Брикстон-Рэде. Следовательно, первейшей важностью было узнать, как провел время Стангерсон от восьми часов до момента, когда было совершено преступление, и куда он делся. Я телеграфировал в Ливерпуль, описав приметы Стангерсона и поручив внимательно следить за всеми отплывающими на американских пароходах. Со своей стороны я принялся обшаривать все гостиницы и меблированные комнаты поблизости Эустонской станции. Потому что я подумал, что, если Стангерсон и Дреббер почему-либо расстались в роковой вечер, первый должен был переночевать где-нибудь поблизости, чтобы, наутро явившись на станцию, подождать своего компаньона.
– По всей вероятности, они условились о месте свидания, расставаясь вечером, – заметил Холмс.
– Я также подумал об этом и провел вчера весь вечер в поисках, к сожалению не увенчавшихся никаким успехом. Сегодня рано утром я продолжал свои поиски и к пяти часам очутился в гостинице «Холидей» в Литтл-Джордж. На мой вопрос, не здесь ли остановился мистер Стангерсон, я получил утвердительный ответ.
– Вы, вероятно, тот самый господин, которого он ищет вот уже второй день, – сказал мне слуга.
– Где он в настоящее время? – спросил я.
– У себя наверху. Он приказал не входить к нему раньше девяти часов.
– Мне нужно повидать его сию минуту, – сказал я, подумав про себя, что при моем неожиданном появлении он растеряется и чем-нибудь выдаст себя.
Привратник вызвался проводить меня наверх. Комната, которую занял Стангерсон, находилась во втором этаже, и в нее нужно было идти через небольшой коридорчик. Человек указал мне дверь и собирался уже спускаться вниз, как вдруг моим глазам представилось такое ужасное зрелище, что сердце мое дрогнуло, несмотря на мою многолетнюю полицейскую практику. Из-под двери вытекала тоненькая струйка крови, образовавшая целую громадную лужу на противоположной стороне коридора. Я невольно вскрикнул, что заставило привратника вернуться назад. Ему сделалось дурно при виде такой массы крови. Дверь в комнату была заперта изнутри ключом, но мы совместными усилиями вышибли ее плечами и кулаками. Возле открытого настежь окна, лицом вниз, лежал труп человека, одетого в одну ночную сорочку. Смерть наступила, по-видимому, некоторое время тому назад, потому что тело уже окоченело. Привратник перевернул труп вверх лицом и узнал в нем жильца, который под именем Стангерсона сиял комнату два дня тому назад. Смерть последовала от удара кинжалом в левую сторону груди. Удар был нанесен с такой силой, что проколол сердце насквозь. И странное дело, как вы думаете, что мы нашли возле трупа?
Я почувствовал, как дрожь пробежала по моему телу, как бы в предчувствии чего-то мрачного и дикого.
– Слово Rache, написанное кровью, – ответил Холмс.
– Именно, – произнес дрогнувшим голосом Лестрейд.
Мы все переглянулись в молчании. Этот неизвестный убийца действовал так методически и непонятно, что его преступление вследствие этого делалось еще более ужасным. Мои нервы напрягались до крайности перед этой тайной.
– Убийцу видели, – продолжал Лестрейд. – Мальчик-молочник, отправляясь в свою молочную, пробирался узким проходом, отделяющим гостиницу от конюшен. Он заметил, что деревянная лестница, обыкновенно валявшаяся на земле, была приставлена к широко открытому окну второго этажа. Пройдя мимо, мальчик оглянулся и увидел какого-то человека, который спускался по лестнице. Человек спускался так медленно и так естественно, что мальчик принял его за слесаря или за какого-нибудь другого ремесленника, работающего в гостинице. Поэтому он не обратил на этот инцидент внимания и только подумал, что этот субъект начинает работать что-то уж очень рано. Мальчик припомнил, что человек этот был высок, красен лицом и одет в длинное пальто. Он, вероятно, некоторое время оставался после совершения преступления в комнате, потому что я нашел кровь в рукомойнике, где он мыл руки, и кровь на углу простыни, о которую он обтер кинжал.
Я бросил быстрый взгляд на Холмса, услышав описание наружности убийцы, совершенно тождественное тому, какое он дал мне. Но на его лице я не заметил ни малейшего признака торжества, ни даже удовлетворенности.
– Не нашли ли вы какого-либо следа в комнате, который указал бы на убийцу? – спросил он.
– Никакого. В кармане Стангерсона мы нашли кошелек Дреббера, что было, очевидно, привычной вещью, так как первый всегда заведовал расходами в пути. В кошельке было что-то около двухсот фунтов.
Какие бы ни были мотивы этих преступлений, ясно до очевидности, что они совершены не ради грабежа. Кроме кошелька, в карманах убитого мы нашли телеграмму из Кливленда, посланную уже с месяц тому назад. Вот что было в ней. «Д. Г. уехал в Европу». Подписи не было.